Я - Шарлотта Симмонс

— Хрен там он меня видел. Как этот мудак мог меня видеть в библиотеке, если сам даже не знает ни хрена, где она находится. Он и слова-то такого не знает. — Чарльзу явно изменили самообладание и всегда присущая ему самоирония. Еще бы: его только что обвинили не просто в том, что он получает хорошие оценки (ходили слухи, что его средний балл перевалил за три с половиной), но что он старается их получить, а это было куда как позорнее. — Да что вы этого кретина слушаете? Говорит, я сижу за книжками? Да этот козел хоть знает, как книжка-то выглядит? На что она похожа? Этот мудозвон до сих пор на пальцах считает, и то дальше одного не продвинулся. — Для иллюстрации своего тезиса Чарльз выставил средний палец.

— Ой-ёй-ёй! — протянул Кантрелл. — Послушал бы тебя Гил, он бы, наверное, обиделся.

— Твою мать, да пошел он на хрен со своими обидами. Пусть себе задницу пальцем заткнет, чтобы при людях не обделаться. Он, дебил, до сих пор в кровать писается, а туда же, о моих оценках болтает…

— Эй, парень, — обратился к капитану Кёртис, — а может, расколешься, какие такие оценки ты в последнее время получать стал? Или это что-то личное?

— Ха-ха-ха-а-а-а-а-а! — Смех Андре донесся откуда-то из глубин его живота. — Слушайте, парни, а может, нам скоро и пиши-читаи не понадобятся? У нас ведь есть Чарльз.

Джоджо, подойдя к веселой компании, вступил в разговор:

— Да ты не бери в голову, Чарльз. Что-что, а учиться ты умеешь!

Он посмотрел на остальных, рассчитывая если не на взрыв смеха, то хотя бы на одобрительную улыбку. Ведь он обыграл обычную присказку, употребляемую в качестве похвалы: «Что-что, а играть ты умеешь». Но реакции на его шутку не последовало. Вообще никакой.

— Ты чо, Джоджо? — спросил его Чарльз бесцветным голосом. Он всегда и всех так спрашивал: «Ты чо?» вместо «Ты чего?»

— Да ничего, — ответил Джоджо. — Ничего. Просто умаялся сегодня. — Мысленно он прикинул, что разговор об усталости подтолкнет товарищей подумать, кто же именно так утомил его — и как он поставил этого кое-кого на место.

Однако никто из ребят не клюнул на эту наживку, и Джоджо решил конкретизировать тему разговора:

— Этот новенький, Конджерс, меня достал. Всю дорогу прямо на спине висел. Я себя так чувствую, будто три часа занимался какой-нибудь хреновой борьбой сумо.

Ребята смотрели на него так, как смотрят на какую-нибудь не особо интересную статую.

Тем не менее Джоджо не спешил отступать и настойчиво перешел к разговору в открытую:

— Кстати, а кто-нибудь знает, как там этот Конджерс? Очухался?

Чарльз переглянулся с Андре и сказал:

— Ну, вроде того. Это же все так, шуточки, а то, что из него чуть дух не вышибло, так это ничего. Молодой, оклемается.

Шуточки! Чуть дух не вышибло! Каждый раз одно и то же! Всё как всегда! Случись что-нибудь с кем-то из черных игроков — остальные тотчас же распишут дело так, будто его на куски порезали. И еще одна их привычка ужасно раздражала Джоджо: они все время говорили не просто на своем немыслимом жаргоне, но еще и с каким-то специфическим акцентом. За годы общения Джоджо вполне освоился с этим языком и не только хорошо понимал его, но и мог изъясняться не хуже любого из его «носителей». Тем не менее стоило ему подойти к товарищам по команде, как они, желая лишний раз напомнить Джоджо, что не принимают белого за своего, переходили на обычный, общепринятый английский язык. А с учетом их постных физиономий становилось понятно, что сегодня негры его не просто сторонятся, а откровенно отталкивают. Даже на лице Чарльза застыло непроницаемое выражение. И это Чарльз, капитан команды, который, оказавшись наедине с Джоджо и Майком на площадке, первым посмеялся над тем, что произошло, и даже косвенно похвалил Джоджо за решительность! Теперь же, стоя рядом с Андре, Кёртисом и Кантреллом, он даже не хотел говорить на эту тему. Крутой Чарльз Бускет обращался с ним не как с товарищем по команде, а как с назойливым болельщиком, случайно просочившимся в раздевалку.

В разговоре повисла неприятная пауза. Делать вид, что ничего не происходит, Джоджо больше не мог. Хватит с него.

— Ладно… пойду приму душ. — Он направился к своему шкафчику за полотенцем.

— Давно пора, иди помойся, — бросил ему в спину Чарльз.

А это еще что значит? Даже отыграв в этой команде два сезона, Джоджо до сих пор не мог сказать наверняка, что на уме у этих чернокожих. Вот сейчас, спрашивается, что случилось? Почему они вдруг так демонстративно дали ему понять, что он для них — чужак? Потому что Джоджо вдруг возомнил, что может запросто, войдя в раздевалку, присоединиться к разговору этой четверки, — или чо? Или никто из них не считал уместным говорить при нем о конфликте между черными игроками в присутствии других черных игроков? Или дело в том, что Джоджо позволил себе перефразировать присказку: «Что-что, а играть ты умеешь», считавшуюся принадлежностью языка чернокожих? Черт его знает, что у них на уме, у этих нигге… Джоджо постарался заставить себя успокоиться. Для этого ему пришлось несколько раз повторить про себя, что дело в расизме, свойственном не одним только белым. В конце концов, он всю свою жизнь состязался с черными баскетболистами в той игре, в которой, по их мнению, белые не могли с ними соперничать. Джоджо же доказывал обратное и этим гордился. Эта гордость, кстати, и позволила ему сегодня поговорить с Майком на тему расовых противоречий и предрассудков в профессиональном и студенческом баскетболе. И разве он не прав? Весь его жизненный опыт подсказывал ответ. Джоджо вырос в Трентоне, штат Нью-Джерси. Его отец, ростом шесть футов шесть дюймов, был центровым и капитаном баскетбольной команды «Хэмилтон Ист», которая при его участии выходила в финал чемпионата штата; пару раз его прощупывали рекрутеры, но, по-видимому, он все же играл недостаточно хорошо, чтобы какой-нибудь колледж предоставил стипендию, а без этого ему было не обойтись. В общем, он стал в итоге механиком по установке и обслуживанию систем охранной сигнализации, как в свое время и его отец. Мама Джоджо, достаточно умная для того, чтобы стать врачом или еще кем-нибудь в том же роде, работала техником в радиологической лаборатории больницы Святого Франциска. Джоджо обожал свою мать, но львиная доля ее любви и внимания (по крайней мере, ему так казалось) доставалась его брату Эрику, Его Высочеству Ослепительному Первенцу, который был на три года старше. Эрик был отличником в школе, лучшим учеником класса и имел массу достоинств, о которых Джоджо все уши прожужжали чуть ли не с самого рождения.

Сам Джоджо относился к учебе без особого рвения. Кроме того, его всегда отличала от брата нестабильность: сегодня он мог блеснуть знаниями и способностями, а завтра полностью провалиться по тем же самым предметам. Что ж, если ему не дано быть отличником вроде Эрика, то стать душой компании, оказаться в фокусе всеобщего внимания для него труда не составляло. С зубрилой Эриком все обстояло как раз наоборот. Джоджо сначала стал главным клоуном в классе, а потом и главным бунтовщиком. Правда, бунтовал он довольно умеренно, не впадая в крайности. А затем Джоджо обрел новое качество: он стал очень высоким.

К моменту перехода в старшие классы его рост составлял уже шесть футов четыре дюйма, и вполне естественно, что с такими данными он сразу же был принят в баскетбольную команду. Вскоре выяснилось, что парень не только высок, но и обладает задатками классного игрока. От отца он унаследовал отличную координацию движений и драйв. Мама даже стала волноваться по поводу чересчур быстрого роста Джоджо. Ей казалось, что у мальчика могут быть неприятности, поскольку окружающие станут считать его старше, чем он есть на самом деле. Отца же спортивные данные младшего сына только радовали. Он очень рассчитывал, что у Джоджо получится то, чего он сам так и не сумел добиться. Отец считал, что смог определить тайную причину своих неудач. С папиной точки зрения, ему просто не повезло: он начал играть в 70-е годы, когда чернокожие баскетболисты как раз стали доминировать в этой игре на университетском уровне. Все рекрутеры и скауты сбились с ног, разыскивая талантливых черных парней. Вечные, незыблемые баскетбольные цитадели вроде Брэдли и Сент-Бонавентура рискнули выставить против соперников команды, целиком состоящие из афроамериканцев. Отец Джоджо, может, и не блистал интеллектом, но главное сумел сообразить: основным преимуществом чернокожих баскетболистов была абсолютная уверенность в том, что они имеют преимущество в этой игре. Помимо того, что чернокожие спортсмены вообще чрезвычайно ревностно относятся к конкуренции со стороны кого бы то ни было, они воспринимают как оскорбление и унижение, если какой-нибудь белый игрок в чем-то оказывается лучше них.

В то лето, когда Джоджо исполнилось четырнадцать, отец будил его утром и по дороге на работу завозил на баскетбольную площадку в Кэдваладер- парк, районе, заселенном в основном чернокожими. Джоджо оставался один на один с негритянскими подростками, имея при себе лишь коричневый бумажный пакет с сэндвичами. Площадка была асфальтированная, с металлическими щитами и кольцами из железного прута без сеток. Забирал его отец лишь после обеда, ближе к вечеру, когда возвращался домой с работы. Весь день Джоджо был предоставлен самому себе. Он должен был научиться играть в черный баскетбол. Он был как щенок, которого бросили в воду с целью посмотреть — выплывет или утонет.

Единственное, что может в какой-то мере оправдать такой жесткий метод воспитания, это то, что в Трентоне Джоджо рисковал меньше, чем где-нибудь в большом городе. Здесь, по крайней мере, появление белого парня в черном квартале не вызывало у местных обитателей мгновенного желания схватиться за пистолет. Но все же воспитание было суровым. Черные ребята играли в баскетбол жестко, абсолютно уверенные в том, что играть нужно именно так и никак иначе. Если ты белый и рискнул прийти сюда, то никто тебе ничего особенного не скажет и не сделает. Местные просто во время игры налетят на тебя и без всякой злобы размажут по асфальту. Так тебе дадут понять, что ты здесь никто и не заслуживаешь не только уважения, но даже снисхождения. Уяснив это в первый же день, Джоджо решил для себя, что никогда в жизни больше не позволит ни одному чернокожему игроку валять себя по земле, по крайней мере — безнаказанно.

Баскетбол на той площадке вовсе не был командным видом спорта. Скорее это была серия поединков, если не сказать — дуэлей. Если ты, получив мяч, делал пас партнеру, открытому под кольцом, никто не считал этот поступок достойным уважения или благодарности. Упустил возможность сыграть сам — ну и дурак. Суть игры состояла в том, чтобы переиграть того, кто пытался тебе помешать. Прыгнуть выше всех и метко уложить мяч в кольцо тоже не считалось большой доблестью. Смысл игры заключался в том, чтобы обмануть своего опекуна, или запугать его, или задавить физически, или прорваться «в дыру», если таковая имелась, то есть протолкнуть мяч между ног соперника, или прыгнуть выше него, или эффектным финтом обвести его, или забросить мяч через него, если ты достаточно высок, а потом, после попадания в кольцо, посмотреть на противника так, чтобы он понял, что ты про него думаешь (это было первое, чему научился Джоджо): «Понял, сука? Будешь под ногами болтаться — я твою задницу по всей площадке размажу».

Как-то раз Джоджо выпало противостоять долговязому агрессивному черному парню по имени Лики. Делая финт, он не забывал боднуть Джоджо в плечо или толкнуть его локтем в грудь. В очередной раз он прорвался под щит и прыгнул, намереваясь забросить мяч в кольцо сверху. Но Джоджо прыгнул выше и сумел заблокировать этот бросок. Лики завопил: «Фол!» Они заспорили, и Лики не нашел лучшего аргумента, чем удар в лицо, которым сбил Джоджо с ног. Джоджо вскочил, глядя на мир сквозь кровавую пелену — в буквальном смысле. Красный туман плыл у него перед глазами, и не ожидая, пока он рассеется, Джоджо бросился на Лики. Они обменялись несколькими яростными ударами, потом повалились на асфальт и стали кататься в пыли. Следуя неписаным правилам, остальные игроки не вмешивались. Они энергичными возгласами поддерживали Лики, но главным образом просто радовались неожиданному развлечению. Впрочем, вскоре интерес зрителей пошел на убыль: Лики и Джоджо вымотались и их возня перестала быть столь зрелищной и привлекательной. Большая часть ребят предпочла вернуться к игре. Когда все было кончено, Лики встал на ноги и, едва продышавшись, начал осыпать