в сторону. – Вашу шлюху-бабку и вас самих! Чтоб отсохло у вас между ног само, если не отстрелят! – разошелся он не на шутку. – Чтоб кишки у вас двойным бантиком завязались! Лишай вам на задницу, ублюдки козлорылые! Чтоб вам кровавыми соплями подавиться! Чтоб на вас рогатый сблевал так, чтоб кожа облезла и чешуя выросла! Чтоб вам сдохнуть сей момент!!!
Ругайся не ругайся, но пришлось Московцеву, утомленному вылазкой в колдовскую, но оттого не менее грязную и вонючую подземную местность, пересидеть жестокое сражение в подземелье, словно в блиндаже, без глотка вина, без ломтя хлеба, без сырной корки – такая вышла неприятность. Поэтому, чтобы скоротать время и обмануть голод, а главное – алкогольную жажду, он пел. Пел под автоматные очереди и пистолетные выстрелы, тревожа подземное эхо.
– ««Зарница», «Зарница-а», любимая наша игра-а!» – фальшиво гундосил Валентин пионерскую песню прошлого десятилетия. А в перерывах кашлял от оседающей сквозь незаметные в броне щели едкой пороховой вони и продолжал насылать исключительные по своей непристойности проклятия на испугавших его стрелков. И, вполне возможно, некоторые из его пожеланий сбылись – уж больно подходящим было место для нечаянной его ворожбы.
Но если Брюсовы чары, или привидения старомосковских коллег, или, что скорее, чугунный люк и способны отвести пулю, то от наглых поборов ни то, ни другое, ни третье еще никого не спасало. И, стало быть, учитывая разбойников, налоговую инспекцию, аудиторов, пожарных, блюстителей санитарии и прочих жадных до денег нечестивцев, Валентин не спешил официально заделаться частным предпринимателем. Он, хотя попивал отшибающее здравое соображение дешевое крепленое вино (зачастую попивал и неумеренно, и под закуску символическую), был в некоторых вещах смышлен не хуже иного разбойника или аудитора. Вот и продолжал Валечка Московцев свою неспешную и кропотливую деятельность под надежным прикрытием государственного статуса букинистического магазинчика в Калашном переулке, где он «окопался», как не без меткости выразилась когда-то Елена Львовна.
После смерти Михаила Муратовича семья не обеднела, благодаря богатым сбережениям и приличной персональной пенсии, которую выплачивали за мужа Елене Львовне. Однако времена явились смутные и непредсказуемые, как поняла даже несколько легкомысленная Елена Львовна. Поняла по неумеренности ежедневного телевизионного энтузиазма, переходящего в истерию и сладострастную панику – щекотное групповое порно. Свальный грех. И смотреть неудобно, и не смотреть никак – очень, очень возбуждающе. Глоток коктейля с экстази. И все смотрели, и обсуждали (о, дураки наши!), и уповали на светлое будущее, как всегда подзастрявшее где-то на перекошенных шпалах (о, наши дороги!).
Будущее, которое, по уверениям его организаторов, должно было вскоре проясниться, наоборот, заволокло тревожной дымкой, поэтому от прежних роскошеств, от денежных трат без счета приходилось воздерживаться, проявляя чудеса героизма. Какая «Шанель» в наши тощие времена? На каждый день сойдет и почти ширпотребная «Эсте Лаудер». К счастью, перед самой смертью Михаил Муратович, старый мудрый змей, успел перевести большую часть сбережений в конвертируемую валюту, и Елена Львовна теперь испытывала острейшие ощущения, отслеживая кривую изменения курса доллара, и, открыв рот, внимала забавным, изумительным в своей противоречивости, экономическим прогнозам.
Юлию, недавно родившую – сына Льва, Левушку, Левчика, Левку-морковку, красу и гордость, забавника и засранца, – содержал новый муж. Виктор Родионович Южин, тонко используя имя тестя, пусть и покойного, то есть имя Михаила Муратовича Мистулова, легенды Внешторга, там, во Внешторге, и обосновался – на подхвате, на четвертых ролях, но при неплохих деньгах. Возможностями он также не был обделен, отнюдь нет, и широко пользовался ими. Завел он иностранную машину, а радиотелефон у него был не хуже, чем у иного разбойника.
После катастрофических событий («стечения роковых недоразумений», по словам Елены Львовны) – после Юлькиного развода и нового поспешного и явно непотребного замужества; после скоропостижной смерти супруга; после нелепого и неправедного суда над любимцем Юрой – Елена Львовна жила в ежедневных слезах, завернувшись в черные и серые шелка. Приобрела она и дымчатую вуалетку из редкой сеточки. Примеряла, приспосабливала, но так и не приспособила – не сумела под презрительным Ритусиным взглядом. Поэтому, чтобы скрывать отсутствие косметики на отекающих и красноватых из-за частых слез веках, пришлось Елене Львовне ограничиться темными очками от Гуччи, самой наимоднейшей формы, и в черепаховой оправе, напоминавшей ей те оправы, которые носили во времена ее молодости. Когда же родился внук Левушка, слез стало еще больше, поскольку к вдовьим слезам прибавились слезы умиления. Шелка же черно-серые снесены были в комиссионку с глаз долой и успешно проданы, а на смену им явились светло-желтые и бело-розовые – зефирные. В крайнем случае, когда светлое виделось неуместным, Елена Львовна выбирала глубоко-синие цвета – цвета высокой меланхолии вечерней бездны.
Елена Львовна являлась на Воробьевы горы, где Юлька, если бы не стряслось «рокового недоразумения», должна была бы жить с Юрой. Левушка унаследовал от Юльки темные волосы колечками, этим он пошел в мистуловскую породу. А глазки имел серые, и Елена Львовна, воркуя над внуком, приговаривала вроде бы и под нос, но так, чтобы обязательно слышал Виктор:
– А чьи это у нас волоски такие красивые? Ма-а-амины волоски! А чьи это у нас глазки серые умненькие? Ай-яй-яй!
Ярко-голубоглазый Виктор криво улыбался, изображая приязнь, подхватывал крокодиловой кожи кейс и молча уходил в департамент. Или еще куда, подальше от тещиного иезуитства.
– А чей это у нас носик? – доносилось ему вслед. – А пальчики-то!.. А ушки!.. Юлька, скажи!
– Как ты полагаешь, мама, благополучно ли складывается у меня семейная жизнь после твоих подлых диверсий? – отвечала Юлия после того, как захлопывалась за Виктором дверь. Очень громко захлопывалась. – Ты хочешь доказать, что я совершила ошибку? Это бессмысленно, пойми наконец. Перестань готовить революцию в отдельно взятой семье. Ты просто большевичка какая-то! С «Апрельскими тезисами» на броневике. Подпольщица! Эсерка с бомбой! Анархистка-максималистка! И… и кто там еще?! Бундовка, что ли?
– Боже упаси, – лицемерила Елена Львовна. – Никого там еще! Никакой революции, никакой ошибки, что ты такое навыдумывала, Юленька? Я вот наоборот гляжу – все очень славно. Молодая обеспеченная семья, ребеночек. Впереди одни розы без шипов. Почему бы вам еще собачку не завести? У наших соседей Лазаревских сука ощенилась, очень породистая, ты знаешь. Ее куда-то замуж отдавали специально, в Тамбов, по-моему. Или это жениха из Тамбова везли? С голубым бантом, как положено. И вот – такие морщинистые, толстенькие, очаровательные шарпейчики! Рыженькие и палевые. Очень модная порода, тебе бы понравились. И – удивительное дело! Я-то всегда считала, что Маля (так суку зовут, сокращенно от Амалии, если помнишь) – боксериха. А щенки – шарпеи! Так же не бывает! Ммм, Юлька?
– Мама, ты отлично знаешь, что Маля боксериха. И если у нее родились шарпеи… В общем, хватит! Ты себе навыдумывала и куролесишь. Глазки, ушки, носик… Ничего подобного! Ничего подобного, мама! Перестань изводить и меня, и Виктора!.. Давно ты отправляла Юрке посылку?
– На днях. Продукты, белье. А сигареты и хозяйственное мыло ему отец шлет и никому больше не позволяет. Зачем? Я бы и сама. Отсюда-то ближе. И опять-таки, с почтой не связываться по нашим временам. Говорят, воруют, жуть! «Когда я на по-очте служил ямщико-ом, был молод, имел я силе-енку…» – заныла Елена Львовна с надрывом.
– Ты по-прежнему бывшего папиного шофера гоняешь? – перебила Юлия матушку, вошедшую в раж.
– Ну да-а! Геннадия. И что значит «гоняешь»? Я щедро оплачиваю его труды. Он никогда не отказывается… это… «сгонять на зону». Его слова.
– Юрка пишет?
– Как же, как же! Пишет мой мальчик. Но лапидарен, как всегда. «Спасибо. Все получил. Не стоит утруждаться. Все отлично. Юрий». И все. Ах да! Еще «P. S. Если встретите маму…» и зачеркано, но, в общем, можно догадаться, что там, под карандашными почеркушками. И еще «Р. P. S», и тоже зачеркано. Что за «Р. P. S»? Ты не догадываешься?
– Не до-га-ды-ва-юсь! Это может быть все что угодно. Стесняется попросить новую зубную щетку, например. Или зубная паста ему не нравится, потому что без фтора. Или отцовское мыло не дошло с сигаретами – разворовали по пути. Кстати, сигареты ему зачем? Он там что, курить стал?
– Сигареты, мадам неверная жена, это валюта, чтобы ты знала, – ехидно сообщила Елена Львовна. –
