Из колонны вытолкнули еще одного пленного в штатском. Он молод, ему от силы двадцать пять лет. Остановился рядом с командиром. И еще двое, молоденький веснушчатый паренек в солдатской гимнастерке.
Рамфоринх смотрел на проходящих и указывал, кого ему вызвать.
Пленных отвели в сторонку, под тень придорожной ивы, но и не так-то близко к лесу. Между лесом и машиной барона встали бронемашина и бронетранспортер с автоматчиками.
Шофер вынес из машины портплед. Барон приказал угостить пленных пивом и положил перед ними несколько пачек немецких сигарет.
Первые слова, обращенные к пленным, содержали заверение, что он человек не военный, но ему интересно 'побеседовать' с пленными, взятыми в бою немецкой армией, что его нисколько не интересуют военные тайны, что он ни в чем не будет побуждать нарушить военную присягу.
- Меня не интересуют даже их имена! - сказал мне барон. - Мне надо, чтобы они обрисовали свое общественное положение в России...
- Я не собираюсь утаивать ни своего имени, ни своего общественного положения! - тут же ответил командир и назвался батальонным комиссаром Рожковым Иваном Дмитриевичем.
Чсрнявенький юноша поспешил выкрикнуть:
- Я все открою! Я давно жду допроса!
- Кто вы, откуда? - спросил я у него.
- Дайте мне автомат! Буду бить коммунистов! Я ненавижу! Хотите вот этих пленных - из пулемета, из пулемета!
Барон и без перевода уловил смысл его слов. Он оживился. Автоматчик, обеспокоенный страстностью чернявенького, отжал его в сторонку и приставил к спине автомат.
- Он хочет воевать за Гитлера? - спросил барон.
- Он просит оружие... - пояснил я барону. - Клянется, что ненавидит коммунистов.
Последовал спокойный вопрос:
- За что он ненавидит коммунистов?
Не в характере Рамфоринха было доверять эмоциям.
- Вы должны объяснить, почему вы такой молодой и вдруг ненавидите коммунистов...
- И Советскую власть! - отрубил чернявенький. - Коммунисты разорили отца, отняли все, а потом убили...
- Что же у вас отняли?
- Не у меня! У отца! У отца был дворец, они отобрали дворец! Он был самым богатым человеком на юге, а умер нищим!
Я перевел. Барон разочарованно покачал головой.
- Этот мальчик мне неинтересен... Таких в России осталось мало...
Барон сделал знак рукой, автоматчик оттеснил чернявенького в колонну.
- Ваша очередь! - обратился я к Рожкову.
Он на шаг выступил вперед.
- Я коммунист и не боюсь этого сказать вашему господину. Меня ждет расстрел, и я скажу правду.
Я остановил Рожкова жестом руки и перевел его слова барону.
- Он чувствует себя смертником! - заметил барон. - Это может повлиять на высказывания. Объявите ему, что я распоряжусь. Его не расстреляют.
- Кто он, этот господин в штатском? - спросил Рожков.
- Он коммунист? - переспросил барон. - Ответьте ему, кто я такой.
Я назвал концерн Рамфоринха.
У Рожкова оживились глаза, он с большим, чем ранее, вниманием посмотрел на Рамфоринха.
- Говорить на немецком языке я не решаюсь! - сказал он, обращаясь ко мне. - Получится диалект, непонятный для окружающих... Но я понял все, что передал мне ваш господин... Передайте, я не принимаю от него дара. Жизнь в плену мне не нужна...
- А если мы освободим его из плена? Что он будет делать на земле, занятой нашими войсками? - спросил барон.
- Я перейду линию фронта и вернусь в строй! - ответил Рожков.
Я тут же задал вопрос:
- Почему же вы попали в плен?
- Мы два дня удерживали немецкие танки. Заняли круговую оборону. У меня оставался в пистолете последний патрон. Я предпочел его истратить на немецкого офицера.
Барон поинтересовался, какие у других командиров Красной Армии настроения.
- Такие же... - ответил Рожков. - Чем глубже немецкие войска проникнут на русскую землю, тем страшнее будет отступление... Тысячи километров покроются немецкими трупами...
Барон после перевода тут же ответил:
- Я уверен, что коммунизм рухнет после новых наших успехов, мы не воюем с народом, мы объявили войну коммунистам!
Рожков пожал плечами.
- Я не знаю ни одной советской семьи, которая не имела бы в родстве коммунистов... Народ и коммунисты неразделимы, а потому и ничего не рухнет...
- Прекрасный агитатор! А? - воскликнул барон. - Я сдержу свое слово! Не из соображении альтруизма!
Я ХОЧУ, чтобы он понял - мы настолько сильны, что я могу позволить себе роскошь отпустить его на все четыре стороны...
Барон обратился к офицеру с просьбой отпустить комиссара из плена. Пожалуй, впервые за долгие годы я почувствовал радость.
- Поблагодарите своего господина! - сказал мне Рожков. - Быть может, я и доберусь до своих...
Он сдержанно поклонился, офицер сделал знак ему рукой, чтобы он уходил.
Рожков медленно, чуть сгорбившись, не в силах, быть может, подавить в себе опасения выстрела в спину, пошел к лесу.
- Побежит или не побежит? - спросил, ни к кому не обращаясь, офицер, но барон больше не проявил интереса к Рожкову. Он поманил к себе пальцем веснушчатого солдатика.
- А вы юноша? Кто вы?
- Я из Засечья...
- Сибирь?
- Нет! Есть такая деревня за Рязанью...
- Почему сдался в плен?
- Я не сдавался! Я залег в окоп и дождался, когда ко мне подполз танк... Рванул гранату у него под брюхом... Танк завис надо мной... Окоп осыпался... Откопали, вот...
- Это может быть правдой? - спросил барон у офицера.
Офицер с готовностью ответил, что такие случаи известны в штабе группы армий.
Остался молодой человек в штатском.
- Кто вы? - спросил я его.
- Я секретарь райкома комсомола... - ответил он. - Нас было шестеро... Мы подбили два танка, расстреляли машину с автоматчиками. Когда отходили в лес, натолкнулись на засаду, пробивались в рукопашную, вот я и попался. Зубами будем грызть немцев - так и передайте!
Рамфоринх что-то шепнул офицеру и в раздумье подошел к машине.
Шорох шагов в пыли. Мерный гул движения массы.
Пропыленные лица, бурые бинты...
Он постоял, глядя на колонну, и сел в машину.
Свернули на большак. Барон молчал. Я раздумывал, как выговорить возможность выехать с ним в Берлин.
Что-то неуловимо изменилось в Рамфоринхе. Его парадоксы, его откровения и тогда не были бравадой, когда он приоткрывал мне скрытую расстановку фигур на европейской арене. Была в его словах и действиях несокрушимая уверенность в незыблемости его силы. Показывая мне, своему противнику, свою силу, свои ходы в игре, он даже наслаждался. Но что-то в нем изменилось.
И этот опрос пленных. Могли они ему в действительности что-то подсказать? С какой жадностью он торопится заглянуть вперед. Молчание не может быть бесконечным.
Я терпеливо ждал и дождался. Уже совсем другим тоном он вдруг произнес:
- Мы с вами сегодня заключили выгодную сделку.
- Мы с вами? - переспросил я с подчеркнутым недоумением, на всякий случай отстраняясь от того, что он попытается мне навязать.
- Да, да... Я понимаю... Вы не догадались. Но вы референт моего концерна. А я закупил для своих заводов вот эту партию военнопленных...
Чтобы поддержать его разговорчивость, я похвалил его за деловитость.
- Утром я совершил сделку с командованием...
- Вы утверждали раньше, что русские не могут быть квалифицированными рабочими в химической промышленности...
- Мы расширяем наше дело. Начинаем строить новые заводы. На стройке нужны землекопы, каменотесы и каменщики...
- И велика ли партия?..
Серые глазки Рамфоринха скользнули по моему лицу.
- Пока невелика... Для пробы... А зачем вам это знать? Это входит в круг ваших интересов?
- Вперед не угадаешь, что может оказаться в круге моих интересов... Мне сейчас очень хочется посмотреть на Берлин...
- Что же вас может интересовать в Берлине? Связь?
- Действительно, что может интересовать в Берлине?
