Мизерный, как ему казалось, оклад заставлял его чувствовать солидарность с угнетенными массами.
Жаль, не удалось прихватить на концерте девчонку, была там одна – панковский мейк-ап до ушей, как у индейца. Типа Арнольд Шварценеггер в фильме «Коммандос». Не запала. Впрочем, может, и к лучшему. Бывали в его жизни и досадные для мужчины провалы, а сегодня из-за выпивки он был далеко не в лучшей форме. К чему позориться перед такой сикухой. Не говоря уже о том, что потом не знаешь, как развязаться. А связываться надолго себе дороже. На кой надо, чтобы потом за тобой тряслась всю жизнь с ребенком! А то еще больной какой-нибудь родится, как часто теперь бывает. К черту!
Губкин иногда вспоминал тот злополучный вечер, когда пропала Сима Иванцова. Если что и омрачало временами ему жизнь, то только воспоминания о том самом вечере. И винить себя ему было, в общем-то, не в чем! Что такого он сделал?! Предложил поцеловаться! Только предложил, помириться хотел! Если бы он ее изнасиловать пытался, тогда понятно… Просто она была со странностями. С задвигонами была Серафима, и задвигонами нехилыми! А вышло так, будто он виноват. Из-за него убежала. И пропала без вести.
Что с ней могло случиться? Губкин был уверен, что Симу умыкнули какие-нибудь бандиты. И убили, конечно. Но он-то ни в чем не виноват. К чему вдруг эта мысль пришла ему в голову? Он постарался выбросить ее из головы. Хотелось сохранить боевое настроение после концерта. После таких тусовок он еще целую неделю ощущал себя Че Геварой, Львом Троцким и товарищем Дзержинским в одном лице.
«Что-то стало холодать», – подумал он. «Не пора ли нам поддать», – услужливо подсказала память. Но он уже принял на грудь достаточно. И не джин-тоника девчоночьего, и не пива этого разрекламированного, а коктейля «народная воля», который наверняка бы оценил Веничка Ерофеев, известный ценитель подобного пойла. Точного рецепта не знал – водка, лимонад, еще какая-то бурда.
Остановился, чувствуя тошноту.
Вероятно, проклятый коктейль был тому виной, но ему показалось, что все вокруг как-то изменилось. Небо стало такого черного цвета, какое он никогда, пожалуй, и не видел, словно его залили чернилами. Что-то пробежало мимо – перебежало через дорогу и скрылось в переулке.
Валентин почувствовал себя неуютно. Сразу полезли в голову рассказы о маленьких серых человечках, которые живут в городских подвалах и подземельях. Кто-то ему недавно эту тему впаривал на полном серьезе. Чушь собачья… Валентин Губкин привык судить обо всем с точки зрения материализма. Однако через минуту из раскрытого канализационного люка выскочило еще одно странное существо, похожее на плохо одетого и сильно заросшего карлика, и Валентин понял, что заблуждался, – материализм штука исключительно ненадежная.
– Где ты? – тихо спросила Джейн.
– Что?!
– Я вижу, что ты не здесь… – сказала она.
– Это очень трудно объяснить, – сказал он. – Невозможно!
– Сосредоточься, – она встала у него за спиной и коснулась прохладными пальцами его висков.
Да, нужно было сосредоточиться. Шум воды достигал его ушей, хотя стенки гримерной были звуконепроницаемы. Кирилл уже привык к этому. Причуды здания или его собственные способности были тому виной (Джейн ничего не слышала), но факт есть факт. Удивительно все-таки устроена человеческая психика – все, что кажется невозможным, невероятным, немыслимым, быстро входит в привычку. Если разум способен вынести…
Говорят, что Господь дает испытания по силам. Нет, Кирилл в это не верил, но у него сил пока хватало. Было чувство, которое подхлестывало его сейчас, чувство, что все в его руках.
– Ну что там у нас? – спросил Кирилл.
– Аншлаг! – сказала Джейн. – А ты как думал?!
Она подошла и поцеловала его в губы.
– Еще, – он удержал ее.
– Что с тобой? Ты, кажется, волнуешься? – заметила она.
Марков закивал, и по его глазам было видно, что это правда.
Правило, которого он всегда придерживался перед выходом на сцену, – никаких посторонних мыслей. Актер должен быть подобен самураю. В этот момент он подумал о Невском, блуждающем где-то по ту сторону времени. Где ты, где?!
Потом Джейн исчезла и вместо нее в дверях возникла фигура Вадима Иволгина, которому доступ в его гримерную был открыт и днем и ночью.
– Как твое здоровье? – спросил Кирилл, сбрасывая с кресла какие-то журналы. – Киса сказала, что ты пропадаешь на работе! Здоровье, оно не железное…
Домовой остался стоять, глядя на друга.
Марков взглянул ему в глаза и понял, что что-то произошло. Что-то очень важное.
– Один человек просил передать тебе привет, – тихо сказал Вадим.
Кирилл замер. Иволгин кивнул, отвечая на незаданный вопрос. Марков закрыл глаза и вздохнул. Ему показалось, что с плеч его скатился тяжелый камень. Нужен был только один человек, всего один человек, с которым он мог бы разделить тайну.
Он еще не знал всего. Не знал даже, каким образом Иволгин оказался причастен к ней, к этой тайне. И что ему сказать сейчас. Добро пожаловать в семью? Это из какого-то мафиозного фильма. Он уже начал понимать, что все не случайно.
– Подожди, подожди… – попросил он, пытаясь собраться с мыслями.
– Папа! – В дверях появилась статная девушка.
– Вера! – Иногда она так напоминала ему Наташу в молодости, что становилось страшно.
Ей пришлось немного наклониться, чтобы чмокнуть отца в щеку.
– Как ты?!
– Спасибо, все в порядке, – сказал Домовой.
– Ты выглядишь очень усталым, – заметила Вера и передала Маркову объемистую папку с эскизами к будущему спектаклю.
В театре Верочка работала сразу и помощником дизайнера, и порученцем – успевала везде. Домовой уже знал, что «Евгений» должен стать ее дебютом на сцене.
Он не боялся за дочь. У Верочки были прекрасные физические данные – здесь, несомненно, работали гены матери. – Оставь нас, пожалуйста, ненадолго! – попросил Домовой и прикоснулся к ее руке, извиняясь. Вера кивнула, ничего не понимая. Она привыкла воспринимать отца немного несерьезно. Как одержимого чудака – про таких любят снимать комедии. Но сейчас у него какие-то тайны с Марковым, о чем-то они там шепчутся так долго. Странно все это.
