Джабраил растерянно сжимал в руках обмякшее тело Тани.
— Джабочка, отнеси ее, пожалуйста, на кроватку, — сказал Шеров. — Пусть девочка отдохнет хорошенько. Я с ней потом поговорю.
Таня проспала двое суток. Когда она открыла глаза, у изголовья сидел Шеров и нежно держал ее за руку.
— Проснулась, хорошая моя? — спросил он. — На-ка.
Он поднес к ее губам стакан с какой-то мутной жидкостью.
— Не очень вкусно, но надо выпить, — сказал он.
Таня послушно выпила горьковатую, но не такую уж противную жидкость. Почти мгновенно с глаз ее сошла пелена, сознание сделалось ясным и чрезвычайно активным. Она приподнялась и села.
— Ты сделала для меня больше, чем можешь представить себе, — сказал Шеров. — Я твой Должник. Как минимум, ты заслужила хорошую премию и длинный отпуск. Вот, — сказал он, протягивая ей конверт.
Таня раскрыла конверт. В нем лежала нераспечатанная пачка денег, заграничный паспорт на ее имя, билет на самолет до Одессы и путевка в круиз «Одесса-Ленинград» вокруг Европы.
— Теплоход отходит двадцать восьмого мая, — сказал Шеров. — Варна-Стамбул-Афины-Неаполь — Рим — Мальта — Марсель — Барселона — Лиссабон — Гавр — Париж — Гавр — Лондон — Копенгаген — Гамбург — Стокгольм — Хельсинки — Ленинград. Всего двадцать четыре дня. Придется тебе сдавать сессию досрочно. Впрочем, у тебя почти месяц на подготовку. Потом можешь отдыхать на свое усмотрение. Раньше пятнадцатого августа я тебя не жду. А это твои отпускные.
Он протянул ей еще одну пачку.
Таня положила деньги и все остальное на подушку, выпрыгнула из постели и закружилась по комнате, увлекая за собой Шерова. «Имею право. Имею право на все!»
— Папик, хочу шампанского! — смеясь, заявила она.
— Что ж, прошу в гостиную. Потом переодевайся, собирай вещички, и Джаба отвезет тебя к матери. Поживешь пока дома.
— Так надо?
— Так надо. Пошли пить шампанское.
V
Павел Чернов, Малыхин и крепкий белобрысый усач млели на брезентовых шезлонгах на белом галечном берегу возле облепиховой рощи и смотрели на грязно-молочные воды пограничной реки Пяндж, с равномерным шумом проносящиеся перед ними.
— Все же благодать тут у вас, капитан Серега, — громко, перекрывая шум, сказал Павел. — Воздух свежий, вроде и жара за тридцать, а незаметно совсем — ветерок. Зелень какая-никакая.
— Летом оно ничего, — согласился усатый. — Туристочки-альпинисточки, Гармчашма с ваннами, танцы на веранде. А зимой — хоть волком вой. Холодрыга не хуже Сибири, ветрище, как в трубе. Халатники — и те по своим кибиткам сидят, носу не высовывают. Солдатушек в наряд поднимать — так сердце кровью обливается… Эй, Сидоров, шевелись давай, а то командир от жажды дохнет!
К ним шустро подбежал солдатик в шортах и поставил у ног каждого по уже откупоренной влажной бутылке пива из тех, что охлаждались в ледяной воде у края речного берега.
— А на фига ж вам тут, Серега, стараться? — подал голос Малыхин. — Кому на хрен нужна такая граница и такая заграница?
— Большому начальству, кому ж еще? Даже местные, из отряда, понимают — когда у чечмеков Навруз или еще какой праздник, предупреждают, чтобы не препятствовали воссоединению, так сказать, семей. А тут все друг другу родственники — вот и гуляют туда-сюда. Это только нашему брату, русскому, нельзя. Один шоферюга в Поршневе напился, полез в Пяндж искупаться, вылез не на том берегу, так домой возвращался через Кабул, Москву…
— Хорошо еще, что не через Магадан, — вставил Малыхин.
— Это вполне мог бы. Какая-никакая, а граница. Не балуй.
На другом берегу к самой реке подкатил армейский джип. Из него вылезли трое афганцев в шароварах и круглых шапках в сопровождении смуглого вислоусого офицера в белой форме. Заметив людей, сидящих в шезлонгах, афганцы заулыбались, замахали руками, что-то бесшумно закричали.
Капитан Серега мгновенно поднялся, надел фуражку, сложил ладони рупором и заорал:
— Здорово, засранцы!
С того берега еще оживленнее замахали руками, потом все дружно поклонились, сели в джип и уехали.
— За что ж ты их так? — отсмеявшись, спросил Павел.
— А засранцы и есть! Тоже мне, воинство Аллахово! У нас-то тут уж на что раздолбайская служба, а там и вовсе никакая. Они же сами говорят: на что нам границу охранять, если ее за нас шурави охраняют. У них там каждому новобранцу по пять патронов выдают на два года службы, так они их в штаны зашивают, чтобы не потерять. Как службу кончил — так сдать обязан все пять, а не то — сто палок.
— Шариат! — глубокомысленно заметил Малыхин.
— Ладно, тут еще хоть какая-то жизнь пограничная идет. По крайней мере начальство рядышком, скучать не даст. А вот у Володьки Селихова на двенадцатой и вовсе смех: с нашей стороны на сто верст голые горы, с ихней на двести. Наряды в основном своих же солдатиков отлавливают, которые нажрались до посинения и не в ту степь укандехали… Вот дальше, на Кызыле, уже плохо — Китай. Там на заставе в прошлом году один сержант до того от бдительности свихнулся, что свой же пост перестрелял, а потом сам застрелился. Так что еще порадуешься, что тут тебе Афган, патриархальная идиллия-дебилия — добрый шах, счастливый народ, могучий старший брат под боком… Не, ребята, вам бы точно к Володьке на Харгуш смотаться, вот где лафа. На архаров бы с «газиков» поохотились, рыбалку знатную организовали, хошь с динамитом, хошь по-культурному… А пейзажи там какие — прямо лунные! Здесь, конечно, тоже красиво, но все же чувствуешь, что на Земле еще. А там как на другой планете.
— Может, через годик, — сказал Павел. — Свои дела я здесь сделал, командировка кончается. Домой пора, к родным микроскопам!
— Завтра едешь?
— Завтра.
— С транспортом определился?
— Нет пока. Ну да отловлю кого-нибудь. Барахлоо мне потом Малыхин довезет, а образцов у меня килограмм на двадцать, не больше. Справлюсь.
— А то смотри, у нас как раз на завтра прапор и еще трое из хозчасти в Хорог за продуктами командированы. Могут и тебя прихватить.
— А что, это выход. Спасибо.
— Тогда уж и я смотаюсь, — сказал Малыхин. — Тебя провожу, погуляю малость, ребят с базы проведаю, поварешка там у них симпатичная опять же…
Все засмеялись.
— Лады, — сказал, поднимаясь, капитан Серега. — Вы тут отдыхайте, а нам с Сидоровым пора служить Советскому Союзу… Пивко мы вам у бережка оставим. И не забудьте, ровно в семь жду к себе на отвальную. Не придешь — кровно обидишь, Догоню и зарежу!
Все снова засмеялись.
— Согласен. Только при условии, что я тебя в Питере ответно принимаю.
— Договорились… Сидоров, за мной!
Отвальная получилась в украинском духе: сало с помидорами, галушки, вареники с вишнями. Было много водки. Как только кончалась бутылка, хмурый косоротый прапорщик жестом фокусника извлекал из своего бесформенного и безразмерного портфеля новую. Павел быстро запьянел и осоловел от обильной, вкусной еды, извинился перед хозяйкой, разбитной и пухлой хохлушкой, и отправился на боковую в
