телевизора не смотрю? Ты же теперь голливудская звезда! Ты же у всех на виду! Ты знаешь, что про тебя в газетах пишут?
– Газеты врут, – угрюмо буркнула Татьяна.
– Врут? Нет, дорогая моя, ты это дело кончай! – прикрикнула Лизавета. – Ты этому жиголо машину за сто тысяч долларов подарила, его долги оплатила, выкупила вексель за сто тысяч…
– Во-первых, он не жиголо, – рассердилась Татьяна, – а во-вторых, на машину я ему в долг дала…
– Ага, в долг, как же! – всплеснула руками Лизавета. – так я тебе и поверила! Стыд и голову ты, Танька, потеряла, вот что я тебе скажу…
– А я тебе скажу, Лизонька, мне разрешается иметь какую-то личную жизнь, мне, совершеннолетней женщине, которой по законам штата отпускают в баре алкоголь без ограничения…
– Можно тебе иметь личную жизнь, никто не спорит, ты не монашка, а я не мать игуменья, но если ты тратишь на своего жиголо такие деньги…
– Он не жиголо! – прикрикнула Татьяна. – И деньги я заработала…
– Таня… Таня… – Лизавета вдруг перешла на мягкий ласковый тон. – ты тратишь свои, это так. Но размер твоих трат несоразмерен и неразумен…
– Несоразмерен с чем?
– С твоей ответственностью за детей, – сказала Лизавета и поджала губы.
– Я так и знала, что ты начнешь меня детьми попрекать, так и знала! – воскликнула Татьяна. – Но я получила роль. Главную женскую роль в фильме. Разве не ты этого хотела, Лизонька? Не ты подталкивала меня, дескать, не сиди сиднем, как Илья Муромец, – мхом обрастешь? Не ты ли это говорила? А теперь, когда у меня началась настоящая актерская жизнь… Ты… Ты…
– Что я? – спросила Лизавета.
– Да ты мне просто завидуешь, вот что! – воскликнула Татьяна и, словно Вера Холодная в немом кино, взмахнула руками.
– Я? – задохнулась от гнева Лизавета. —
Я тебе завидую? Да ты дура набитая, вот что я тебе скажу! Самонадутая дура! Я ведь к тебе из черной Африки прилетела…
Татьяна поняла, что перегнула палку, когда увидела слезы на лице Лизаветы.
– Лиза, Лизонька, прости! – она обняла сестру за плечи и принялась гладить ее по спине. – Прости меня, прости…
Они поплакали минут пять.
– Ты брось его, – всхлипывая прошептала Лизавета.
– Кого? – спросила Татьяна.
– Этого… прохиндея своего…
Назавтра Лизавета с мальчиками улетали назад во Фриско. Татьяна их не провожала. У Татьяны был сложный съемочный день.
Прилетев в Монреаль, Таня почему-то вдруг припомнила слова из песенки далекой-предалекой ленинградской юности:
И странно стало на душе… Ну почему они, ничего не видавшие в своей короткой жизни дети, вкладывали в эту песню столько страстной сердечной грусти? Неужели правда, что все в жизни предрешено? И та грусть была неким предвиденьем, неким обратным дежавю?
– Чуть похоже на Россию, только все же не Россия, – пропела она себе под нос, окидывая взором подлесок, золотившийся робким на ветру березовым листом.
Но истинная грусть накатила на нее, когда той же самой «Каталиной», что не так уж давно забрасывала в бухту святого Лаврентия Таниного старого дружка Леню Рафаловича, прилетела она на съемочную базу «Мунлайт Пикчерз» в портовом городке Сет-Иль.
Сопки, поросшие низкорослой тайгой. Холодное неуютное море… И какая-то тоска…
Чуть похоже на Россию, только все же не Россия.
А режиссеру Колину Фитцсиммонсу ужасно хотелось, чтобы пусть не весь Сет-Иль, но хотя бы уголок съемочной площадки в кадре непременно походил на Россию семидесятых годов. Со всей ее грязной необустроенностью.
И почему-то, когда помощники и консультанты Колина – какие-то пейсатые псевдоветераны из Одессы – суетливо советовали оператору и пом-режу подсыпать мусора на асфальт перед входом в общежитие офицеров, побить стекла в витрине офицерского клуба, вымазать гримом морды матросам, гуляющим в увольнении, Танино сердце протестовало.
Ну да, было грязно в Мурманске! Ну да, встречались там пьяные неряшливые матросы. Ну да, были в витринах битые немытые стекла… Но это были наши немытые стекла и наши грязные матросы. Это было наше грязное белье, и как-то гадко на душе становилось, когда суетливые ассистенты из одесских эмигрантов хотели подбавить в кадре этой грязи…
Утешало то, что у нее была роль. Главная и интересная роль. И прекрасные партнеры. Колин и Николас.
Сперва ее до неудержимой смешинки в области диафрагмы веселил вид Николаса Пейджа, одетого в советский военно-морской китель. Он играл роль старпома корабля, капитана второго ранга Кутузова. А она – его верную жену. Именно верную, несмотря на то что командир ракетного крейсера, красавец капитан первого ранга Чайковский в исполнении обожаемого всеми женщинами мира Колина Фитцсиммонса, по
