довольно короткий текст на малопонятном языке. Вероятно, это были заклинания или нечто подобное, но к смыслу их Антон никогда особенно не пытался продираться, понимая, что язык этот скорее всего утерян. Отдельные слова напоминали ему старопольский, иногда белорусский, на котором разве что поляшуки в пуще говорят. Некоторые конструкции и окончания подсказывали, что так могли говорить ятвяги, пруссы, аукштайты или другие племена балтов. Все вместе было недоступно для понимания, а мысль обратиться к специалистам Антон давно отмел, потому как в Таджикистане их еще поискать, а иные корифеи могут и на смех поднять. Последнее его не пугало. Все дело в том, что он любил своих предков, а этого вполне достаточно, чтобы не дать чужому равнодушному мнению кощунствовать над их верой. Судить об этом, как полагал Скавронский, – не в компетенции людей, зашоренных стереотипами. Хотя он был уверен: атеистические воззрения в большинстве случаев слеплены искусственно.
То ли от его неловкого движения, то ли от сквозняка, но страницы блокнота распахнулись, и вылетела пожелтевшая бумажка. Порхнула бабочкой, сделала круг и спланировала к ногам. Антон наклонился, поднял ее двумя пальцами, стараясь не помять. «Неспроста это», – почудилось ему, он заглянул в текст. Это была обычная молитва. Простой русский оберег, записанный когда-то рукой старшей Нади. Скавронский убрал стопку бумаг, подошел к спящей Надюшке, поднял съехавшее на пол покрывало, пробухтел тихо, чтобы не потревожить ее сна:
– Так тому и быть.
Решение воспользоваться оберегом возникло мгновенно, само собой, как будто его внезапно озарило. Какой иной, более действенной силой он мог защитить свою девочку? И хотя Скавронский довольно смутно представлял себе обрядовую сторону ритуала, он уверовал в достаточность того, что сама судьба предоставила ему шанс призвать на помощь высшие силы посредством молитвы матери.
Антон не мог раскрыть для себя ее тайный смысл, он просто повиновался внутреннему порыву, рожденному верой в древние знания. Словно сам дух предков вел его, подсказывая, что именно он должен делать. Он поискал свечу, зная, что обязательно должен будет зажечь огонь. Фабричные свечи, хотя и были по-новогоднему красочными, отчего-то не вызвали у него привычной радости. «Тут нужно что-то сокровеннее», – рассуждал Антон, разглядывая без особого восторга оплавленную фигурку Деда Мороза… Лампада! Подумал, где можно ее раздобыть, и вспомнил про Мирзо. Кажется, у него есть.
Антон поспешил на работу, листочек с молитвой прихватил с собой. Времени совещания ему вполне хватило, чтобы запомнить слово в слово по написанному. Мысли его были далеки от будничных, рабочих, – и все же он не мог не обратить внимание, что и собрание прошло на редкость гладко, а все вопросы решились будто сами собой.
Сумасшедший летний период, как всегда, лихорадил транспортников. Все планы грузооборота летели в тартарары, случались срывы, начинались поиски виноватых. В этом году все обернулось серьезной конфликтной ситуацией с прямым начальством в Ташкенте. А это грозило неминуемым скандалом. Слухи о кадровых перестановках вот уже месяц трясли все отделение. Однако спор с Ташкентом уладился как по мановению волшебной палочки. Каким образом отделенческие боссы вышли из положения – Антон пропустил мимо ушей, выискивая в зале Мирзо. Для этого нужно было разворачиваться спиной к президиуму: шофер, как обычно выбирал себе место на дополнительных стульях позади установленных рядов. Он сидел, опираясь на стекло панорамы, чуть склонившись к спине сидящей впереди женщины. Антон увидел лишь его озорные глаза, подрагивающие усы и тщетные попытки смуглянки придать своему взгляду на президиум хотя бы толику интереса. Судя по тому, что она никак не хотела замечать гримас Антона, ее внимание всецело было приковано к тому, о чем так горячо нашептывал Мирзо. Шофер, по своему обыкновению, справлялся со скукой, развлекая ближних. Женщина прыснула, на нее начали оборачиваться любопытствующие. Кто-то из боссов постучал по столу, призывая к порядку. Когда Антон снова смог оглянуться – ни Мирзо, ни смуглянки в зале не было.
Позже – железнодорожники уже расходились по рабочим местам – Антон забежал на телетайп, не столько для того, чтобы свериться с нужными бумагами, сколько из расчета застать там приятеля. Прихлебывая из пиалки зеленый чай, Мирзо расписывал в лицах все производственные подробности совещания. Застрекотал аппарат, поползла по всему полу ажурная, как дыроколом обработанная, лента. Смуглая молодуха кинулась к телетайпу, одновременно подхватывая телефонную трубку:
– Ташкент? Ташкент… – начала она передавать сводку.
Антон воспользовался моментом и потянул Мирзо на выход.
– Слушай! Где-то у тебя была лампада… или, как ее, ну, курительница.
Мирзо вытаращился на Антона, не понимая, о чем идет речь.
– Траву в ней жгут. – Уточнение самому показалось невразумительным.
Взгляд Мирзо стал таким же непроницаемым, как у мертвой рыбы. При этом у него был вид человека, который недоверчиво прислушивается к урчанию в животе и не совсем понимает, от кого из двух собеседников этот звук исходит. Он нерешительно переспросил:
– Чилим, что ли? – И хитро, заговорщицки подмигнул Антону.
– Чилим? Это кальян? – перепроверил свои этнографические познания Антон.
Мирзо обрадованно закивал. Скавронский, досадуя на себя, что не может толком объяснить, что ему надо, раздраженно протянул:
– Не-е.
– Сам же говоришь – для травки.
– Да не для такой травки. От болезней там, ну от чего там еще?.. – Антон стал оглядываться по сторонам, будто вот-вот объявится или проступит на обоях «что-то там еще».
– Э! Э! Тоба! – сплюнул Мирзо, прихватывая его за рукав, словно опасаясь возможного появления нечисти. – Я понял. Тебе нужен аспак?
– Я не знаю, как это называется. Такая лампадка… Формой напоминает лодочку.
Он усиленно припоминал другие детали, но вдруг понял, что самого предмета он вроде как и вообще не видел. С мольбой в глазах Антон ждал, что приятель сам догадается.
– Хай! Аспак, – согласился Мирзо. – В ней масло жгут. Получается светильник – заместо свечи.
– Точно! Оно мне и надо. Вместо свечи, – кивнул Антон.
Мирзо недоуменно пожал плечами. «Зачем ему?» – но вслух вопроса не задал, не в его это было
