Тараканы, в самом деле, бегали по мастерской, несмотря на все усилия санитарной службы. Как ни удивительно, но этот загадочный поклонник выполнил задание и, по крайней мере, на время тараканы перестали докучать Альбине. Она уже знала, кто он такой – молодой человек из администрации театра. И думала уже дать ему еще какое-нибудь практическое задание. Но он переключился на актриску из числа молодых да ранних. Альбину подобная ветреность не огорчила, напротив, лишь укрепила ее скепсис в отношении мужского рода.
Синий чулок?! Она рассматривала себя в зеркало. Все-таки нет! Синий чулок должен выглядеть как Флоренция, как ее там… мама несчастного Евгения Невского – такая чучундра в очках. А она вон какая. Альбина рассматривала себя в зеркало, искала следы возрастных изменений. Нет, она по-прежнему красива! Но не для всех вас, не для вас!
На Новый год кто-то из театральной бухгалтерии выпустил в советских еще традициях стенгазету, с дружескими шаржами на всех сотрудников. Альбину Вихореву художник изобразил в виде строгой надзирательницы с какими-то розгами в руках. Альбина посмеялась – ее это нисколько не задело. Да, мы такие! Бойтесь.
Акентьевы не вмешивались в ее личную жизнь ни словом, ни делом. Она была им за это благодарна – иначе ей пришлось бы уйти из этого дома. Они были славные, Акентьевы, и почему Александр вырос таким мерзавцем, Альбина не могла понять, да и не пыталась. Она давно решила, что лучше не стараться понять, почему случилось именно так, а не иначе. Пусть этим занимаются философы и богословы.
И об Олеге с Акентьевыми она почти никогда не говорила. Альбина старалась не вспоминать о своей поездке в зону к мужу, да и сама поездка казалась теперь кошмарным сном. Олег.… Он снился ей иногда. Улыбающийся, веселый или сердитый, но всегда такой, каким она помнила его по их прежней счастливой жизни.
Только один раз, как-то весной, когда полная луна висела напротив окна и светила ей в лицо, она увидела страшный сон. Олег ее ненавидел, ненависть была написана на его лице, страшном, как лицо мертвеца.
– Я к тебе приду! – пообещал он и улыбнулся, вместо рта у него была кровавая рана.
Альбина проснулась, сердце бешено стучало.
– Напрасно вы не занавешиваете окна, Альбина! Полная луна наводит плохие сны,– просветил ее Акентьев-старший. – Это, конечно, суеверие, но вы же сами убедились! А в сны верить – последнее дело. Церковь, знаете ли, не советует, а поскольку (он подмигивал) мы теперь в духе времени верующие, то будем ее слушаться. Правда, кто-то из отцов ее, кажется, Ориген говорил, что дух божий может проявляться в любом виде, но его потом объявили еретиком.
– Во сны не верить, в плохую луну верить! – Альбина кивала с серьезным видом, делая вид, что запоминает.
– Не в плохую, а в полную! – поправлял режиссер.
– Ах, Альбиночка! – вздыхала его супруга. – Как жаль, что Александр в свое время не обратил на вас должного внимания. А теперь он бог знает где, в этом своем Тунске!
Режиссер сделал вид, что ничего не слышал. Вероятно, помнил те слова, что Альбина бросила ему однажды во время его визита в мастерскую Наппельбаума. Сказала тогда немного, но Акентьев-старший, далеко не дурак, должен был догадаться, что к чему. В то, что сын уехал, дабы забыться после гибели супруги, режиссер тоже не верил. Не такой он был наивный человек. Во всяком случае, не столь наивный, как его жена. Сына Акентьев-старший знал очень хорошо.
Тот слал из «своего» Тунска длинные и ужасно невыразительные письма. Написаны они были его почерком – каллиграфическим, но создавалось впечатление, что строчил их исполнительный секретарь, на которого сбросили унылую обязанность переписки с семьей. Мадам Акентьева, как, впрочем, и Акентьев- старший этого не замечала.
Удивляло только, что он ничего не пишет о своей работе, кроме того, что она скучна.
– Неужели для того, чтобы найти скучную работу, необходимо было ехать на край света?! – ворчал по этому поводу режиссер, не обращая внимания на осуждающий взгляд жены.
От железнодорожной станции до здания из красного кирпича с вывеской МП «Спецпроект» было минут двадцать ходьбы. Акентьев нарочно выбрал место на окраине – подальше от обветшавшего здания горкома и прочих государственных учреждений Тунска.
Отец называл в письмах Тунск – Тунецком и интересовался, какие тут девушки. Что мог ему ответить Переплет? Городок за час можно пройти вдоль и поперек. Что тут было раньше? Острог, кажется. Вот и он теперь в ссылке, как Федор Михайлович Достоевский. Или Чернышев-ский. Девушки, наверное, водятся, но у него нет времени на пустые интрижки. Как пророчествовал кто-то из его коллег по похоронному делу: поедешь в Тунск, пропадешь втуне. Да, с точки зрения его прошлой жизни эта поездка в сибирский городок, затерянный среди темной тайги, была трагедией, поражением.…Поначалу и сам Александр не мог понять, зачем он здесь.
Здание «Спецпроекта» было построено на месте старой типографии, когда-то выпускавшей местный листок «Тунская правда». В том же здании была и местная библиотека. Словом, горючего для огня было много – вспыхнуло все, как свечка. Незадолго до того, как Переплет переехал сюда, все и сгорело. Иногда Акентьеву казалось, что он чувствует запах гари. Отчего сгорели библиотека с типографией, так и не выяснили.
У нового здания была одна особенность, на которую местный люд не обращал внимания.
«Любопытны, но невнимательны, отличительная черта всех этих простых человечков», – думал Акентьев, который сразу же заметил, что возле здания не селились птицы. Они даже избегали садиться на крышу.
От парадного входа упомянутого здания до его кабинета идти было всего три минуты, но как редкая птица долетит до середины Днепра, так и редкий посетитель добирался до этого самого кабинета.
Вывеска на двери гласила:
«Александр В. Акентьев».
И все – ни указания должности, ни часов приема.
Переплет остановился перед дверью. Ему показалось, что еще утром буквы были другими. Сейчас они
