приобрели готические очертания. Он потер лицо, закрыл глаза и открыл снова. Никакой готики, просто показалось. Вошел. Кактус на подоконнике, на стене портрет первого и последнего советского президента. Стол девственно пуст, нет даже телефонного аппарата. Посреди стола стояла чашка с дымящимся кофе. Переплета она не удивила, он давно привык к замечательному свойству Ангелины угадывать его появление загодя. Интуиция?! Нет, тут что-то другое.
Переплет редко покидал свой офис, можно было подумать, будто он ночует в нем, что в принципе было возможно – редкий номер люкс в провинциальной гостинице мог предложить своим постояльцам такой комфорт, каким окружил себя Акентьев.
Итальянская мебель, кондиционер и изысканный «несоветский» ремонт. Переплет рассудил, что раз уж воля хозяев забросила его сюда на неопределенный пока срок, следует постараться устроиться, как можно удобнее.
Время от времени, он посылал телеграммы и короткие письма в Ленинград – родителям и иногда Альбине Швецовой. Посылал дежурно, не ожидая ответа и не нуждаясь в нем. Если ответ приходил в виде письма, то конверт он открывал не сразу, а на досуге, когда случалось вспомнить о нем.
«Спецпроект» вполне отвечал своему названию, будучи весьма специфической конторой, чьи функции вряд ли были понятны кому-либо из местного руководства. Впрочем, никто над ними и не задумывался. Каждый месяц начальство получало от предприятия Акентьева приличную сумму, и этого было достаточно, чтобы закрывать глаза на все возникающие вопросы. Пока шли поступления, Александр был волен делать, что душе угодно. Хоть золото из свинца варить.
Лицо его было знакомо здесь единицам – по городу он перемещался в машине с затемненными стеклами. За рулем сидела Ангелина – его телохранитель и секретарь в одном лице. В Тунске Александра Акентьева считали столичным воротилой теневой экономики, который отсиживается в глубинке, опасаясь мести конкурентов. Также говорили, что он ищет золото Колчака и Степана Разина или готовит бункер, куда должны скоро перевезти из Москвы тело Ленина. В замкнутом пространстве маленького городка слухи циркулировали с удвоенной силой. Акентьеву, однако, до них не было абсолютно никакого дела.
Иногда, ему снилось, что он по-прежнему в Ленинграде. Во сне он чаще всего оказывался на старой квартире, где провел свои самые беззаботные дни до знакомства с Раковым, Орловым и прочей высокопоставленной фауной. Он снова видел книги, которые прошли через его руки в переплетной мастерской, правда, названия были все незнакомые. Может, это были те книги, что ему еще предстоит найти и прочесть?
Ленинград казался теперь чем-то необыкновенно далеким, почти нереальным. Переплет не сразу стал постигать смысл этой поездки. Сначала ему казалось, что это отступление, его спрятали от какого-то неведомого ему, но хорошо знакомого его покровителям врага. Может быть, того всадника, что показал ему монах? Одна кровь.
Что все это значило? Одна кровь.
Может быть, это кто-то из его предков?! Нет, Акентьев чувствовал, что все гораздо сложнее. Монах не дал ответа, предоставив искать его самому Переплету. Или ждать.
Нервы его были напряжены. Вероятно, то же самое ощущают ночные твари во время полнолуния. Он чувствовал город, лежавший там, за стенами. Город присматривался к нему с недоумением и тревогой. За окном, в желтом круге света от старого фонаря, кружился снег. А в стране что-то происходило, должно было происходить. Он больше этим не интересовался. Знал, что скоро вернется в мир, скоро…
Он опустился в удобное кресло. Кофе был отличный. Здесь, в этой глуши, было туговато с продуктами, а с хорошими продуктами – тем более. Здесь было туго и с деньгами, да еще этот кавардак с заменой денежных знаков. Однако Переплета все это не тревожило, он пребывал в вакууме, не касаясь никаких важных дел. Он был римским патрицием, который не должен работать, только управлять.
Переплет представил себя в тоге. Стоило закрыть глаза, и воображение нарисовало мраморные колонны… Темнокожая рабыня……Рабыня?! Иногда Александр не мог сказать точно, кто из них двоих кому подчиняется.
Даже в сексе. Скорее, тут речь шла о борьбе. Ему нравилось добиваться ее покорности, ломать это мускулистое тело, подчиняя его себе. И эта борьба не изматывала его, напротив, после каждого их безумного соития Переплет чувствовал себя сильнее.
Впрочем, такой секс бывал у них не всегда, Ангелина умела угадывать его настроение и могла быть покорной, когда это требовалось. Она по-прежнему готовила тягучий пьянящий напиток, об ингредиентах, из которых он состоит, Акентьев не спрашивал – чувствовал, что они ему не понравятся. А обычного алкоголя больше совсем не употреблял. Ни к чему это было.
Он не принимал участия в попойках с местными бонзами. Не было в этом необходимости. Акентьев даже не помнил их имен – какие-то мутные маленькие человечки… Ангелина поддерживала с ними контакт. Если у кого-то возникали вопросы, Безбожная решала их, не ставя в известность шефа. Переплета это устраивало. С собой из Питера он привез гардероб и несколько книг, которые листал вечерами, пока не появлялась она.
Ангелина обычно вставала у него за спиной и ласково начинала разминать его плечи и шейные мускулы. Переплет закрывал глаза. От ее рук исходило тепло, оно распространялось в глубь его тела, заставляя оживать каждую клеточку. Она была не от мира сего. Это должно было пугать, но Переплет давно уже разучился бояться и удивляться.
– С ужасным разум свыкся мой, я пресыщен жутью…
Прошлое напоминало о себе строчками прочитанных классиков. Иногда вспоминался запах переплетной мастерской. И книги. Теперь он не нуждался в книгах, чтобы заглянуть на ту сторону. Теперь тьма пришла к нему сама. У нее были темные глаза и бархатистая кожа…
Странным, сверхъестественным существом была Ангелина. Ангелина Безбожная. Ангел без бога.
Во сне ему чудились тени, шептавшие заклинания. Акентьев спал один. Иногда Ангелина разделяла с ним, как было принято говорить в стародавние времена, ложе.
Но чаще ее не было. Переплет любил спать один. Рядом с Безбожной ему было душно. Словно сказочный домовой давил ему на грудь, крал дыхание. Даже спящая, она, казалось, не спит, следит за ним. Снова вставало перед глазами лицо Ксении. И по спине начинали бежать мурашки.
Самым тяжелым было пробуждение, он с трудом возвращался в реальность, открывал глаза, и свет, даже неяркий свет зимнего утра, резал их. Он знал, что это скоро пройдет. Скоро все будет по-другому.
