Исчерпав логику классического рационализма, оно стало обращаться к интуитивным решениям ребенка, видящего мост там, где взрослый видит только пропасть.
Этот момент особенно важен, когда идет поиск и обоснование принципов коэволюции природного и общественного развития, синхронизации темпов развития внутреннего и внешнего мира человека. Детство в этом отношении представляет огромное и мало исследованное поле научного поиска, ибо оно являет собой момент становления и синергийного взаимодействия природно-эволюционных основ сексуальности и культуральных механизмов. Это создает особую ситуацию, которая с трудом поддается классической рационализации, вызывая необходимость обращения к концепциям фрактальности и сингулярности. Это не дань методологической «моде» и не «реверанс» в сторону постмодернистских изысков, а насущная потребность выразить сложность этой проблемы. В истории сексуального развития, каждого ребенка «спрессована» не только тайна воспроизводства всего живого и механизма ее обеспечивающего, но и уникальное воплощение социокультурной модели данного этноса на данной стадии его развития. Это капля, отражающая суть океана, еловая ветка как ель в миниатюре и нелинейный, стохастический процесс самоорганизации этой уникальной системы, имеющей свой аттрактор в виде состоявшегося пубертата. Можно указать на одну из плодотворных попыток постижения сущности процессов коэволюции т. н. «дендроидно-ретикулярный принцип»10. Согласно этому системообразующему фактору при бифукарционном ветвлении образовавшаяся ветвь отсекает возможность «реализации» другой в том же направлении, что ведет к невоспроизводимости коэволюционных процессов. Эта модель хорошо объясняет механизм формирования органов и их функциональную, дифференциацию, а также ряд других биологических феноменов.
Подведем первые итоги рассмотрения феноменов неотении и педогенеза и шире всего, что известно к настоящему времени о биологической и этологической основе детской сексуальности. Кроме упомянутых источников сошлемся еще на Джека и Линду Палмер, авторов руководства по эволюционной психологии11 и на работу отечественного этолога В.Р. Дольника12. Итак, природа заложила в геном врожденные механизмы сексуального поведения, в том числе и моторных актов, направленных на стимуляцию своих и чужих половых органов, причем как в однополом, так и в разнополом вариантах. Эти программы спаривания проигрываются в феноменах детских сексуальных игр и в актах их вербализации, о чем пойдет речь далее. У ребенка происходит запечатление (импринтинг) облика родителей и, прежде всего, матери и в этом смысле родительская любовь содержит известный компонент сексуальности, на что обратил внимание З. Фрейд еще 100 лет назад. Мужчин привлекают более юные и симпатичные фигуры женщин с индексом талии и бедер 0.7, что имеет адаптационный смысл в эволюции. Для женщин (и в меньшей степени для мужчин) весьма характерна неотенизация проявляющаяся в 2-х направлениях. Во- первых, это сохранение у совершеннолетних и зрелых особей, поведенческих и морфологических признаков детского и подросткового возраста, в том числе меньшая площадь волосяного покрова тела и лица, определенные пропорции тела и др. Во-вторых, это то, что обозначается как сохранение молодости с помощью соответствующих культуральных механизмов (борьба с поседением волос, морщинами, оволосенением ног, излишним отложением жира в форме песочных часов, декоративная косметика и т. п.). Ряд исследователей считают эти механизмы биологическими детерминантами педо — и эфебофилии13. В становлении детской сексуальности крайне важен обонятельный импринтинг в виде рудиментов назо-анальных контактов, столь широко распространенных в животном мире для опознания по типу «свой — чужой». Кроме того, приобретает все большее значение зрительный импринтинг, фиксирующий те внешние признаки, которые оказываются ключевыми для сексуального возбуждения. Отсюда проистекает неуемный интерес к разглядыванию половых органов, подглядыванию за уринацией и дефекацией и др. Эволюционно объясним до некоторой степени и феномен акселерации полового развития, ибо это имеет адаптационный смысл. Сдвигание на более ранний срок признаков полового созревания (месячные у девочек и эякуляция у мальчиков) предполагает возможность более ранних браков и, соответственно, воспроизведения потомства. Определенный эволюционный смысл можно усмотреть и в так называемой «инверсии доминирования», когда мужчина в период ухаживания становится как бы ребенком, «белым и пушистым», послушным и покорным, демонстрируя женщине намерение заботиться о будущем потомстве и о ней самой. Этот механизм лежит в основе психологии заигрывания, когда происходит смена «да» и «нет», агрессии и послушания, убегания и догоняния. От животных предков к нам перешло т. н. «быстрое» и «поощрительное» спаривание, легшее в основу феномена проституции. Появившаяся и закрепившаяся в эволюции специфически человеческая гиперсексуальность (прежде всего женщин) видимо была основой для появления половой стыдливости и как следствия одежды, украшавшей и одновременно укрывавшей половые органы. В этом же ключе трактуется и феномен женского оргазма, являющийся, по мнению В.Р. Дольника следствием маскулинизации женщины14.
Изложенные сведения и концепции о некоторых феноменах биосоциальной эволюции сексуальности применительно к детскому возрасту пока не укладываются во всеобъемлющую и объяснительную схему. Скорее это фрагменты знаний, позволяющие усматривать некоторые аналогии и гомологии и дающие некоторый простор для гипотетических предположений. Ясно одно — при всей важности биолого-эволюционных и этологических подходов к изучению детской сексуальности, огромное значение имеют психологические механизмы их реализации, о чем пойдет речь далее.
2. Психология детской сексуальности — от колыбели до пубертата
Психология сексуального развития ребенка вот уже более столетия является одним из самых дискуссионных разделов психологической науки и практики воспитания. Вспомним хотя бы бурю общественного негодования по поводу ранних работ З.Фрейда о детской сексуальности, где утверждалось, что ребенок «под влиянием соблазнения может стать полиморфно-извращенным» и он «ведет себя в этом отношении как средняя некультурная женщина»15. Само по себе сравнение не ново: женщину сравнивали с ребенком во многих отношениях, наверное, всегда. А.Шопенгауэр зафиксировал это в максиме: «женщины… ребячливы, вздорны и близоруки, одним словом, всю жизнь представляют из себя больших детей: род промежуточной ступени между ребенком и мужчиной, который и есть, собственно человек»16. Наш современник, директор знаменитого Института Кинси Джон Бэнкрофт, автор универсальной теоретической модели психосексуального развития ребенка в конце XX в. констатирует широко распространенную боязнь исследования детской сексуальности. Другой выдающийся исследователь, президент Международной психоаналитической ассоциации Отто Кернберг с удивлением пишет, что «конкретных исследований сексуального опыта детей проведено крайне мало, если они вообще есть. Это говорит о нежелании признать существование детской сексуальности»17. Авторы современного фундаментального руководства по сексологии вообще начинают раздел «Детская сексуальность» парадоксом: «Детство — неизвестная страница в исследованиях пола…»18. Примерно в этом же духе пишут Гэри Ф.Келли, Р.Крукс, К.Баур, Дж. Мани и другие классики этого жанра.
Итак, человечество уже больше века разгадывает эту загадку, которая странным образом, несмотря на обилие конкретных данных, и гипотез стала еще более таинственной и, главное, остается пугающей и вызывающей то, что называют общественной паникой. Создается впечатление, что полученное знание затронуло очень глубокие структуры человеческой личности, оно с трудом вербализуется, вызывает внутренний протест даже у профессиональных исследователей. Хорошо известно, что взрослые люди при условии соблюдения анонимности (а в условиях рынка и за хорошую плату) достаточно свободно рассказывают о своих сексуальных техниках с мельчайшими деталями и подробностями. В то же время, интервью в отношении детских сексуальных практик и переживаний, как правило, вызывает ощущение мощного барьера, что заставляет вспоминать классические работы З.Фрейда, А.Фрейд, Ш.Ференци, Э.Джонс, К.Абрахама, К.-Г.Юнга и других. Сам Э.Фрейд, как известно, еще в 1897 году отказался от теории соблазнения невинного, т. е. «абсолютного ребенка», по- новому трактуя соотношение внутреннего и внешнего. Ребенок оказался сексуальным существом еще до рождения, а тем более после него, что связывается с понятием сексуальной конституции и ее психологических коррелятов, в идее материнского фантазма и первофантазма ребенка. Эти своеобразные «первоначала» детской сексуальности по справедливому замечанию современных французских психоаналитиков Ж.Лапланша и Ж.Б.Понталиса, требуют для их понимания не доверяться возможностям «только науки или одного только мифа». Психоаналитик «вероятно должен еще стать философом»19. Это весьма важное примечание свидетельствует о необходимости перевода психологических концепций в знаково-символический план, что было реализовано Ж.Лаканом и другими применительно к феномену сексуальности еще с середины XX века («стадия зеркала» в развитии ребенка, неудовлетворенность «желания» и роль Другого и «прорастание» ребенка символами). Разумеется, это не означает отказа от современных психологических концепций детской сексуальности. Показательно, в этом смысле, что, обозревая 20 великих открытий в детской психологии за последние полвека, У.Диксон приводит концепции Гарри и Маргарет Харлоу об аффекциональной системе «младенец-мать»; Джона Боулби об эмоциональных взаимодействиях матери с ребенком и импринтинга материнского образа, создающего привязанность; и пионерскую работу Эмми Вернер и Рут Смит, показавших высочайшую пластичность и устойчивость психики ребенка даже по отношению к сексуальному насилию в детстве20.
Обозначенная проблемная ситуация с детской сексуальностью и попытками ее современной психологической и символической интерпретации не может быть рассмотрена вне более общего контекста, связанного с судьбой цивилизации и эволюцией общего понятия сексуальности. В аспекте рассматриваемой темы наибольшее значение имеет понимание сексуальности как опыта своевольности, безобъектности, внутренней автономии, реализуемых в актах аутоэротизма, что известно еще со времен З.Фрейда. На этот аспект недавно, обратил внимание Р.Апресян21 анализируя концепцию Э.Гидденса, суть которой сводится к констатации доминирования в современном мире т. н. «конфлюентной» любви (или «любви-слияния») ориентированной на удовольствие «здесь и сейчас», что весьма типично для детских сексуальных экспериментов. По характеристике Э.Гидденса это «активная, неожиданная любовь, и поэтому она находится в дисгармонии с такими качествами комплекса романтической любви, как «навсегда», «ты и только ты»22. Это не значит, что детство в психологическом смысле лишено элемента избирательности в эротическом влечении. Более того, как очевидно из многих воспоминаний, избирательность и стремление к «вечной любви» достаточно типичны для раннего детского возраста. Можно указать на соответствующий пассаж у В.Набокова, герой которого «…с философских и с моральных позиций подчеркивал различие между сокрушающим действием онанизма и всепоглощающей нежностью любви естественной и разделенной»23.
Видимо, в противоречии «нескончаемой сказки» (выражение В.Набокова), связанной с первой влюбленностью ребенка, неважно даже в кого — взрослого или сверстника и открытием собственного тела как доступного поля для самоудовлетворения кроется суть «трудностей» психологической интерпретации сексуального детского опыта. «Мое тело» и «мой душевный мир» ребенка, совпадая для него в бесконечном разнообразии их взаимодействия, означают совсем иное для Другого. Как следует из многих откровенных воспоминаний, одной из первых и тяжелых психологических травм для ребенка является грубое вторжение в его интимный мир и наказания за его физиологические проявления. Это первое столкновение с миром «взрослости» и его непонятными требованиями играет во многом ключевую роль во всем процессе становления сексуальности, наряду с классическими комплексами Эдипа и Электры.
Что же испытывает ребенок — любовь (влюбленность), сексуальное влечение (физиологически проявляющиеся у мальчиков и девочек) или эротическое томление? З.Фрейд, в свое время, отвергая упрек в «пансексуализме» писал: «кто видит в сексуальном нечто постыдное и унизительное для человеческой природы, волен, конечно, пользоваться более аристократическими выражениями — эрос и эротика… я не могу согласиться с тем, что стыд перед сексуальностью — заслуга; ведь греческое слово «эрос», которому подобает смягчить предосудительность, есть не что иное, как перевод нашего слова «любовь»24. Выбор термина в данном случае — более дело художественно — эстетического вкуса и угла взгляда на эту реальность. В конце концов, в
