устроил Болдырев, совсем ни к чему. Не понимает он, что ли, — не удалась охота.
Талаев устал. Но просить Болдырева прекратить бессмысленную уже погоню не хотел. Не хотел признаваться в слабости, Владимир Осипович в сыновья годился Талаеву и сам мог бы догадаться, как тому трудно.
Они вышли из избушки лесника задолго до восхода солнца, отмахали добрый десяток километров до места, устроили засаду. Болдырев стрелял первым, но либо промахнулся, либо лишь легко ранил козулю. Так думал Василий Петрович.
Однако Болдырев считал, что дичь далеко не уйдет, и они отправились в погоню. Они преследовали подранка уже часа четыре, а Владимир Осипович все не хотел признать своего поражения.
Болдырев неожиданно остановился, потом бросился в сторону. Талаев увидел, что он погнался за бабочкой.
«Ну-ну! Энтомолог всегда энтомолог», — подумал Василий Петрович, наблюдая, как тот, изловчившись, схватил бабочку прямо рукой, внимательно осмотрел ее и раздавил.
Василия Петровича передернуло, но он промолчал.
Чем дальше они шли, тем больше попадалось крупных бабочек. Они были серыми в тени и казались ослепительно белыми в косых лучах солнца. Болдырев гонялся за ними, ловил и убивал. Потом плюнул и стал мрачным.
Настроение праздничного раздумья в душе Талаева пропало окончательно.
— В науке нет места ненависти, — проговорил он.
— Полюбите чумную бациллу или холерный вибрион. Это бабочка шелкопряда. Она хуже чумы для кедра.
— Я не думаю, что эмоции могут помочь ученому.
— Вы принципиальный сухарь, Василий Петрович.
Талаев остановился вдруг.
— Что это?
Слова прозвучали в звенящей пустоте.
Деревья вокруг стояли голые. Это были не кедры, а скелеты их. Черные, словно обгоревшие стволы, воздетые к небу обнаженные ветви.
Пекло солнце. Скелеты не давали тени.
Тайга была мертва.
— Что это? — снова спросил Талаев.
— Шелкопряд. Идет шелкопряд. Он в четные годы — гусеница, а в нечетные — бабочка.
— Оборотень?
— Физиологический цикл.
— Страшная штука!
— Как видите.
Оглядевшись, Талаев неожиданно спросил:
— А как мы сюда попали?
— Шли и пришли.
— Спасибо за экскурсию! — сказал Талаев. Он только теперь понял, что Болдырев пригласил его не на охоту.
Уже несколько месяцев кряду энтомолог довольно регулярно заходил к нему в лабораторию и заводил разговоры о тайге, жаловался, что ученые смежных, в известном смысле, областей совсем не интересуются лесом, хотя во многом могли бы помочь лесовикам и энтомологам, которые буквально задыхаются от всякой нечисти, свалившейся на тайгу. А могли бы!
— Я доволен, — ответил Болдырев. — Вы увидели, что такое шелкопряд в тайге.
— С таким же успехом вы могли пригласить меня на кладбище.
— Но гибель этих деревьев бессмысленна!
— Не апеллируйте к моим чувствам!
Болдырев замолчал.
Они пошли к домику лесничего.
Увидев их вернувшимися с пустыми руками, лесничий почему-то очень обрадовался, крикнул, чтобы поставили самовар, засуетился у стола.
— А я думал, вы побаловаться решили, — приговаривал он, собирая на стол. — Сам-то я, грешным делом, не терплю любителей. Любитель во всяком случае что купчишка в кабаке. Вот кабанья свежинка. Губа сохатина — хозяйка сама коптила. Пальчики оближешь! Да вы не стесняйтесь!
Талаев смотрел на стол, уставленный яствами. Такого пиршества он не видел с довоенных лет.
— Скоро и промысловикам, и любителям делать здесь будет нечего, — сказал Болдырев.
Лесничий остановился у стола с тарелкой в руках.
Солнечный свет широкой полосой врывался в окно, падал на белую скатерть с глубокими слежавшимися прямоугольниками складок и озарял всю избу — желтые скобленые стены и потолок, печь, сложенную из серых камней, нехитрую утварь, И лицо лесника, застывшее в изумлении.
— Шелкопряд идет. На соседнем участке — шелкопряд, — сказал Болдырев, наливая водку в стакан.
Лесничий будто стал ниже ростом, потоптался на месте и почему-то понес полную тарелку мяса обратно на кухню.
— Почему вы боитесь своих чувств, Василий Петрович? Не открещивайтесь от них. Сухарник, что мы видели, — капля в море. Только в нашей области шелкопряд съел больше миллиона гектаров кедра. А в других? Бабочки, которых мы видели, перемахнули через Байкал. Шелкопряд идет на леса Бурятии.
— Почему вы мне это говорите?
— Вы микробиолог. И я знаю, что микробиологи пытались бороться с насекомыми с помощью бактерий.
— Вы, Владимир Осипович, энтомолог. Гусеницы — это по вашей части, а если вы слышали о попытках, то слышали и о том, что они оказались безрезультатными.
В дверь постучали. Неожиданно и резко. Василий Петрович оторвался от микроскопа.
— Войдите…
И по привычке окинул взглядом кабинет — белый, сверкающий никелем и стеклом. Все стояло на своих местах и было очень чисто и аккуратно.
Дверь распахнулась. Болдырев вошел в лабораторию, шумно придвинул стул, сел, облокотившись о колени, и сцепил пальцы — рук.
— Вы помните кедры?
— Кедры? — переспросил Талаев. Он помнил. Они шли по лесу, и перед ними отступал солнечный занавес, открывая корабельную чащу. Это видение посещало его часто все два года, что прошли с того самого дня неудачной охоты.
— Конечно, помню!
— Можете забыть. Кедров нет!
— Шелкопряд?
— Да.
Талаев не мог представить себе, что там, в корабельной чаще, лишь черные скелеты с вздыбленными сучьями. И он понял, что никогда не сможет представить себе этого.
— Жаль, — проговорил Василий Петрович. Ему не хотелось вдаваться в расспросы.
— Мы неблагодарные млекопитающие! — сказал Болдырев и, ощутив неуместность выспренней фразы, поднялся, отошел к окну, думая, что объяснять великую сущность растительного мира Талаеву смешно. Разве он не знает, что растения первыми вышли на берег Мирового океана древности и утвердились на безжизненных скалах? Разве он не знает, что, будучи нашими антиподами по дыханию, растения начали поглощать углекислый газ и выделять кислород? Или Талаев не знает, что атмосферный кислород — продукт жизнедеятельности растений? И пищу, и кров, и огонь дали людям растения! А мы говорим этакое милое «жаль»…
— Что вы хотите, Владимир Осипович?
— Чтобы вы вспомнили…
— О том, что я неблагодарное млекопитающее, или о том, что погибли кедры?
— Нет. Об опытах Д'Эрелля!
«Вот оно что!» — подумал Талаев и сказал:
— Опыты Д'Эрелля неудачны. Бактериологический способ борьбы с саранчой потерпел провал. И у кого — у знаменитого микробиолога, первооткрывателя бактериофага!
— Ну и что? — подойдя близко, Болдырев оперся одной рукой о стол, а другой — о спинку стула, на котором сидел Талаев. — Ну и что? Какое значение имеют прошлые неудачи?
Рука Болдырева, опершаяся о стол, была распухшая и красная.
— Они предупреждают, — ответил Талаев.
Он думал о Болдыреве: «Тороплив и… не уверен в себе. Вспомнил бы, что многие крупнейшие ученые посвящали всю свою жизнь иной раз какой-то одной, весьма узкой проблеме. Они вгрызались в нее с необоримой верой в правоту своих взглядов и — побеждали. А Болдырев? Он окончил университет, ушел воевать и три года назад вернулся к научной работе. Он еще и двух лет не занимается шелкопрядом, борьбу с которым взял темой кандидатской диссертации. И, кажется, не верит в эту свою тему».
— Но ваша работа продвигается успешно, я слышал. Вы, по-моему, на верном пути. Ваши попытки очень остроумны.
— Удивительно остроумны, — проворчал Болдырев.
«Можно ли не верить в тему и работать над ней? — думал Талаев. — Это все равно, что ехать не в ту сторону. Но ведь мысль о борьбе с шелкопрядом с помощью насекомых, паразитирующих на нем, действительно остроумна. В природе насекомые, похожие на ос, — наездники — откладывают яйца в тело гусеницы шелкопряда. При этом шелкопряд погибает. Болдырев поставил перед собою цель — искусственно ускорить процесс, который в естественных
