завершить Игру, просто выбив всех соперников с поля боя. Немного повысить мастерство — и…
Джафар, вовсю использующий Дальновидящее Око, был в курсе всех событий и лихорадочно искал способ, позволивший бы ему остаться в выигрыше. Вскоре Алхимик нашел таковой и, составив план, обратился к Мерлину, заключив с Мудрецом альянс против Зурингаара, после чего связался с Обериком и сделал ему то же предложение, зная наперед, что Иллюзионист откажется. Второй сигнал был направлен им так «неудачно», что колдуны Р'джака в кои-то веки смогли перехватить сообщение и доложить хозяину о своем величайшем достижении — открытии второго по подлости поступка всех времен и народов (первым традиционно считалось изгнание Черного Лорда из Десятого Круга Преисподней). Р'джак, как и предполагал Джафар, немедля вызвал его на поединок: мол, коль скоро ты мнишь себя таким крутым, изволь доказать это делами! Алхимик скорбно наклонил голову и, как вызванный, назвал ареной предстоящего боя запретный город в середине Черных Песков. Когда появившийся на месте встречи Властитель Зурингаара рассмотрел герб на запертых воротах, его (несмотря на адскую в полном смысле этого слова жару) прошибла зябкая дрожь, и он по-быстрому убрался оттуда, дав тем самым Джафару право называться победителем «ввиду неявки соперника»…
Оберик неожиданно натолкнулся на боевой аспект применения иллюзорных заклятий, что резко увеличило его шансы в случае открытой, а не позиционной войны. Властитель Фаэра даже подумывал о выступлении против орков, однако Джафар передал свое предложение в настолько подходящий миг, что Иллюзионист заподозрил неладное и дал отбой. Ему и так досталось за попытку присвоить готландскую территорию, так что нечего лезть в пасть живого дракона.
А Мерлин с немалым удивлением обнаружил внутри собственной армии растущий против него заговор. Проведя некоторые исследования, он удивился еще больше: никаких следов, говоривших о внешнем давлении, не нашлось! Мудрец пребывал в замешательстве — когда против Властителя восстает его собственный народ (а вестерлинги были кровными родственниками Мерлина, хотя и довольно далекими), дело явственно пахнет жареным. Для того чтобы прийти к такому выводу, не надо быть мудрецом, а для того, чтобы выпутаться из такого положения, мудрости определенно недостаточно…
Впрочем, то были лишь мелкие подробности. Главным же стало событие, предсказанное в многочисленных пророчествах о начале конца света, — все Башни, связывающие Темную и Светлую Стороны Арканмирра, внезапно открылись, и теперь перейти из одного мира в другой мог любой…
Будущее не предопределено. Нет судьбы, кроме той, которую мы сами себе выбираем.
(Джон Коннор) Я не знал, куда приведет меня избранная дорога.
Честно говоря, я не был уверен даже в том, что именно я ее избрал. С равным успехом это могла проделать Искательница (которая, как я давно сообразил, преследовала в первую очередь собственные цели). Если же вспомнить об Игроках — чего я клятвенно обещал себе никогда больше не делать, — то все потуги узнать истину становились бессмысленными.
Понимал я одно: то, что называлось моим Путем, было еще далеко от завершения. Несмотря на то, сколько я натворил за свою недолгую жизнь, от меня явно ожидалось что-то еще.
Кем ожидалось?
Чтобы сдержать данную самому себе клятву, я быстро отбросил эту мысль. Хватит с меня Игры!
Я шел вперед, не выбирая конкретной цели. Цель у меня была сейчас только одна, да и ту я отодвинул на далекое будущее: отыскать Ориона Провидца и задать папочке пару вопросов… Милый семейный разговор, что и говорить. Но пока — не по моим слабым способностям. Не отыскать (это, весьма вероятно, мне бы удалось), а побеседовать с ним на равных. Такое, я знал, было мне не по силам.
Фрейю я, как и любой готландец, «знал» с детства. Пускай это знание основывалось на сагах и столь же «достоверных» повествованиях, пускай я тогда видел ее всего пару-тройку раз — это не имело значения. Владычица Готланда имела несколько дурных привычек, однако склонность таиться от собственного народа ей не была присуща — в отличие от, скажем, Оберика и Мерлина. Когда выяснилось, что Искательница — моя мать, я не испытал большого шока, так как был с нею давно «знаком». Но вот отец…
Однажды мне довелось выяснить некоторые подробности (вовсе не из ряда общеизвестных), относящиеся к истории Странников, и из полученной мною информации выплывало, что их привел в Арканмирр один из Мастеров Колеса, преследующий свои тайные цели. Теперь я знал имя этого Мастера — Орион Провидец, один из Игроков высшего ранга, который уже довольно давно не принимал в Игре активного участия. На это указывало все — и именно потому я отложил встречу с отцом на отдаленное будущее.
Пока же я старался ничем не выделяться — конечно, насколько это вообще возможно для Героя. Тем более для готландского Героя. Ведь компания, подобравшаяся у Фрейи Искательницы, была весьма неординарной даже по меркам Героев, хотя среди нас не было ни одного Чемпиона…
Старший — Фрит Ледяной Туман, наконец-то избавившийся от проклятия древнего бога, — был старейшим из готландцев, своими глазами видевший начало (и конец) Рагнарока. И уменьшению его известности вовсе не способствовало носимое им оружие, копье Одина Гунгнир. Второй, Ангус Кровавый Щит, некогда прошел Гильдию Наемников и был одним из немногих готландцев, побывавших на Темной Стороне Арканмирра (и вернувшихся обратно); о том, что богатырь получил в личное пользование щит Ньорда и молот Тора, знали немногие, но такие тайны всегда открываются сами. Третья, вооруженная мечом Фрейра Рыжая Соня, вообще пришла со Странниками, но вскоре покинула их ряды ради предоставленной Искательницей свободы.
Три старших Героя вроде бы должны были затмить меня, как мощные волшебные светильники затмевают простую свечу, — да не тут-то было. То, что натворил я, еще не будучи Героем, выделяло меня даже на их ярком фоне. А по получении этого звания я вершил такое, что не раз обращало на меня личное внимание многих Игроков (правда, сам я предпочел бы избежать этого внимания, будь у меня хоть какой-то выбор).
Сейчас мне не предстоял очередной Рагнарок и тому подобные вселенские катаклизмы. По крайней мере, я очень на это надеялся.
В таком вот задумчивом состоянии я шел по Эфирной Тропе, которую открыла Владычица, сказав, что на том конце меня ожидает важная работа…
Далеко к юго-западу от поросших жесткой желто-бурой травой берегов Квейста, в сумрачных просторах Беспощадного Океана, которые опасались исследовать даже бесстрашные морские бродяги Эйниранде, призрачной белой цитаделью поднимался из волн Остров Забвения. Нет, он вовсе не был белым — складывавшие его камни имели весьма прозаические серо-буро-черные оттенки, как всякие нормальные скалы. И все же: любой приближавшийся к острову корабль видел не беспорядочное скопище каменных глыб, а возвышающуюся прямо из воды островерхую башню цвета светлого жемчуга. Потом иллюзия рассеивалась, но первое впечатление оставалось навеки.
Островом Забвения назвал этот клочок суши единственный уцелевший член экипажа пиратского шлюпа «Кондор» — Летарк, слепой рифмоплет, которого пираты держали при себе, ибо он — это знало все Кровавое Братство — приносил кораблю удачу. Морские Охотники наткнулись на сильно потрепанный шлюп к югу от берегов Квейста, около Акульих Островов, и обнаружили на корабле лишь Летарка; ни малейших признаков остальной команды не было. Поэт бредил какими-то странными цветовыми образами, которых он, слепой от рождения, не мог бы воспринять; однако жрец-ясновидец подтвердил: каждое слово Летарка являлось чистой правдой. Обрывки поведанного им тогда по сей день бродят среди моряков, причем ни один из рассказчиков ни разу не переврал ни единого слова! Что, пожалуй, самое
