— Ну, у ней капуста там ещё была, на корню. Я не наглел, я только насчёт пожрать, пару вилков потырить. Они уже подмерзли, но матуха классно готовит из мороженых вилков ленивые голубцы.
— Так, ясно, давай дальше. А она где была?
— Та баба?
— Ну да.
— По дороге шла.
— Откуда?
— От горбольницы.
— Это через переулок?
— Ну да, я видел, как она оттуда вышла.
'Похоже, она действительно шла от остановки, по переулку, к себе домой', — подумал Андрей.
— Так, дальше.
— А тут свет вдруг вспыхнул, она обернулась, пакетом лицо прикрыла. А машина на неё как рванёт. Она ещё хотела убежать, да о сумку свою споткнулась и упала. И он, прямо на неё. Переехал, значит, остановился. Кент какой-то вышел, посмотрел на бабу, сел в машину и уехал.
— А машина откуда ехала? Так же от горбольницы?
— Не а, она не ехала.
Колодников ничего не понимал. У него от этого длительного допроса и лошадиной дозы никотина дико разболелась голова.
— Не понял ничего. Как это она не ехала? А что она тогда делала?
— Стояла она на дороге.
— Долго стояла?
— Да, долго. Я как раз пришёл, залез в огород, нарезал уже капусты, а тут они, козлы эти на тачке припёрлись. Я уж думал — всё, менты по мою душу пригнали! Сижу, значит, прижух. Ломиться всё равно некуда, там с другой стороны овчара с меня ростом. Ну, смотрю, два хрена из тачки вылезли, и ушли. А этот, водила, свет выключил, и сидит, музон слушает. Я уже замерз, а тачка всё стоит. Ни вздохнуть, ни пёрнуть!
— Так он близко был?
— Да, на другой стороне дороги! Там три метра от меня. Я чего и шуханулся то. Вперёд нельзя, назад нельзя, там собака.
— А что за тачка была?
— Джипяра.
— Понятно что джипяра, а марка какая?
— Да, хрен его знает. Темно было. Но не наша — это я клык даю. Здоровая больно. Длинная. У ней наверху ещё на дуге штук шесть фонарей. Как врубает их все — так как днём видно.
— Он когда её давил, тоже свет так же врубал?
— Ну да, все шесть штук, да ещё и своих пару. Там ослепнешь, на хрен.
— Номера этой машины ты не видел?
— Нет.
— А эта, с сумками, она далеко от машины ушла?
— Да нет, метров десять, до фонаря только…
— Там фонарь был?
— Ну да, один он там. Он ещё бибикнул ей.
— Как это, бибикнул? — снова не понял Андрей.
— Ну, просигналил. Она обернулась, потом дальше пошла. А тут и он за ней. Я сразу через забор стартанул, вот и засёк, как он её переезжал.
— А он тебя видел?
— Водила?
— Ну, не папа Римский! — рассердился Андрей.
— Не-а. Я сразу к воротам перебежал, там закуток такой, темно. Он как уехал, я уже поближе подошёл.
— А ты, правда, что ли, покойников боишься?
Лягу даже передёрнуло.
— Ужас как! Аж изнутри чё подымается, кожу аж рвёт, такой вот страх.
— Да, не в отца ты пошел, слава богу, — пробормотал Колодников. — На твоём папашке два жмурика было. Ну, с машиной мне, вроде, всё понятно.
— Статью мне не навесишь за это, Андрей Викторович?
— Да нет, Макс, зачем. Свидетелем будешь, и ценным.
— Гы-гы! В первый раз я свидетелем буду!
— Ну, лиха беда начала. Потом пострадавшим будешь.
— Терпилой? Не-а. Ни в жизнь.
— Слушай, Максим, мне вот не понятно, что это вы так Авезова то невзлюбили? Уж третий раз в его тонер залазите? Что он вам такого плохого сделал?
Ляга ухмыльнулся.
— А хрен ли не залезть туда, куда уже залазили? Мы бы ещё залезли, если он на окна такие же решётки наварил. Я их ногой выбил! У нас в ПТУ салаги первогодки лучше варили, чем этот сварной.
— О, а ты, у нас, оказывается, и в ПТУ учился?
— А как же, я ж сварщик, да классный. У меня и диплом есть.
— Ладно, поедешь в зону, там такие профессии нужны. В авторитете будешь.
Колодников с полчаса снимал с Сухинина показания, а напоследок вспомнил об ещё одном деле.
— А кто ж твоего отца то убил, а Максим?
Простоватое лицо Сухинина сразу стало каким-то страшным, в нём словно прорисовался совсем другой человек.
— Кто убил, тот долго не проживёт.
— Да, уж год как прошёл, — напомнил Андрей. — А он, похоже, живой, здоровый.
— Ничего, он скоро откинется, вот тогда мы и посмотрим, кто чьё бабло прижилил.
Больше он не сказал ни слова. Когда Лягу увели, Колодников долго перебирал в голове уголовников, бывших в дружбе с покойным Сухим. Потом он полез в стол, и нашёл там одну из густо исписанных тетрадей. Это была своеобразная картотека опера. Сухой был в одной колонке еще с десятком кличек. Перебирая их сверху вниз, Андрей ткнул пальцев в одну из кличек. После этого он взял трубку, и позвонил своему знакомому оперу в горотдел, Сергею Денисову.
— Сергей? Привет. Слушай, а Шмыгу ты сажал?
— Да, я.
— Его когда загребли, до десятого сентября, или позже?
— Двенадцатого, а что?
— Он сколько получил?
— Да, ерунда, полтора года. Скоро уж выйти должен.
— Слушай, а когда ты его брал, у него денег при себе много было?
— Да откуда? Так, мелочёвка. А что?
— Как думаешь, он на мокруху способен?
— До этого за ним такого не было. Он же типичный щипач, зачем ему на мокрое дело идти?
— Вот в том то и хрен. Ну, ладно, бывай.
— А чего ты звонил… — Начал Денисов, но Колодников уже положил трубку.
— Вот баламут! — Ворчал Денисов, кладя трубку на место. — Чего звонил? Узнал что, или просто справки наводит? Темнит что-то Андрюха.
ГЛАВА 26
Этим утром Колодников наконец-то выбрался в тепловозное депо железнодорожной станции Кривов. Именно тут держал свой маневровый тепловоз завод «Металлопласт».
— Они нам сильно то не нужны. Одни хлопоты, и с тепловозом, и с бригадой. Тут ломались они в прошлом месяце, так завод до сих пор с нами за ремонт ихнего шарабана не расплатился, — заявил Андрею начальник депо.
— А как их работу фиксируют? Там выходы на работу, выезд из депо? У вас, или на заводе?
— Ну, у нас, если только выезды с территории. А так учёт идёт у них на заводе. Как они это делают — чёрт его знает. Раньше то они на территории завода обитали, но с перестройкой этой долбаной, к нам их приписали, чуть ли не насильно. У них там и ремонтной базы нет, да и вообще, — он махнул рукой, — разруха.
