Действительно, удача с Цезарем не расставалась, думал Бальб. Как бы плохо ни обстояли дела, каким-то образом волшебная удача — воистину волшебная! — приходила ему на выручку. Хотя Цезарь, казалось, ковал свое везение сам, своей собственной волей. Словно, что-то задумав, он умел подчинить себе естественные и сверхъестественные силы. Прошедший год был самым деятельным, едва ли не лучшим в жизни Бальба, с трудом поспевающего за Цезарем из одного конца Испании в другой. Кто бы мог подумать, что он будет плыть с попутным атлантическим ветром, преследуя врагов, которые были убеждены в том, что им удастся избежать руки Рима? Но им этого не удалось. Из Олисиппо вышли корабли с легионерами. Последовало еще несколько рейсов в дальний Бригантий. Перевезены бесчисленные сокровища. Люди впервые ощутили настоящий ветер перемен. И теперь Средиземное море у них не отберет уже никто. Что же сказал Цезарь?
Цель — не золото, надо расширить влияние Рима. Что у них было такого, у этих римлян, у этого немногочисленного народа из небольшого города, расположенного на италийском соляном пути? Почему римляне сметают все на своем пути? Не как гигантская волна, а, скорее, как огромный тяжелый жернов, терпеливо перемалывающий все, что бы под него ни положили. Они никогда не сдаются, эти римляне.
— И в чем теперь будет заключаться удача Цезаря?
— Во-первых, нужен один корабль, миопарон. Две команды лучших гадитанских гребцов. Ни багажа, ни животных. Только пассажиры — ты, я и Бургунд. И еще сильный юго-западный ветер, — с усмешкой добавил Цезарь.
— Пара пустяков, — сказал Бальб, не отвечая на улыбку Цезаря.
Он редко улыбался. Гадитанские банкиры безупречного финикийского происхождения не воспринимали жизнь или обстоятельства легко. Внешность Бальба не обманывала: это был проницательный, спокойный, человек чрезвычайного ума и способностей.
Цезарь уже шагал к выходу.
— Пойду поищу хорошее судно. Твоя задача — найти мне штурмана, способного отчалить сейчас. Мы пойдем прямо через Геркулесовы столбы, зайдем в Новый Карфаген, чтобы загрузиться едой и питьем, оттуда — к Малым Балеарам и прямо в пролив между Сардинией и Корсикой. Нам предстоит проплыть тысячу миль, и мы не можем надеяться на ветер, который принес письмо от Магна за пять дней. У нас в запасе двенадцать дней.
— Предстоит проделывать более восьмидесяти миль от восхода до захода. Это не шутка, — сказал Бальб, вставая.
— Но это возможно. При условии, что ветер будет попутным. Доверься моей удаче и богам, Бальб! Я принесу великолепные дары духам-хранителям в морских путешествиях и богине Фортуне. Они услышат меня.
Боги услышали Цезаря, хотя как ему удалось завершить все необходимые приготовления за те пять коротких часов, которые у него оставались до отплытия из Гадеса, было выше понимания Бальба. Квестором Цезаря являлся очень работящий и опытный молодой человек. С огромным энтузиазмом он принялся организовывать доставку собственности Цезаря по суше из Испании в Рим Домициевой дорогой. Трофеи были давно уже отправлены в сопровождении одного легиона, отобранного Цезарем для своего триумфа. К его удивлению, Сенат согласился с его просьбой о триумфе. И boni промолчали, не возражая. Однако это непонятное явление подробно растолковал Помпей в своем письме. Для «хороших людей» нет причины отказывать Цезарю в том, что, с их помощью, окажется катастрофой. Его войска должны были прибыть на Марсово поле к июньским идам, и именно на этот день Целер назначил его триумф. Если бы Цезарю разрешили зарегистрировать свою кандидатуру на должность консула in absentia и триумф состоялся бы, это было бы печальное зрелище: уставшие солдаты, нет времени для приготовления красочных представлений на платформах, трофеи в беспорядке навалены на повозки. Совершенно не тот триумф, к которому стремился Цезарь. Однако сначала надо прибыть в Рим до июньских нон. О боги, молю вас, пусть будет сильный юго- западный ветер!
И действительно, ветер дул с юго-запада, но не сильно. Парусам помогали гребцы. Почти весь путь они изматывали себя работой. Цезарь и Бургунд гребли полную смену по три часа четыре раза в сутки, что очень нравилось профессиональным гребцам. Равно как и веселое дружелюбие Цезаря. Они знали, что их ждет награда, и поэтому старались грести изо всех сил, а Бальб и штурман приносили им амфоры с водой, в которую было добавлено немного отличного испанского вина.
Когда вдали показался италийский берег, и перед ними раскрылось устье Тибра, команда до хрипоты кричала от радости. По двое они налегли на каждое весло — и маленький изящный миопарон птицей влетел в гавань Остии. Дорога из Испании морем заняла двенадцать дней. В порт они прибыли через два часа после рассвета третьего июня.
Оставив Бальба и Бургунда, чтобы те заплатили штурману и гребцам, Цезарь вскочил на отличного коня, нанятого в Остии, и галопом помчался в Рим. Его путешествие закончится на Марсовом поле. Путешествие — да, но не мучения. Ему надо будет найти кого-то, кто быстро попадет в город и разыщет Помпея. Решение, которое не понравится Крассу, но решение правильное. Помпей прав. Цезарь нужен ему больше, чем Крассу. Кроме того, Красc — друг. Он успокоится, когда Цезарь все ему объяснит.
Известие о том, что Цезарь уже возле стен Рима, достигло Катона и Бибула одновременно с Помпеем, ибо все трое находились в Палате, где все еще обсуждали проблему взимания налогов в Азии. Новость сообщили Помпею, который от радости издал такой вопль, что дремавшие заднескамеечники чуть не попадали со своих стульев. Помпей вскочил, как ужаленный.
— Умоляю, извини меня, Луций Афраний! — крикнул он, стараясь подавить смех и уже направляясь к выходу. — Гай Цезарь — на Марсовом поле, и я просто обязан первым лично поприветствовать его!
Присутствующие — их было немного — почувствовали себя так, словно из них выпустили воздух. В таком же состоянии уже давно пребывали азиатские публиканы. Афраний, у которого были фасции на июнь, распустил собрание до конца дня.
— Завтра через час после рассвета, — сказал он, хорошо зная, что это будет последний день перед июньскими нонами, когда чиновник, регистрирующий кандидатов на консульские должности, то есть Целер, прекратит прием заявок.
— Я же говорил вам, что он успеет, — сказал Метелл Сципион. — Он — как пробка. Как бы ты ни старался его прижать, он все равно выскочит.
— Ну что ж, всегда оставался шанс на его появление, — сквозь зубы проворчал Бибул. — В конце концов, мы ведь не знали, когда он отправился из Испании. Мы, конечно, слышали, что он намеревается остаться в Гадесе до конца мая. Однако это не означало, что именно так он и поступит. Он не мог знать, что мы ему готовим.
— Он узнает все, как только Помпей окажется на Марсовом поле, — обрезал Катон. — Почему, ты думаешь, Плясун назначил собрание на утро? Цезарь будет просить разрешения зарегистрироваться in absentia, я более чем уверен.
— Мне не хватает Катула, — сказал Бибул. — Завтра его влияние было бы очень полезным. Вопреки нашим ожиданиям Цезарь весьма преуспел в Испании, так что наши сенаторские овцы позволят этому неблагодарному зарегистрироваться in absentia. Помпей поспособствует этому, да и Красc тоже. И Мамерк! О боги, хоть бы он умер!
Катон только улыбнулся с таинственным видом. Но Помпею на Марсовом поле было не до улыбок. Он увидел Цезаря. Тот стоял, прислонившись к круглой мраморной стене гробницы Суллы, намотав на руку уздечку коня. Над его головой видна была эпитафия: «Нет лучше друга — нет хуже врага». Помпей подумал, что это можно было бы отнести и к самому Цезарю. Или к нему, Помпею.
— Что ты здесь делаешь? — строго спросил Помпей.
— Для ожидания это место ничуть не хуже любого другого.
— Разве ты не слышал о вилле на Пинции?
— Я не намерен оставаться здесь долго.
— Недалеко, по Длинной улице, есть гостиница. Пойдем туда. Миниций — хороший человек, а тебе, Цезарь, нужна крыша над головой, даже если это всего на несколько дней.
— Я подумал, что важнее всего найти тебя, а потом уж искать, где остановиться.
Это понравилось Помпею. Он тоже спешился (поскольку он опять вошел в состав Сената, он стал держать в Риме небольшую конюшню). Оба зашагали по совершенно прямой и широкой Длинной улице, которая была началом Фламиниевой дороги.
— Думаю, девяти месяцев пребывания на Марсовом поле тебе было достаточно, чтобы узнать местонахождение всех здешних гостиниц, — заметил Цезарь.
— Мне это было известно еще до того, как я стал консулом.
Гостиница оказалась довольно большой и респектабельной. Ее хозяин привык принимать у себя знаменитых римских военачальников. Он приветствовал Помпея как друга, встреченного после долгой разлуки, и очень вежливо дал понять, что ему известно, кто такой Цезарь. Их проводили в уютную гостиную, где горели две жаровни, согревая дымный воздух. Посетителям немедленно подали воду, вино, жареного ягненка, сосиски, свежий хлеб с хрустящей корочкой и салат, заправленный маслом.
— Я умираю с голоду! — удивленно воскликнул Цезарь.
— Тогда ешь. Признаюсь, могу тебе в этом помочь. Миниций по праву гордится своей кухней.
Поедая все эти вкусности, Цезарь одновременно рассказывал Помпею о своем путешествии.
— Северо-западный ветер в такое время года! — поразился Великий Человек.
— Конечно, не скажу, что он был очень сильный, но достаточный, чтобы я мог плыть в нужном направлении. Boni, наверное, не ожидали увидеть меня так скоро?
— Разумеется, Катон и Бибул были неприятно поражены. Но прочие, например Цицерон, так и думали, что ты наверняка уже в пути. У них не было шпионов в Дальней Испании, чтобы знать о твоих намерениях. — Помпей нахмурился. — Цицерон! Что за позер! Ты знаешь, он набрался наглости, поднялся в Палате и объявил неувядаемой славой изгнание Катилины! В каждой своей речи он обязательно упоминает о том, как он спас свое отечество.
— Я слышал, что ты подружился с ним, — сказал Цезарь, обмакивая хлеб в салатное масло.
— Это он хочет дружить. Он боится.
— Чего? — спросил Цезарь, отодвигаясь наконец от стола.
— Изменения в статусе Публия Клодия. Плебейский трибун Геренний добился того, что Плебейское собрание перевело Клодия из патрициев в плебеи. Теперь Клодий твердит, что намерен баллотироваться на должность плебейского трибуна — чтобы отправить Цицерона в вечную ссылку за казнь римских граждан без суда. Это новая цель в жизни Клодия. И Цицерон белеет от страха.
— Ну что ж, могу понять, что такой человек, как Цицерон, приходит в ужас от нашего Клодия. Клодий — это стихия. Не совсем сумасшедший, но и не вполне в уме. Однако Геренний неправильно использовал Плебейское собрание. Патриций может стать плебеем только в результате усыновления.
