— Это прелюдия к другой теме — о деньгах?
— Нет. Или, лучше сказать, надеюсь, что нет. В течение многих лет мне удалось скопить приличную сумму. К тому же в залог этой инсулы я могла бы занять еще. Я могла бы дать тебе средства на покупку хорошего дома на Палатине или Каринах.
Цезарь поджал губы.
— Это очень щедро с твоей стороны, мама, но я не приму от тебя денег. Как никогда не приму их от моих друзей. Понятно?
Невозможно было поверить, что ей шел шестьдесят второй год. Ни одной морщинки на лице, на шее. Вероятно, потому, что она немного пополнела. Единственное, что выдавало ее возраст, — это складки, сбегавшие с обеих сторон носа к уголкам рта.
— Я знала, что ты так ответишь, — проговорила Аврелия невозмутимо. Затем она заметила как бы между прочим: — Я слышала, что Метелл Пий, великий понтифик, болеет.
— Кто тебе сказал? — вздрогнув, спросил он.
— Во-первых, Клодия. Ее муж Целер говорит, что вся семья очень обеспокоена. И еще Эмилия Лепида. Метелл Сципион совсем пал духом из-за состояния здоровья отца. С тех пор как умерла его жена, он и заболел.
— Действительно, последнее время старик не ходит на собрания, — заметил Цезарь.
— И уже не будет ходить. Когда я сказала, что он болеет, я имела в виду, что он умирает.
— И? — произнес Цезарь, озадаченный впервые с начала их разговора.
— Когда он умрет, коллегия понтификов должна будет назначить другого великого понтифика.
Большие блестящие глаза — знаменитые фиалковые глаза Аврелии — сверкнули и сузились.
— Если бы тебя, Цезарь, назначили великим понтификом, это разом решило бы несколько твоих неотложных проблем! И прежде всего, это продемонстрировало бы твоим кредиторам, что ты без сомнения сделаешься консулом. И твои кредиторы решат спокойно ждать возврата долга и после твоего преторства, если это окажется необходимым. Я хочу сказать — предположим, став претором, ты вытащишь по жребию Сардинию или Африку. Это не те провинции, чтобы ты сумел возместить свои потери в качестве претора-губернатора. А если такое случится, думаю, твои кредиторы очень забеспокоятся. Твой понтификат сможет их утешить.
Тень улыбки мелькнула в его глазах, но лицо осталось серьезным.
— Превосходный вывод, мама, — прокомментировал он.
Она продолжала, словно не слыша его:
— Во-вторых, пост великого понтифика обеспечит тебя великолепной резиденцией за счет государства, а это пожизненная должность. Общественный дом будет твоим на всю жизнь. Он расположен на самом Форуме, он очень большой и в высшей степени удобный. Поэтому, — закончила она свою речь ровным и, как всегда, серьезным голосом, — я уже начала агитировать за тебя среди жен твоих коллег-жрецов.
Цезарь вздохнул.
— Это замечательный план, мама, но ты можешь его осуществить не больше, чем я. У меня полно противников в коллегии. Катул, Ватия Исаврийский… не говоря уже о половине других! У меня нет шанса. Во-первых, должность великого понтифика обычно переходит к тому, кто уже побывал консулом. Во- вторых, все самые консервативные элементы в Сенате обожают эту коллегию. А я им не нравлюсь.
— Тем не менее я буду продолжать свою работу, — сказала Аврелия.
Именно в этот момент Цезарь понял, как это можно осуществить. Закинув голову, он расхохотался.
— Да, мама, конечно, продолжай! — сказал он, смахнув выступившие от смеха слезы. — Я знаю ответ — о, какой фурор это произведет!
— И какой ответ?
— Я пришел к тебе поговорить о Тите Лабиене, которого, я уверен, ты знаешь. Это ручной плебейский трибун Помпея Магна в нынешнем году. Просто чтобы проверить на слух свои мысли. Ты так умна, что я считаю тебя самой полезной стеной для игры в мяч. Только в твоем случае это не мячи, а идеи.
Одна тонкая черная бровь взлетела вверх, углы рта задрожали.
— О, благодарю! Неужели я лучшая стена, нежели Сервилия?
Цезарь опять засмеялся. Аврелии было несвойственно реагировать на намеки, но когда она это делала, то оказывалась не менее острой на язык, чем Цицерон.
— Серьезно, — сказал Цезарь, отсмеявшись, — я знаю, какого ты мнения об этом союзе, но не считай меня глупым, пожалуйста. У Сервилии сильно развито политическое чутье. И она влюблена в меня. Однако она — не член моей семьи, и ей нельзя полностью доверять. Когда я использую ее в качестве стены, я стараюсь контролировать все мои мячи.
— Ты меня очень успокоил, — вежливо произнесла Аврелия. — Так что это за блестящая идея?
— Когда Сулла упразднил lex Domitia de sacerdotiis, он шагнул чуть дальше, чем диктовали обычай и традиция, изъяв должность великого понтифика из трибутных выборов. До Суллы великого понтифика всегда выбирали. Его никогда не назначали его коллеги-жрецы. Я заставлю Лабиена выдвинуть законопроект, согласно которому народ в своих трибах снова получит право выбирать жрецов и авгуров. Включая и великого понтифика. Народу понравится эта идея.
— Им нравится все, что аннулирует закон Суллы.
— Именно. В таком случае единственное, что я должен сделать, — сказал Цезарь, поднимаясь, — это стать великим понтификом.
— Заставь Тита Лабиена провести закон сейчас, Цезарь. Не откладывай! Неизвестно, сколько еще протянет Метелл Пий. Он одинок без своей Лицинии.
Цезарь взял руку матери и поднес ее к губам.
— Спасибо, мама. Дело будет ускорено, потому что это — закон, который поможет Помпею Магну. Он умирает от желания сделаться жрецом или авгуром, но знает, что его никогда не назначат. В то время как на выборах он может попытать счастья.
Смех и болтовня в кабинете становились все громче. Цезарь отметил это, входя в приемную. Он хотел сразу же уйти, но вдруг изменил решение и нанес визит жене.
Ну и собрание, подумал он, стоя незамеченным на пороге, Помпея полностью переделала некогда аскетическую комнату. Теперь там было полно лож с матрасами из гусиного пуха, множество пурпурных подушек и покрывал, масса дорогих, но банальных безделушек, картин и статуй. Когда-то скромная спальня, заметил он через открытую дверь, ныне тоже носила следы безвкусицы.
Помпея возлежала на лучшем ложе. Она была там не одна. Аврелия могла воспрепятствовать ей развлекать мужчин, но не в силах оказалась пресечь визиты родного брата Помпеи, Квинта Помпея Руфа-младшего. Двадцати с небольшим лет от роду, он имел дурную славу. Без сомнения, это через него Помпея познакомилась с женщинами из семьи Клавдиев, ибо Помпей Руф был лучшим другом не кого-то, а самого Публия Клодия. Клодий был на три года старше его. И такой же неуправляемый.
Запрет Аврелии распространялся на самого Клодия, но не на двух его сестер, Клодию и Клавдию. «Жаль, — подумал Цезарь бесстрастно, словно ставя диагноз, — что вольное поведение этих двух молодых матрон дополняется красивой внешностью». Клодия, жена Метелла Целера (старшего из двоих сводных братьев Муции Терции), была намного красивее, чем ее младшая сестра Клодилла, после громкого скандала разведенная с Лукуллом. Как все Клавдии Пульхры, сестры были очень смуглыми, с большими и ясными темными глазами, длинными, загнутыми вверх ресницами, пышными и волнистыми черными волосами. Их оливковая кожа была идеальна. Несмотря на маленький рост, обе обладали отличными фигурами, одевались со вкусом, в их движениях чувствовалась грация. Они были начитанны, особенно Клодия, которая любила высокую поэзию. Гостьи сидели рядом на ложе, лицом к Помпее и ее брату, спустив платья с гладких плеч так, чтобы чуть продемонстрировать полные, восхитительной формы груди.
Фульвия внешне ничем не была на них похожа. Бледная, с каштановыми волосами и фиолетовыми глазами — чем-то ее внешность напомнила Цезарю облик его матери Аврелии. Очень положительная и не допускающая возражений молодая женщина, набитая глупыми идеями, рожденными ее романтической преданностью братьям Гракхам — деду Гаю и двоюродному деду Тиберию. Ее брак с Публием Клодием пришелся не по вкусу ее родителям. Впрочем, это не остановило Фульвию, которая решила настоять на своем. После замужества она очень сдружилась с сестрами Клодия, во вред всем троим.
Однако никто из этих женщин не беспокоил Цезаря так, как две зрелые дамы известной репутации, занимавшие третье ложе: Семпрония Тудитана, жена одного Децима Юния Брута и мать другого (странный выбор подруги для Фульвии — все Семпронии Тудитаны были заядлыми врагами обоих Гракхов, равно как и семья Декумия Юния Брута Галлецийского, деда мужа Семпронии), и Палла, жена цензора Филиппа и цензора Попликолы, родившая по сыну каждому из мужей. Семпронии Тудитане и Палле должно было быть лет по пятидесяти, хотя они использовали все известные косметические средства, чтобы скрыть этот факт, — от краски и пудры на лице и шее до сурьмы вокруг глаз и кармина на щеках и губах. Они также следили за тем, чтобы тело не обвисало. Они усердно голодали, чтобы оставаться худыми, как палки, носили легкие, летящие одежды, считая, что те возвращают им ушедшую юность. «Результат подобного вмешательства в процесс старения, — думал Цезарь, внутренне ухмыляясь, — так же безуспешен, как и смешон». Его собственная мать, решил бы безжалостный зритель, выглядела намного привлекательнее, хотя и была на десять лет старше этих кокеток. Но Аврелия не искала общества мужчин, в то время как Семпрония Тудитана и Палла были аристократками-проститутками, отнюдь не обделенными вниманием мужчин, так как считались лучшими fellatores в Риме, даже по сравнению с профессионалами по оральному сексу обоих полов.
Их присутствие означало, заключил Цезарь, что Децим Брут и молодой Попликола также являются приятелями Помпеи. О Дециме Бруте нельзя сказать ничего особенного: молодой, скучающий, горячий. Вечно доставляет неприятности, проистекающие от неумеренного употребления вина, интриг с женщинами и игры в кости. Но молодой Попликола совратил свою мачеху, пытался убить своего отца-цензора и был официально переведен в разряд нищих и безвестных. Ему никогда не будет дозволено войти в Сенат. Однако когда Публий Клодий женился на Фульвии и получил неограниченный доступ к деньгам, молодой Попликола стал вновь появляться в высших кругах.
Клодия первая заметила Цезаря. Она выпрямилась на ложе, выставила вперед грудь и одарила его соблазнительной улыбкой.
— Цезарь, какое божественное удовольствие видеть тебя! — промурлыкала она.
— Взаимно, конечно.
— Входи же! — пригласила его Клодия, похлопав по ложу рядом с собой.
— Я бы с удовольствием, но боюсь, что мне пора уходить.
Выходя на улицу, Цезарь решил, что эта компания у него в доме — рассадник сплошных неприятностей.
