заурядному дикарю! Умно это я подумал. Красиво. Так думают и говорят герои пьес Чехова. Любуюсь собой. Жалко, нет в человеке внутреннего зеркала, в котором можно видеть отражение собственного величия. А то бы я полюбовался собой на славу!
Вот как сейчас.
– Я не буду тебя умолять, – сказал Дрюпин. – Мне кажется, ты неумолим.
Хороший ответ.
– Просто я хочу, чтобы ты рассудил логически… – начал Дрюпин.
– Сейчас-сейчас рассужу, погоди секундочку. Значит, так. Если я не соглашусь на твои безумные требования, то ты…
– То я не поведу «Бурелом». Вот и все.
Какой непреклонец попался! Решил меня пошантажировать, дурилка. Ну-ну.
– Дрюпинг, – притворно удивился я. – Да ты просто стойкий оловянный солдатик какой-то! Ганс Христиан Андерсен в собственном соку!
– Я не поведу «Бурелом», – повторил Дрюпин. – И тогда следующего все равно пошлют тебя. Думай. У тебя почти нет времени.
Вот так, господа керлингисты. Посмотрите на меня и увидите неудачника. Все меня кидают, все меня шантажируют. Даже такая свинья, как Дрюпин, и то мне в харю исхитрился плюнуть.
Я загнан в угол. Бедный я.
Ну что ж, под давлением обстоятельств придется отступить. И уступить. Сделаю вид, что вынужден подчиниться.
– Сделай что-нибудь, а? – просительно промурлыкал Дрюпин.
– А пошел ты…
– Тогда от меня помощи не жди! – посуровел Дрюпин. – Я экранолет не поведу! Сдохнешь здесь! Все здесь сдохнем.
Не люблю влюбленных баранов. Ничего не видят. Ничего не понимают. С другой стороны – влюбленные бараны слепы, делают все, что мне надо.
– Сиди здесь, – сказал я Дрюпину. – И помни. Вы у меня в долгу! Я, может, из-за вашего счастья жизнью жертвую. Назовете в честь меня своего первенца…
– Как?
– Потом скажу. Сиди тут, не дергайся. Понял, Ромео?
– Понял…
Я достал с полки плеер. Приставил наушники. Play.
«Анаболик Бомберс», композиция 5, «Обедня в Катманду», лирическая баллада о геноциде буддийских монахов во времена правления Мао Цзэдуна.
Я вышел в коридор. Закрыл глаза, возбудил в себе злость усилием мощной воли. Через минуту я был злей, чем бываю по утрам, божественная музыка «Анаболиков» входила в мозг, вела к свершениям. Быстрым и четким шагом я направлялся к обиталищу Сирени.
Дверь ее была закрыта, я постучал в нее головой.
– Кто? – послышался голос.
– Это я, Света.
Сирень открыла дверь, ничего не заподозрила, я ударил.
Она перекатилась к дивану, потянулась за пистолетом. Я был быстрее. Наступил на кисть. Надавил. Косточки хрустнули. Сирень не застонала, другой рукой треснула меня под колено. Я отскочил. Сирень выхватила нож и безо всякого предупреждения метнула его в меня. Супербулат рассек мне ухо, сантиметром левее – и я бы вообще лишился органа слуха. Вот такое коварство.
Нож врубился в косяк. Я быстро его выхватил, перекинул в руке и запустил в Сирень.
Резак перевернулся в воздухе и хлопнул рукояткой в лоб. Как я и рассчитывал.
Сирень стукнулась о шкаф, завалилась. Вот и все.
Я пощупал ее правую руку. Кисть была сломана. Хорошо. Но мало. Я огляделся. На спинке стула висело полотенце. С цветочками и леопардами. Я взял его, заглянул в ванную, намочил холодной водой.
Плотно обмотал полотенцем левую руку Сирени. Мне неприятно было это делать. Но другого выхода не было. Я должен был попасть туда первым.
Stop. «Анаболики» замолчали.
Я поднял левую руку Сирени и стукнул ею о стул. Рука сломалась.
– Рыцарь, благородный, как небеса, – сказал я.
Вот и все.
Сирень всхлипнула.
Пока.
Глава 12. Некоторые не возвращаются
Моя комната. Дрюпин с сумкой.
– Ты спишь?
– Дрюпинг, – назидательно сказал я. – «Ты спишь» – это один из немногих вопросов, на которые нельзя ответить положительно. Зачем тогда его задавать?
Я не спал.
Я думал. Всегда думаю, это моя проблема. Однажды я должен был лезть чистить снег с крыши «Гнездышка Бурылина» и всю ночь перед этим не мог уснуть. Все мне думалось. Я воображал, как полезу наверх, как сорвусь с лестницы, нелепо упаду, стукнувшись о перила, буду долго лежать в больнице и никто не будет меня навещать, потому что я один.
И сейчас я тоже думал, как всегда. И, как всегда, Дрюпин мне помешал.
– Ну да, – вздохнул Дрюпин. – Я поговорить хотел…
– Говори.
Он уселся на диван, погладил сумку, вздохнул еще раз. На плечо ему выполз металлический скорпион, маленькое техническое существо.
– Спасибо тебе, – сказал он, не скорпиону, мне. – За… за Светку. Она в госпитале. Сказали, что все будет нормально. Через месяц. Левая рука очень нехорошо поломана.
– Я старался. Не скажу, чтобы мне было неприятно.
– Тебя допрашивали? – спросил Дрюпин, игнорируя возможность прослушивания разговора. – Ван Холл или Седой?
– Седой.
– И что ты ему сказал?
– Сказал, что отлупил ее за то, что она дура.
– Он орал?
– Нет. Чего ему орать? Он Сиреньке симпатизирует, ему лучше, чтобы я нырнул в… неизвестность.
Дрюпин сочувственно покивал головой, щелкнул скорпиона по носу.
– Ван Холл попросил сделать, – пояснил он. – Из платины. А поверху бриллианты. Рождественский подарок.
Дрюпин снял скорпиона с плеча, отключил и положил на спинку.
– У меня к тебе еще будет просьба.
– Не хватит ли? – фыркнул я.
– Совсем маленькая.
– Ты что, хочешь, чтобы я и тебе руку сломал? Это я запросто. Подходи по одному.
– Не надо мне руку ломать. Мне и без того… Я прошу тебя взять с собой Сима.
– Ты что, Дрюпинг, совсем с башкой не дружишь? – спросил я. – Какой тебе Сим? Дезактивируй его да затолкай под кровать, все дела.
Дрюпин покачал головой.
– Ван Холл велит его разобрать, – всхлипнул Дрюпин. – Если ему в башку что-то влетит, то он уже не отступится. Возьми Сима с собой.
– Чего ты за него так держишься? Соберешь себе потом еще одного…
– Понимаешь, – замялся Дрюпин, – понимаешь… я несколько… ну, что ли…
