свежеструганых досок с периной, в настоящей кровати, одним словом. Тихо. На стене какое-то рукоделие – зеленое поле и светлый барашек, буколика, ренессанс. Рядом тумбочка, а на тумбочке опять же цветочки. Ромашки. И пчелка на одном из них. Я так растрогался, что чуть не заплакал даже – и это я, суровый боец и человек-кремень! Но что говорить: сердце воина – камень, сердце поэта – заледенелый огнь. На окнах же занавески, для полной радости жизни не хватало всего ничего – клавесина какого-нибудь или арфы с педалями. А вообще хорошо. Так хорошо, что я даже испугался. Испугался, что от этой ядовитой девчоночьей настойки я отбросил кеды и вернулся в тот мир, что эти эльфийские бестии специально все подстроили. Но испуг мой длился недолго, поскольку я услышал гнетущий вызывающий храп. Я повернул голову в сторону и обнаружил ужасное – на соседней кровати неприлично храпел этот засранец Энлиль Сироткин. Оберэльф и девчонкоборец так храпел, что мне даже захотелось произвести с ним какую-нибудь пакостную манипуляцию, сделать ему «велосипед», «стрекозу» или «утро джедая». Но намерениям этим не дано было осуществиться – открылась дверь, и в жилище вошли эльфы во главе с побитой намедни Ариэлль. Я напрягся, поскольку решил, что если уж не прибили раньше, то сейчас вряд ли сильно покалечат. Моя логическая мощь как всегда оказалась на высоте. Было, однако, так. Ариэлль обратилась к Сироткину и сказала, что обида, нанесенная ей и в ее лице всей Эльфийской Ортодоксальной Лиге, требует немедленного отмщения, и отмщение это можно произвести только посредством кровопускания обидчику. Но! Но сама великая Мэрриэль завещала всем прощать своих врагов по возможности, так как прощение укрепляет дух, а гнев, напротив, разъедает душу и придает слабости ногам. Поэтому Ариэлль прощает Сироткину его мерзкую выходку, прощает. Затем Ариэлль обратилась ко мне и сказала следующее. Она сказала, что я должен ЭОЛ (это, кстати, наглая ложь, но спорить я не стал – мужчина не спорит с женщиной, он говорит ей, что надо делать). Что полгода назад я получил средства на закупку трех боевых коней с седлами, попонами, уздечками и другой подпругой, а самих коней не предоставил, скрылся в неизвестном направлении, нанеся тем самым Эльфийской Лиге серьезный ущерб. Что я этот ущерб должен возместить сполна и что среди некоторой части эльфов существует мнение, что неплохо бы закопать меня в землю по шею и заставить питаться пометом птиц, которые совьют гнезда на моей голове… Но лично она, Ариэлль, придерживается другого мнения. Она считает, что зло только множит зло, поэтому, чтобы пресечь дурной замкнутый круг, она не будет мстить, а, напротив, окружит нас добром, в надежде на то, что добро растопит наш душевный лед и позволит росткам добра зацвести буйным цветом. Я ответил в том духе, что, типа, мол, «черного кобеля не отмоешь добела», а Сироткин не ответил ничего. Внезапно он свалился на колени и разразился слезами. Он рыдал, а потрясенные эльфийские швабры смотрели на него с умилением. Сироткин рыдал и рыдал, влажность в помещении повышалась, это в конце концов могло привести даже к поселению на стенах вредного грибка. Об этом подумала, видимо, и сама Ариэлль, она торжественно подошла и стала гладить этого негодяя и ренегата по голове, мне даже завидно стало. Она утешала его и говорила, что главное внутренне переродиться и узреть свет истины, а потом все будет хорошо, все наладится. Сироткин молчал, только скорбно кивал в знак согласия. А когда эльфы ушли, он затеял небольшое самоистязание. Самоистязание – это большое искусство, самоистязаться со вкусом может далеко не каждый, для этого надо быть творческой натурой, для этого надо быть художником, я знал одну девочку – настоящую самоистязательницу-виртуозку. Она ничего не ела в течение двадцати восьми дней и похудела на восемнадцать килограммов, в результате чего утратила возможность сидеть – кости из задницы выпирали так сильно, что едва не прорывали кожу – вот пример для подражания, вот сила духа, вот профессионализм! Сироткин так далеко не пошел, да и времени столько не было, он был вынужден торопиться, истязаться как можно скорее и нагляднее. Сироткин огляделся, схватил кувшин и хлопнул его об пол, после чего накрошил осколков, сгреб их в угол, бухнулся на это добро коленями, ойкнул – и принялся самоистязаться. Самоистязался Сироткин хорошо, любо-дорого было смотреть. Он не только стоял на коленях и елозил, но для усиления эффекта еще и бился головой о стену. Я смотрел-смотрел, потом мне надоело смотреть, самоистязания Энлиля были довольно однообразные, и я посоветовал Сироткину проявить фантазию или прибегнуть к посторонней помощи, допустим, к моей. Я, например, с большим удовольствием помог бы ему зажать пальцы дверью, но Сироткин от моей помощи отказался. Тогда я выглянул на улицу, и сердце мое возрадовалось! Кругом была просто Западная Германия какая-то! Чистый и широкий двор, колодец, маленькие аккуратные домики белого цвета, скамеечки, клумбы, сплошная красота и благодать – не думал, что у нас такое есть. Девчонки любят чистоту. Чуть поодаль наблюдалось большое строение в виде буквы «П», дом под желтой черепичной крышей, посредине двор и пруд. Пожалуй, не хватало лишь статуи какой-нибудь, например безрукой женщины в лодке. К моему удивлению, нас никто не охранял. По двору, занятые своими неотложными делами, передвигались эти девчачьи псевдоэльфы – все без брони, в каких-то серых плащах. Я спустился с крылечка и принялся бродить тоже, как вольный ветер в закоулках Версаля. На меня внимания никто вроде бы не обратил, но это лишь на первый взгляд: я-то знал, что эти чемпионки по спортивной стрельбе из лука следили за нами все до единой, такова была их эльфийская порода. Я подошел к колодцу, набрал ведром воды и напился. Потом из нашего домика послышался протяжный стон, две ближайшие девицы рванули в обитель страданий и выбежали оттуда с просветленными лицами – вид истязающегося, погруженного в духовный подвиг Сироткина их вдохновил. Так началась моя жизнь на базе Эльфийской Ортодоксальной Лиги. И не скажу, что эта жизнь была тяжела: все дни напролет я бездельничал, крутился возле кухни, смотрел в дали и грезил о лучшей участи. Гадопер Сироткин со мной не общался, он либо предавался усердному умерщвлению плоти, либо таскался за эльфийцами и всячески им способствовал, в то время как еще пару дней назад он призывал выжечь эту заразу огнем и мечом, стереть ее с лица земли. Гадкий предатель, мелкий враг, Энлиль преобразился. Он умылся, аккуратно подстригся, стал вежлив и почтителен, как распоследний гадючий пес и коростель, не ведающий родства. Целыми днями он носился по территории и помогал девчонкам – нет предела человеческой низости. То дров им наколет, то воды наносит, то (совсем позорота) полы моет в избушках – ущемляет гордыню, тренирует терпение, а то корм задает Силуяну. Силуян – это лошадь. Вообще-то он конь, но эти дурочки его так раскормили, что он превратился в лошадь. Удивительно бочкообразная, неповоротливая тварь, к тому же на редкость наглая. Но Сироткин возлюбил и этого Силуяна, рвал ему траву, чистил бока, гонял блох – как же мерзостен раб, преклоняющийся даже перед конем своего господина! Одним словом, Сироткин ренегатствовал. Ариэлль была очень довольна – девчонка всегда порадуется такому падению мужчины, и вся просто светилась и поглядывала на других девчонок с превосходством. Я догадывался, о чем она думала, – она думала, что ей удалось перевоспитать Сироткина. Направить его на правильный эльфийский путь, и это возносило ее в собственных глазах на недостижимые орбитальные духовно-педагогические высоты. Я, конечно, сильно сомневался, что в столь короткие сроки, да еще с помощью добра, можно было перевоспитать такую сволочь, как Сироткин. Нет, перевоспитать вообще его было можно, но только на это понадобился бы по крайней мере год, и весь этот год Энлиля надо было жесточайше лупцевать, а после порки посыпать йодированной солью или каждый день производить над ним тотальное порицание. Но Ариэлль была на этот счет другого мнения. Каждое утро после завтрака она приходила к нам в домик, усаживалась на треногую табуретку и читала вслух Священную Таблетку Эльфийской Ортодоксальной Лиги. Не знаю, почему они называли ее таблеткой, скорее всего, от латинского «табула раса», что означает «чистая доска». Но эта Таблетка не была чиста, в ней много чего содержалось. Рассказы про подвиги эльфов-девчонок, анкетки, собрание правил поведения, какой-то мифический псевдобред, типа: возник панцирь алмазной черепахи, и из него зародилась Мэрриэль, и в одной руке у нее был цветок Элайи, а в другой какие-то скрижали. И все в том же духе. Я с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться, но Сироткин относился ко всей этой мутоте вполне серьезно, проникался благоговением, слушал с почтительным вниманием и заинтересованностью, переспрашивал и даже конспектировал что-то в маленький блокнот – чтобы перечитывать потом, перед сном. Главная эльфичка относилась к книге очень бережно. Не слюнявила пальцы, не загибала странички и, вообще, читала ее в перчатках из белой кожи, не исключаю возможности, что эта кожа была снята с какого-нибудь врага эльфов Юлия Каргопольцева. Я же ко всему этому относился равнодушно. И вообще, большую часть дня валялся в постели, это было приятно и успокаивающе. К тому же я накапливал силы – надо же было когда-то отсюда двигать?! Ариэлль на меня не напирала, считала, что совесть должна пробудиться во мне спонтанно, под влиянием внешних обстоятельств. Добро, покой и хорошее питание. Она мне нравилась, эта Ариэлль, серьезная девушка, порода, отношение к миру и вообще. Хорошо иметь такую старшую сестру-кавалеристку. Между тем в Эльфийской Лиге стали назревать проблемы. Эти дуры, следуя примеру своей недальновидной Ариэлль, повлюблялись в Сироткина как кошки – я сильно смеялся, глядя, как они нервничают и маются. Не прошло и
Вы читаете Пчелиный волк
