Ниалл видел, как Лесли вышла из «Прокола». Она всегда ходила по городу уверенными шагами, расправив плечи. Это удивляло, учитывая тот страх, что, как знал Ниалл, прятался внутри нее. Хотя сегодня ее уверенность в себе казалась почти настоящей. Он отлепился от кирпичной стены, к которой прислонился, пока она была в салоне, и шагнул к Лесли.
Когда она остановилась, чтобы рассмотреть тени на улице, Ниалл провел пальцем по пряди волос, упавшей на ее щеку. Ее волосы — почти того же каштанового оттенка, что и его собственные — не были достаточно длинными, чтобы их можно было подвязать, или достаточно короткими, чтобы они не мешали сами по себе. Длина их была именно такой, чтобы заинтриговать.
Как интриговала его и она сама.
Его пальцы легко коснулись ее щеки, так легко, чтобы она не заметила. Он наклонился ближе и почувствовал ее запах. Перед работой она пахла лавандой — не духами, а шампунем, который она предпочитала в последнее время.
— Почему ты снова одна? Ты и сама знаешь.
Она не ответила, впрочем, как всегда: смертные не видели фейри и не слышали их. Особенно это касалось тех смертных, которых по приказу Летней Королевы оберегали от контактов с любыми фейри.
Поначалу Ниалл взял на себя несколько смен по охране Лесли по просьбе своего короля. Невидимым он мог быть рядом, разговаривать с ней так, как не мог, когда был видимым. Мысль о том, как эта смертная девушка смотрела на него — будто он был лучше, чем на самом деле, будто он привлекал ее просто так, а не потому, что играл важную роль при Дворе — опьяняла его, даже слишком.
Если бы королева не просила его, он все равно хотел бы обеспечивать безопасность Лесли. Но Эйслинн отдала приказ. В отличие от Лесли, в свою бытность смертной Эйслинн видела уродливый мир фейри. Став Летней Королевой, она старалась найти компромисс в отношениях с новой Зимней Королевой. Это не оставляло ей много времени для того, чтобы следить за безопасностью своих смертных друзей, но у нее было право приказать фейри обеспечивать им эту безопасность. Брать на себя такую задачу было ненормальным для придворного советника, но в течение многих столетий Ниалл бы скорее членом семьи для Летнего Короля, чем простым советником. Кинан полагал, что Эйслинн будет чувствовать себя лучше, зная, что безопасность ее самых близких друзей в руках фейри, которому она доверяет.
И хотя в самом начале Ниалл отработал всего несколько смен, со временем он стал брать на себя все больше и больше, работая сверх своих обязанностей по наблюдению за ней. С другими дело обстояло иначе, но они не нравились ему так, как нравилась Лесли. Она балансировала на грани смелости и уязвимости, жесткости и страха. Когда-то, когда он просто играл со смертными, он не смог бы перед ней устоять. Теперь он был сильнее.
Лучше.
Он заставил себя отбросить эти мысли и стал наблюдать за тем, как покачиваются бедра Лесли, когда она шла по улицам Хантсдейла, демонстрируя храбрость — глупость — которая противоречила тому, что он о ней знал. Может быть, она бы пошла домой, если бы там было хоть немного безопаснее. Однако это было не так. Он видел это, когда впервые стоял на ее ступеньках, слышал ее пьяного отца, ее мерзкого братца. Ее дом мог выглядеть очаровательно снаружи, но это было ложью.
Как и многое в ее жизни.
Ниалл посмотрел на туфли без каблуков, которые сегодня были на ней, на голые икры, провел взглядом по длинным ногам. Неожиданно раннее лето в этом году — после столетий жестокого холода — заставляло смертных демонстрировать больше открытых мест. Глядя на Лесли, Ниалл и не подумал бы жаловаться.
— По крайней мере, сегодня на тебе нормальная обувь. Я глазам своим не поверил, когда ты пришла в тот вечер на работу в тех изящных маленьких штучках. — Он покачал головой. — Хотя выглядели они довольно мило. Ну, честно говоря, мне просто нравятся твои лодыжки.
Она направлялась в ресторан, где, как всегда, нацепит фальшивую улыбку и будет флиртовать с клиентами. Он проводит ее до двери и останется ждать снаружи, следя за теми, кто приходит и уходит, чтобы убедиться, что они не причинят ей вреда. Обычная рутина.
Порой он позволял разгуляться своему воображению: что было бы, если бы она знала его настоящего — видела его в истинном свете. Расширятся ли ее глаза от страха, если она увидит все его шрамы? Или она сморщится от отвращения, если узнает, какие ужасные вещи он творил до того, как его приняли в Летний Двор? Спросит ли, почему он коротко стрижет волосы? А если спросит, сможет ли он ответить на эти вопросы?
— Или ты просто убежала бы от меня? — спросил он тихим голосом, ненавидя то, что стук его сердца ускоряется от одной мысли о том, чтобы преследовать эту смертную девушку.
Лесли остановилась, когда несколько молодых людей засвистели и заулюлюкали из проезжающего мимо автомобиля. Один из них наполовину свесился из открытого окна, демонстрируя свою вульгарность, словно это делало его мужчиной. Ниалл сомневался, что Лесли слышала их слова — басы в машине орали так громко, что человеческий голос не мог соревноваться с ними. В принципе, чтобы оценить угрозу, слышать слова было совсем необязательно. Лесли напряглась.
Машина умчалась, грохот басов стих, как гром проходящей грозы.
Ниалл прошептал Лесли прямо в ухо:
— Они просто дети, Лесли. Ну же. Где та энергия, которая наполняет каждый твой шаг?
Она так тихо вздохнула, что он не услышал бы, если бы не стоял так близко. Плечи ее слегка расслабились, но выражение лица по-прежнему оставалось напряженным. Казалось, оно никогда не исчезало. Макияж не скрывал темных кругов под глазами. Длинные рукава не могли скрыть синяков, которые остались после того, как брат сорвал на ней свою злость пару дней назад.
Если бы только я мог войти…
Но он не мог. Не мог войти ни в ее жизнь, ни в ее дом. Это было запрещено. Все, что он мог — это предложить свои слова. Слова, которых она не слышит.
— Я бы остановил любого, кто осмелился бы попытаться отнять у тебя твою улыбку, — все же сказал он. — Любого, если бы мне позволили…
Лесли рассеянно положила руку на спину и взглянула в сторону «Прокола». Она улыбнулась — это была та самая улыбка, которая играла на ее губах, когда она вышла из салона.
— Ага, ты, наконец, решила украсить эту чудесную кожу. Что это будет? Цветы? Солнце? — он погладил взглядом ее спину.
Она остановилась — они подошли к ресторану. Ее плечи опустились.
Он хотел успокоить ее, но вместо этого просто пообещал:
— Я буду ждать прямо здесь.
Ему бы хотелось, чтобы она ответила, чтобы сказала, что увидится с ним после работы, но она не ответит.
Это к лучшему… Он знал это, но ему это не нравилось. Он так долго был частью Летнего Двора, что его прошлое почти забылось, но теперь, наблюдать за Лесли, видеть ее дух, ее страсть… Когда-то, когда он был фейри-одиночкой, у него не было бы сомнений.
— Я согласен с Эйслинн. Я хочу, чтобы ты была в безопасности, — прошептал он ей на ухо. Он почувствовал ее мягкие волосы на своем лице. — Я буду защищать тебя. От них и от себя.
Глава 3
Ириал молча стоял в свете раннего утра, у его ног лежала мертвой одна из его фейри. Гвин, фейри, так часто принимала смертный облик, что частицы ее «иллюзии» цеплялись за нее даже после смерти — на прекрасном лице все еще видны были следы косметики смертных. На ней были узкие синие штаны из хлопковой ткани — джинсы, как они с сестрами всякий раз напоминали ему в разговорах — и топ, который едва прикрывал ее грудь. Этот клочок ткани просто вымок в крови, ее крови, крови фейри, льющейся на грязную землю.
— Почему? Почему это произошло, a ghra?[4] — Ириал наклонился, чтобы убрать с ее лица окровавленные волосы.
Вокруг нее валялись бутылки, сигаретные бычки, использованные иглы. Но ничто из этого не мешало ему продолжать пользоваться этой местностью: это был опасный район, вспышек насилия за последние годы здесь стало еще больше, поскольку смертные решали свои территориальные споры. Его вывело из равновесия то, что пуля смертного забрала жизнь одного из его людей. Возможно, это было непреднамеренно, но это ничего не меняло. Она все-таки умерла.
По другую сторону ожидала высокая тощая банши,[5] которая и призвала его.
— Что нам делать?
Разговаривая, она заламывала руки, сопротивляясь своему врожденному инстинкту заплакать от скорби так, как умеют только банши. Однако долго сопротивляться ей вряд ли удастся, но Ириал не отвечал, не мог сейчас дать ответ.
Он подобрал пустую гильзу, повертел ее в руках. Медь не могла навредить фейри, так же как не мог и свинцовый сердечник пули, который он вынул из мертвого тела фейри, когда прибыл на место. И все же было очевидно: простая человеческая пуля убила фейри.
— Ириал? — банши прикусила язык, и кровь, просочившись из уголка рта, стекла на ее заостренный подбородок.
— Обычные пули, — пробормотал он, переворачивая осколки металла пальцами.
За все эти годы, с тех пор как смертные научились изготавливать различные вещи, он ни разу не видел, чтобы один из его людей погиб от них. Их могли подстрелить, но они излечивались. Они всегда излечивались от ран, которые наносили им смертные — от всех, кроме некоторых, нанесенных сталью или железом.
— Отправляйся домой и плачь. Когда к тебе придут остальные, скажи им, что район этот теперь запретная зона.
Затем он поднял окровавленную фейри на руки и пошел прочь, оставив банши голосить на бегу. Ее крики соберут их всех, таких уязвимых ныне фейри Темного Двора, донесут до них ужасную весть, что смертный убил фейри.
К тому времени, как спустя несколько мгновений появился нынешний Габриэль — левая рука Ириала, — его крылатая тень пеленой простерлась над улицей. Его черные, как чернила, слезы падали на тело Гвин, стирая остатки «иллюзии».
— Я достаточно долго ждал, чтобы оценить возрастающую силу Летнего Двора, — сказал он.
