основном женщин, потерявших мужей и право работать. Мать моей подруги Аниты ходит по знакомым стирать белье чтобы выжить, а ведь она была преподавательницей в нашем лицее. Другие женщины пекут хлеб или готовят сладости, которые их сыновья продают на улицах, вышивают, делают украшения на продажу.
Дауд видел, как мальчишки продавали на улице сигареты поштучно и порошки аспирина, он говорит, что многие молодые кабульцы торгуют наркотиками, чтобы помочь семьям. В приграничном с Пакистаном районе торговля наркотиками - самое доходное дело, и талибы закрывают на нее глаза. Недавно шариатское радио передало новый декрет талибов: их духовный лидер мулла Омар решил, что сетка чадры, через которую афганские женщины смотрят на мир, слишком редкая, и предписал сделать ее плотнее! Правда, муллы не указали, каким должно быть расстояние между нитями... Неужто в полмиллиметра?!
Перед лицом подобного безумия мы с сестрой совершенно теряем присутствие духа и без конца повторяем: 'Что же делать? Ну что мы можем сделать? Умереть?'
В последнее время я чувствую себя по-настоящему больной. Сегодня утром у меня была температура, сильно кружилась голова; я попыталась встать, но тут же без сил свалилась на постель. Мама предполагает, что у меня скачет давление, но не понимает почему. Печально, что сама она чувствует себя гораздо хуже меня.
Мама все глубже впадает в депрессию. Мы все, как можем, стараемся ей помогать, утешаем, окружаем заботой, но у нас нет специальных лекарств только снотворные, а с их помощью мало что можно сделать. Папа, который так нежно и преданно любит маму, стремится находиться рядом с ней каждую минуту, каждое мгновение. Потерять ее было бы ужасно! На ней всегда держался дом, она была очень организованной, деловой женщиной с твердым характером. Постоянная тревога за мать давит на каждого члена семьи, делая нашу жизнь еще тоскливей и безысходней.
Единственное, что помогает, - работа. Когда мама кого-то лечит или консультирует, ей становится легче, хотя иногда она предпочла бы не принимать больных женщин, зная, что ничем не может им помочь.
На днях к ней пришла женщина с кровотечением. Чтобы ее вылечить, хватило бы одного укола лекарства стоимостью 1200000 афгани... вот только взять его негде! До прихода талибов мама без труда доставала нужные лекарства в больнице, где время от времени работала по контракту. Теперь ей нельзя даже показаться там: ее не только лишили работы, но могут выкинуть на улицу и даже наказать физически! Запрет на профессию - самое ужасное, что могло случиться с мамой, она думает об этом и днем, и ночью, ей снятся кошмары. Отослав бедную женщину, мама сказала нам:
- У нее наверняка будут осложнения, это неизбежно. Возможно, она даже умрет от гинекологического заражения, а ведь этого так просто можно было бы избежать! Один укол...
Дух врача сломить очень трудно. Мы понимаем причину маминой растерянности и отчаяния: из-за декрета талибов женщина, скорее всего, погибнет от вполне безобидного заболевания. Есть от чего сойти с ума...
В начале лета 1998 года мой бедный отец оказался с двумя больными на руках: его жена-врач впала в такую тяжелую депрессию, что оказалась не способна ухаживать за недомогающей младшей дочерью. Впрочем, моя странная болезнь, вызывающая скачки температуры, все равно не в ее компетенции.
Папа уговорил своего друга-врача помочь нам. К несчастью, он мужчина и не имеет права лечить женщин и потому очень боится. Этот человек все-таки согласился прийти при одном условии: папа должен был поклясться, что будет молчать, ни плата, ни благодарность доктору нужны не были.
По поводу депрессии врач ничего посоветовать не смог, но заподозрил у мамы диабет - а ведь ей никогда не ставили такого диагноза. И мне, и маме необходимо сдать анализ крови, и доктор берет кровь, а уходя, объясняет отцу:
- Я отнесу пробирки в лабораторию и скажу, что это кровь моей дочери. Но одно могу утверждать уже сейчас: обеих необходимо как можно скорее отвезти в больницу, в Пакистан, лечение нужно начать немедленно. Латифа тоже подавлена, но главное - у нее плеврит, жидкость в легких. Долго ждать нельзя.
А ведь я болею уже три месяца, мне становится то лучше, то снова хуже, в последнее время началась лихорадка. Решено: мы отправляемся в Пешавар, но сначала нужно как следует подготовиться к путешествию, найти надежного водителя, нанять машину. Наконец все готово.
Папа собирает мамин чемодан, Сорайя - наши с ней вещи. Дауд остается караулить дом, потому что талибы всегда пытаются занять хорошие квартиры в таком привилегированном районе Кабула, как наш. В Пакистане мы остановимся в доме родителей мужа Шакилы, моей старшей сестры.
В прежние времена у нас не было бы проблем с поездкой в Пешавар, но сегодня существует официальный запрет на выезд из страны, да и дорога очень опасна. И все-таки афганцы регулярно ездят в Пакистан за товарами, а таможенники закрывают на это глаза. Главное условие - заявить, что отправляешься в Джалалабад и суметь пройти проверки на постах по дороге к границе, которую, кстати, Пакистан самовольно изменил в свою пользу. Мой старший брат часто говорил, что Пакистан давно мечтает завоевать нашу страну.
* * *
Это наше первое путешествие за два года - мы никуда не уезжали с тех пор, как талибы захватили власть в стране. Лето, погода очень жаркая, мы задыхаемся под ненавистной чадрой.
На рассвете водитель в нанятом нами легковом автомобиле ждет у подъезда дома. Не чувствуй я себя так плохо, поездка стала бы развлечением, но я испытываю только страх - из-за опасностей, подстерегающих нас в пути, из-за мамы, которая выглядит все более утомленной.
Шофер предупреждает отца:
- Помните, главное - говорить всем, что вы едете в Джалалабад.
Эта улица в окраинном районе Кабула с самого моего рождения была своего рода символом военной истории нашей страны. Повсюду - остовы сгоревших советских танков, на стенах - отметины от пуль и снарядов, оставленные во время ожесточенных боев 1992 года, когда командующий Массуд штурмовал город со своими людьми. В земле все еще лежат неразорвавшиеся мины и гранаты.
У первого же 'чек-пойнта' на выезде из города нам приходится выйти из машины для проверки документов и личного досмотра. Мужчин обыскивают по всем правилам, очень дотошно. Женщин талибы поручают обыскивать совсем юным мальчикам, не старше восьми лет, - только они имеют право приблизиться к нам. Женщинам запрещено работать, так что и женщин-полицейских в Афганистане нет.
Ребенок не говорит ни слова, просто показывает жестом, чтобы мы подняли чадру, мельком смотрит на лица, проверяя, не переборщили ли мы с косметикой, скользит ладонями по юбкам. На этом обыск прекращается. Мальчик ужасно серьезен, выражение лица у него слегка презрительное, но он так горд своими обязанностями!.. Автомат, висящий у него на плече, едва ли не выше его. Боже, что за человек из него выйдет?
Начинается досмотр нашего багажа. Отец указывает на свой чемодан, охранники открывают его и тщательно обыскивают.
- Куда вы едете?
- В Джалалабад.
Мы все боимся. Почти физически ощутимый страх висит в воздухе. Талибы совершенно непредсказуемы, никто не знает, какой будет их реакция при встрече с женщиной, ожидать можно чего угодно. Мысленно я вспоминаю, что лежит в моем чемодане. Все как будто в порядке: одежда только черная или темная, никаких ярких цветов... Мама и Сорайя поступили так же. В принципе чемоданы, принадлежащие женщинам, не обыскивают - талибы не дотрагиваются до женской одежды.
Стоило отцу сказать: 'Это - чемодан моей жены, эти - моих дочерей', и охранник отступил назад.
Минут двадцать мы стоим в длинной веренице машин. От тряски у меня начинает болеть спина, мама время от времени просит водителя ехать помедленнее. Солнце поднимается все выше, становится очень жарко. Мы подъезжаем к Сароуби. Дорога заняла долгих два часа. Здесь нас опять остановили для унизительной проверки, потом мы снова отправляемся в путь по извилистой дороге на Джалалабад.
На въезде в город - третья застава. Люди угрюмо молчат - страх лишает их дара речи, они стерегут малейшее движение охранников: все знают, что те могут запретить им проехать и даже бросить в тюрьму - ни за что, просто так. Достаточно, чтобы один из талибов разозлился на кого-нибудь за малейшее
