— Боюсь, что вам нельзя будет сесть на Рамзеса. Я ничего не нахожу, очевидно, он просто с норовом, а это опасно. Вот мы сейчас попробуем! — сказав это. Эрвальд боком сел на дамское седло и немножко проехался; но в его руках осел стал так брыкаться, бить и задними, и передними ногами, что ехать на нем казалось в высшей степени опасным. — Я так и думал, — сказал Рейнгард, спрыгивая с седла. — Вам придется отказаться от поездки. Кстати, вам ведь и не хотелось ехать.
Ульрика недоверчиво посмотрела на него; в ее душе зародилось смутное подозрение, что дело не чисто.
— Это было бы очень на руку вам с доктором, — иронически заметила она. — Я и не подумаю оставаться. Вы дадите мне своего осла; перемените седла и справляйтесь как знаете с этой злой скотиной.
— Мой осел не ходит под дамским седлом, — решительно заявил Рейнгард. — Если вы непременно хотите ехать, то надо послать Ибрагима в Луксор, чтобы он привел другого осла. Но ведь пройдет целый час, пока он вернется.
— Хотя бы и два! Я хочу ехать в Карнак. Я буду ждать.
Сделав это энергичное заявление, Ульрика села тут же на песок и знаком приказала Ибрагиму, чтобы он принес зонтик, лежавший неподалеку.
Эрвальд очутился в отчаянном положении; он не мог уехать, оставив жертву своей интриги одну в пустыне, а невинный Рамзес был признан капризным и опасным, и волей-неволей приходилось продолжать поддерживать это мнение. Рейнгард принялся уговаривать старую деву, но напрасно; она продолжала сидеть, и ему пришлось покориться неизбежному. Он отослал Ибрагима с ослом в Луксор, для формы еще раз выругав его, с рыцарски вежливым поклоном передал принесенный им зонтик его владелице и сел на песок сказав:
— Ну-с, у нас впереди целый час! Будем беседовать как добрые друзья,
Зоннек со своими спутниками уже давно был в Карнаке; остальная компания прибыла четверть часа спустя, и все двинулись на осмотр развалин храма. Но не прошло и нескольких минут, как доктор с Зельмой исчезли. Впрочем, это заметили только Зоннек и Эльрих; первый молча улыбнулся себе в бороду, а последний добросовестно сдержал обещание соблюдать нейтралитет.
Молодые люди сидели в дальнем краю храма, куда редко заходили посетители. Перед ними расстилался обширный, залитый солнцем ландшафт, над их головами высилось темно-голубое небо; среди древних развалин расцветало юное человеческое счастье. Они сидели рядом на упавшей колонне; доктор обвил талию Зельмы рукой, ее головка лежала на его плече, голубые глаза смотрели на него вверх, и в них блестели слезы.
— Да, я люблю тебя, — сказала она просто и искренне, — и крайне благодарна тебе за твою любовь! Меня никто не любил с самого детства, когда умерли мои родители. Я только и слышала, что вечные разговоры о милости, которую мне оказывают и которой я не заслуживаю. Я была так несчастна в мрачном Мартинсфельде, так безгранично несчастна!
Бертрам тихонько погладил молодую женщину по белокурым волосам и серьезно, но мягко произнес:
— Моя бедная детка! Я знаю, как одинока и безрадостна была твоя жизнь. Но тяжелые времена миновали, теперь для тебя взойдет солнышко. Я покажу моей Зельме, что в жизни есть и счастье.
Счастливая улыбка, с которой Зельма смотрела на него, показывала, что она безгранично верит ему. Прижимаясь к нему, она прошептала:
— Ты говоришь, что я здорова. Когда я заболела, мне хотелось умереть, теперь же… я хочу жить!
— Поздравляю от всего сердца! — вдруг раздался голос Эрвальда, появившегося из-за колонны. — Тысячу раз прошу извинения, но я должен предупредить вас о приближении опасности: она едет!
— Ей уже нечего делать; мы договорились, — воскликнул доктор, вскакивая с сияющим лицом. — Эрвальд, вот моя невеста!
Зельма встала и, краснея, приняла еще одно поздравление. Рейнгард стал торопить их.
— Скорее идите к остальной компании и объявите о помолвке! В вашем распоряжении еще десять минут.
Бертрам был совершенно согласен с ним. От него не ускользнуло, что Зельма испуганно вздрогнула при известии о прибытии Ульрики. Если они публично объявят о своей помолвке, то прекословить будет уже поздно. Они втроем пошли отыскивать остальных.
Между тем Ульрика торжественно въезжала в ворота храма. Путешествие обошлось уже без приключений, но рыцарь, любезно остававшийся при ней все время, покинул ее, чтобы подать сигнал о приближении опасности. Он предоставил Ибрагиму помочь старой деве сойти с седла.
Ей не пришлось отыскивать общество, потому что громкие, веселые голоса указали ей дорогу; но при входе в большой, обставленный колоннами, зал она остановилась, превратившись в соляной столб, подобно жене блаженной памяти Лота. Все теснились вокруг стоявших под руку доктора и Зельмы. Их поздравляли, жали им руки; изменник Эльрих был среди них! Ульрика с первого взгляда поняла, что сражение проиграно; враг победил!
Бертрам не замедлил воспользоваться победой; завидев свою противницу, он тотчас направился к ней с невестой под руку и убийственно учтиво проговорил:
— Перед вами жених и невеста. Зельма осчастливила меня своим согласием, и мы позволяем себе просить и вас пожелать нам счастья.
А Зельма, робкая, безвольная Зельма, чувствуя себя под защитой, вдруг стала храброй! Она не задрожала, не упала в обморок, встретив взгляд золовки; она подтвердила невероятный факт, проговорив тихим, но довольно уверенным голосом:
— Да, милая Ульрика, я только что дала ему слово.
По уверениям сестры, в последние месяцы покойный Мартин уже много раз переворачивался в своей могиле и каждый раз трижды, как было известно из того же источника. Теперь это не имело уже смысла, и потому он остался лежать спокойно; его роль призрака была окончена.
Профессор положил конец тягостной сцене, начав шутливо ворчать на молодую женщину за то, что она своей помолвкой присочинила совершенно современный конец для его лекции о древнем Египте, что ему очень не нравилось. Между тем доктор улучил удобный момент, чтобы украдкой пожать руку Эрвальду.
— Благодарю вас, — тихо сказал он. — Это была услуга из услуг!
— И самая трудная, какую только я когда-либо оказывал, — смеясь ответил Рейнгард. — Битый час сидеть на песке среди пустыни с этой любезной дамой и терпеть дурное обращение подобно Эльриху! Мой долг уплачен с процентами.
Между тем Ульрика до некоторой степени пришла в себя. Ее подмывало броситься между женихом и невестой, как ангелу-мстителю, но у нее хватило здравого смысла, чтобы сообразить что, если Зельма набралась храбрости вырваться из-под ее опеки, то она бессильна. Однако ей необходимо было хоть на кого-нибудь накинуться, и она, оттащив бедного Эльриха за одну из колонн, прошептала, понизив голос:
— Я положилась на вас, а вы так подло обманули мое доверие! Вы стояли и смотрели!
— Извините, я не смотрел! — объявил Эльрих, успевший наконец достаточно собраться с духом. — Молодые люди поладили с глазу на глаз. Но я их поздравил, и притом первый!
Ульрика перевела дух, собираясь дать волю своему гневу, но к ним подошел Зоннек.
— Покоритесь неизбежному, — сказал он примирительным тоном. — Посмотрите, как они счастливы, и не мешайте их счастью. Я всегда считал, что с вашей стороны несправедливо так упорно противиться.
Ульрика взглянула на него; этот взгляд ясно говорил: «И ты тоже? Ты, единственный, кого я считала человеком!». Этот последний удар заставил ее умолкнуть; она повернулась и пошла в дальний конец храма, но еще слышала, как отомстил ей Эльрих за свое долгое рабство. Он вошел в середину кружка и как только мог громко крикнул:
— Да здравствуют жених и невеста! Ура!
— «Ура!» — раздалось со всех сторон.
Кричали даже мальчишки-проводники, с любопытством заглядывавшие в храм. Они, конечно, не понимали, что случилось, но разобрали, что это было что-то очень веселое.
