этого.
— Он довел ее до крайности, — с волнением сказала Эльза. — Она два раза писала ему, прося, чтобы он прислал ей сына в Кронсберг на один только день, — он отказал. Боже мой, имеет же мать право видеть своего ребенка!
— Кто думает о правах, когда дело заходит так далеко, как у них. Впрочем, я понимаю отказ Марвуда; он боится, что если ребенок попадет в руки матери, то она уже не возвратит его добровольно, и придется прибегать к насильственным мерам. Я тоже боюсь этого и потому решился поехать сюда с тобой; я надеялся, что мне удастся через Гартлея устроить так, чтобы мальчика прислали к матери сюда, в гостиницу, если я поручусь, что он будет возвращен; я велел передать Марвуду, что Зинаида здесь, с нами, но он отказал. Гартлей лично принес мне ответ. Мы ничего не можем сделать, остается предоставить дело его естественному течению. Один Бог знает, чем это кончится.
Наступила пауза. Супруги молчали, глядя на освещенное солнцем озеро.
К пристани у гостиницы подошел пароход, поддерживавший сообщение с противоположным берегом, и часть пассажиров вышла. Подойдя к балюстраде, Эльза равнодушно смотрела на сутолоку у пристани; вдруг она побледнела, ее глаза расширились и взгляд остановился на одной точке. Через минуту она обернулась к мужу и сказала внешне спокойно:
— Я забыла предупредить, что мы хотим обедать одни; я пойду, распоряжусь.
До обеда оставался еще целый час, но Зоннек не пытался удержать жену, как бывало в Бурггейме, когда он считал минуты ее отсутствия; он проводил ее долгим мрачным взглядом, потом поспешно встал, точно желая уйти от собственных мыслей, и стал рассеянно смотреть на приехавших с пароходом туристов, которые шли теперь через сад. Вдруг у него вырвалось тихое восклицание удивления. Что это? Как попал сюда Рейнгард? Ведь он был в столице по делам своей экспедиции и хотел вернуться в Кронсберг только через неделю, чтобы проститься. Тем не менее, это была, несомненно, его высокая фигура, он шел к гостинице. Увидев на террасе друга, он взбежал на лестницу с явно удивленной физиономией.
— Это ты, Лотарь? Я думал, что ты в Бурггейме! Как ты попал сюда?
— Я могу задать тебе тот же вопрос. Что ты тут делаешь? Я думал, что ты в столице.
— Я выехал сегодня. Немалого труда стоило мне освободиться, но… — Эрвальд остановился и быстро прибавил: — Ты с Зинаидой?
— Так ты знаешь, что она здесь?
— Я приехал по ее просьбе; она написала мне.
— Какая неосторожность! — с испугом воскликнул Лотарь. — Неужели она хочет дать в руки Марвуду лишнее оружие против себя? Ты последний человек, к которому ей следовало обращаться, и ты ни в коем случае не должен был приезжать.
Вместо ответа Рейнгард вынул из бумажника письмо и протянул другу, говоря:
— Прочти, а потом скажи, мог ли я отказаться или как-нибудь уклониться.
Зоннек пробежал письмо и со вздохом возвратил его.
— Вот почему она ни за что не хотела, чтобы я ехал сюда! Я буквально навязался ей в спутники. Письмо, действительно, отчаянное. Зинаида зовет на помощь тебя, «своего единственного друга»! Значит, я больше не друг, с тех пор как стал восставать против ее невозможных планов. Ты знаешь, зачем она тебя зовет?
— Догадываюсь, потому что она уже раньше делала намеки. Она хочет во что бы то ни стало получить ребенка и готова, если понадобится, украсть его.
— В чем ты, разумеется, не станешь помогать ей? — взволнованно спросил Зоннек.
— Нет, потому что вся тяжесть последствий падет на нее же. Закон на стороне ее мужа, и он без всякой пощады пустит его в дело. Такой сумасбродный план мог зародиться только в голове женщины, почти доведенной до безумия, и это — дело рук Марвуда. Отказывать даже в свидании с ребенком! Это подлая жестокость!
— Боюсь, что это с его стороны расчет; он хочет довести ее до насильственного шага, который лишит ее всяких прав, чтобы затем продиктовать ей условия развода и оставить сына за собой. И он достигнет цели. Он использует и твое присутствие здесь; ведь ты знаешь, какие сплетни ходят про тебя и Зинаиду.
— Знаю, — коротко ответил Эрвальд.
Глаза Зоннека остановились на нем с тайным, боязливым вопросом. Он отдал бы все на свете за то, чтобы Рейнгард признался теперь в своей любви к Зинаиде и убедил его, что последние слова Гельмрейха были нелепой фантазией. Но черты Эрвальда оставались неподвижны; в них ничего нельзя было прочесть.
— Счастье еще, что тут я с Эльзой, — опять заговорил Лотарь, нарочно произнеся это имя совершенно неожиданно.
— Неужели! Ты с женой? — спокойно спросил Рейнгард.
— Да. По крайней мере, наше присутствие может служить объяснением твоего приезда; разумеется, ты приехал к нам. Впрочем, через несколько часов дело уже решится, потому что Зинаида, несмотря на наши увещания, поехала в Мальсбург, и не прогонят же ее с порога. Однако пойдем, Рейнгард! Надо забронировать для тебя комнату; гостиница переполнена.
Они направились к дому серьезно и молча; былой светлой радости, с которой они прежде встречались, не было и в помине. Эрвальд не знал о подозрении, закравшемся в душу его друга и продолжавшем мучить его, но между ними легло что-то холодное, темное…
Тем временем по дороге вдоль берега катился экипаж, и в нем сидела леди Марвуд. Уже наступил сентябрь, но погода стояла жаркая, точно в середине лета; солнце жгло и сверкало на обширной водной поверхности, а над горами вдали собирались облака; казалось, готовится гроза.
До Мальсбурга, виллы Гартлея, было полчаса езды. Зинаида передала слуге, выбежавшему навстречу экипажу, свою карточку и велела доложить хозяину дома. Через несколько минут появился бывший лейтенант Гартлей, теперь солидный, серьезный господин; он встретил посетительницу безукоризненно вежливо, но с едва скрываемым смущением.
— Ах, миледи, вы сами… Мы очень рады… но, к сожалению, миссис Гартлей не совсем здорова и не в состоянии…
— Очень жаль! — оборвала его речь Зинаида. — Я не намерена беспокоить вашу супругу. Мой визит относится только к моему сыну, который живет в вашем доме, и которого я хочу видеть.
— Я, право, не знаю, миледи…
— Которого я хочу видеть! — резко повторила Зинаида. — Будьте добры, проводите меня к нему.
Гартлей посмотрел в лицо красивой дамы, за которой тоже когда-то ухаживал. Она была еще ослепительно хороша, но стала совсем другой; в ее чертах выражалась решимость отчаяния, и он понял, что всякие увертки будут напрасны.
— Перси под присмотром отца, — ответил он, — а вам известна точка зрения Френсиса. Боюсь, что вы напрасно беспокоились, миледи. Я, к сожалению, не в состоянии…
— Не хотите ли вы сказать, что отказываетесь пустить меня в дом? — воскликнула Зинаида.
— Миледи! — В голосе хозяина дома слышалось мучительное смущение. — Как вы можете так истолковывать мои слова! Мне кажется, я доказал господину Зоннеку свою готовность служить вам, но не имею права действовать наперекор вашему супругу. Обратитесь к нему самому.
— Хорошо! Скажите ему, что я приехала. Я приготовилась к этой встрече.
Физиономия Гартлея показывала, что он боится этой встречи, но ему оставалось только повиноваться требованию, выраженному так решительно. Он поклонился и предложил Зинаиде руку, чтобы провести ее в дом. Он ввел ее в гостиную и тотчас пошел за Марвудом.
Зинаида села, но через минуту поднялась, подошла к окну и тотчас снова отошла; мирная, ясная красота ландшафта показалась ей насмешкой. Она начала в лихорадочном волнении быстро, безостановочно ходить по комнате; было ясно, что она решилась на все. Она знала, что ей придется выдержать борьбу, чтобы увидеться с сыном, и готова была бороться.
Дверь открылась, и на пороге появился лорд Марвуд. Он остался все тем же красивым, холодным, высокомерным аристократом, только холодность и высокомерие проявлялись еще резче; теперь вся его внешность выражала ледяную неприступность. Он поклонился жене церемонно и корректно, как совершенно
