— Тебе и незачем ломать над этим головку, дитя мое. Ты можешь смело предоставить политику Оскару и мне.
— Но я, конечно, еще научусь этому, — сказала Майя с тяжелым вздохом. — Ведь научилась же Цецилия… О, папа, я ревную к Цили! Она одна владеет теперь твоим сердцем, ты все обсуждаешь с ней, а меня постоянно устраняешь, как маленькую, глупую девочку.
— Это ужасно с моей стороны! — шутливо ответил Дернбург, ласково глядя на невестку.
— Право, я не понимаю, чего ради вы все так беспокоитесь, — продолжала девушка, надув губки. — Ведь папа будет выбран, как всегда?
— Да, я думаю, — с уверенностью сказал Дернбург.
— Ну, так, значит, все в порядке, и нам не о чем грустить! Правда, злой Эгберт наделал столько хлопот папе, и все только и говорят о нем…
— Не вспоминай о нем, Майя! — сурово и мрачно перебил ее Дернбург. — Имя инженера Рунека каждый день мозолит мне глаза на выборах, но в своей семье я не желаю его слышать; с ним мы порвали раз и навсегда.
Девушка замолчала, и наступила довольно длительная пауза, Время шло, а ожидаемых известий все еще не было. Наконец явился лакей и тихо сказал барону несколько слов; Оскар быстро поднялся и вышел. В слабо освещенной приемной он нашел директора и Виннинга, ожидавших его.
— Вы хотите говорить со мной, господа? — поспешно спросил Вильденроде. — Какие известия?
— К сожалению, неприятные, — нерешительно начал директор, — очень неприятные! Господину Дернбургу следует приготовиться к горькому разочарованию. Рунек победил; три четверти оденсбергских голосов отданы за него.
Барон побледнел, и его рука судорожно сжалась.
— Не может быть! Это невероятно! — произнес он прерывающимся голосом. — А деревенские округа, наши рудники? Есть уже известия оттуда?
— Нет, но они не могут изменить результат. Рунек. победил в городе и в Оденсберге; этого достаточно, чтобы за ним было первенство. Вот цифры.
Вильденроде молча взял бумагу из рук директора и прочел заметки; они подтверждали сказанное; партия Дернбурга проиграла.
— Мы не можем сообщить это патрону, — заметил Виннинг, — он совершенно не подготовлен.
— Я сообщу ему, — сказал барон, кладя бумагу в карман. — Еще одно, господа! Весьма возможно, что когда исход выборов станет известен, то будут сделаны попытки к манифестациям; в данном случае они будут прямым оскорблением для патрона. Этот опьяненный победой сброд способен на все, надо иметь это в виду. Всякая попытка к такого рода действиям должна быть беспощадно подавлена, каковы бы ни были ее последствия. За это отвечаете вы, господин директор. Нам нечего больше церемониться, и мы дадим это почувствовать.
Он коротко поклонился и вышел. Директор и Виннинг переглянулись; наконец первый тихо заговорил:
— Кто, собственно, наш хозяин — господин Дернбург или барон Вильденроде?
— По-видимому, барон, — раздраженно ответил Виннинг. — Он раздает приказания по всей форме, да к тому же такие, которые могут иметь непредсказуемые последствия. Манифестации будут непременно, уж об этом позаботятся Фальнер и компания.
Вильденроде взял на себя очень неприятную обязанность. Когда он вернулся в кабинет, Дернбург встретил его нетерпеливым вопросом:
— Что там такое? Зачем нас отвлекают посторонними делами? Не понимаю, что значит это упорное молчание! Известия могли бы уже быть здесь.
— Они получены, как я только что узнал, — ответил Вильденроде.
— Да? Почему же о них до сих пор не доложили?
— Директор и Виннинг не захотели сделать это лично, они обратились ко мне…
Дернбург задумался; впервые у него мелькнула мысль о возможности неудачи.
— К вам? Почему же не ко мне?
— Они предоставили мне право сообщить вам результат, — сказал барон, еле сдерживая волнение. — Они не посмели явиться к вам…
Дернбург изменился в лице, но высоко поднял голову.
— Разве уже дошло до того, что со мной считают возможным ломать комедию? Говорите, в чем дело!
— Рунек одержал победу в городе… — нерешительно начал Вильденроде, — и… в Оденсберге.
— В Оденсберге? — повторил Дернбург, глядя на барона так, будто не понимал его слов. — Мои рабочие…
— Были большей частью за вашего противника. Рунек избран.
В комнате послышался сдавленный крик; он вырвался из уст Цецилии. Майя испуганно смотрела на отца, инстинктивно чувствуя, каким страшным ударом было для него это известие. Дернбург как будто окаменел; наступило тягостное Молчание. Наконец он протянул руку за бумагой, которую Вильденроде вынул из кармана.
— У вас список?
— Да, вот он.
Дернбург с кажущимся спокойствием подошел к столу, чтобы прочесть бумагу, но был смертельно бледен.
— Совершенно справедливо, — холодно произнес он. — Три четверти голосов за Рунека; меня прокатили.
— Это настоящая измена, перебежничество! — заговорил Вильденроде. — Правда, их несколько месяцев подстрекали и сбивали с толку. Вот к чему привело ваше великодушие, ваше слепое доверие! Вы знали взгляды и связи этого человека и тем не менее позволили ему пустить корни в Оденсберге! Он умно воспользовался обстоятельствами и заручился поддержкой единомышленников, теперь стоило ему подать знак, и они целыми толпами ринулись за ним. Он был у вас на правах сына, сегодня он отплатил вам за это!
— Оскар, Бога ради, замолчи! — тихо просила Цецилия, чувствовавшая, что каждое из этих- слов было каплей яда, отравлявшего душу человека, сердце и гордость которого были смертельно ранены.
Но барон, ненавидя противника, не счел нужным деликатничать и продолжал с возрастающей горячностью:
— Рунек будет торжествовать: он одержал блистательную победу… и против кого! Одно то, что он обошел вас, уже делает его знаменитостью. Весь Оденсберг скоро узнает о результатах выборов, избранника будут чествовать, крики радости будут доноситься до самого вашего дома, и вы будете слушать их.
— Я не буду их слушать! — порывисто произнес Дернбург, отступая на шаг назад. — Эти люди воспользовались своим правом избирателей; хорошо, я воспользуюсь своим правом хозяина и сумею оградить себя от оскорблений. Всякая попытка к демонстрациям по поводу этих выборов будет подавлена; пусть директор примет необходимые меры. Скажите ему это, Оскар.
— Это уже сделано; я предвидел ваше распоряжение и дал директору нужные указания.
При других обстоятельствах Дернбург был бы очень неприятно задет таким вмешательством; теперь же он увидел в нем только заботу о себе и не подумал сделать выговор.
— Хорошо, — коротко сказал он, — замените, меня на сегодня, Оскар; я не в состоянии никого видеть. Уйдите, оставьте меня одного!
— Папа, позволь, по крайней мере, остаться мне! — трогательно попросила Майя, но отец мягко отстранил ее.
— Нет, дитя мое, не надо! Оскар, уведите Майю; я хочу побыть один.
Барон прошептал несколько слов невесте и увел ее из комнаты.
Дверь за ними закрылась. Дернбург думал, что остался один и потерял самообладание; он прижал кулаки к вискам и глухо застонал. Он страдал не от сознания своего унижения, в его горе было нечто более благородное, чем уязвленное честолюбие. Быть покинутым своими рабочими, благодарность которых он