Невская битва

— Боже крепкий! Хорошо-то как!

А когда плыли назад, к своим одежам, оставлен­ным на берегу, казалось, будто плывут не в зимнем студеном потоке, а в горячих струях. Босыми ногами побежали по снегу, будто по раскаленному солнцем песку. Солнце выглянуло из-за тучи и озолотило мок­рые и разгоряченные тела троих русских паломников, задыхающихся от счастья. Большим убрусом растира­ли друг друга досуха, особенно власы, допивали остат­ки вина, и, когда прощались, Алексий снова чувство­вал себя пьяным.

—   Ну, ступай себе, Алеша, — сказал на прощанье Михаил. — Так вот вниз побредешь вдоль Ердана, ни­куда не сворачивая, покуда не дотечешь до Мертвого моря. Отсюда до него, как говорят, не больше, чем от Смоленска до Вязьмы. А как дойдешь, сворачивай на­ право, оттуда до Русалима совсем близко, верст эдак тридцать или сорок.

—   А ежели встретятся тебе агаряны, — добавил Юрий, — их не робей, а говори им: «Салям аллей-кум!», что значит: «Мир вам!» Показывай вперед и го­вори: «Алькодес», это они так наш Русалим называ­ют. А на себя показывай и говори: «Русия», и еще го­вори им: «Алля юхалик!», то бишь «Храни вас Бог!». Глядишь, и не тронут тебя. Ну, ступай с Богом, Ляксиюшко.

С тем и расстались. Монахи пошли назад в Наза­рет, а он вдоль Иордана. Простудиться уже не боялся. Кто ж простужается после крещенского купанья! Раз­ве что скрытый нехристь. Наоборот — снова хотелось раздеться и туда-сюда сплавать, да только надобно бы­ло идти.

Весь день шел он, останавливаясь лишь чтобы под­крепить силы куском хлеба и глотком вина. И до само­го вечера не попадалось ему жилья. Только когда сов­сем стемнело и он уж отчаялся, вдруг увидел довольно большой дом, окруженный богатой изгородью. Подо­шел к воротам, набравшись смелости, постучался, но когда ему открыли — обомлел. Грозного вида ага­рянин взглянул на него и строго спросил о чем-то на страшном своем наречии. Алексий в ответ пробормо­тал разом все, чему научил его Юрий:

— Салям аллейкум, алля юхалик, Русия, Алькодес…

Он ждал, что после этого его в лучшем случае прого­нят, а в худшем убьют, но грозного вида агарянин вме­сто этого вдруг низко поклонился и знаком показал страннику, что его приглашают в дом. Каково же было его изумление, когда в доме он увидел иконы и кресты, красноречиво свидетельствующие о том, что хозяева дома — христиане. Да, так оно и оказалось. Тыча себя в грудь и повторяя: «Русия! Русия! Христианин! Алля юхалик!», он показывал, что на груди у него тоже есть крест. Набежали домочадцы — женщины, мужчины, юноши, девушки, — что-то лопотали, наконец усадили гостя за стол и стали предлагать разные кушанья. Он ел и чувствовал, что проваливается в непреодолимый сон. Так и уснул за столом, с лепешкою в руке.

На другое утро Алексий проснулся рано-рано и об­наружил себя в удобной постели. Он встал, помолился вполголоса, побежал на реку и переплыл туда и обрат­но, в точности как вчера. Вылезая на берег, увидел обитателей дома, высыпавших поглазеть на то, как он купается в ледяной воде. Они восторгались им. Пове­ли в дом, стали снова угощать, а когда он собрался бы­ло в путь-дорогу, грозный хозяин разозлился и стал показывать, что не пустит гостя. Алексий подумал, что торопиться ему некуда, до Пасхи еще ох как дале­ко, и решил немного пожить у гостеприимных агарян-христиан.

Днем он снова ходил купаться в Иордане и вечером тоже. Хозяина дома звали Бутросом, что на местном наречии означало Петр. Он пытался знаками объяс­няться с Алексием, и кое-какая беседа у них получи­лась. Бутрос просил Алексия приучить его сыновей, Фатеха и Саргиса, к купанию в холодной воде, и со следующего дня началось учение.

Через неделю в сопровождении Саргиса и Фатеха русский паломник отправился дальше к заветной це­ли своего путешествия. Спутники были его сверстни­ками, оба веселые и добродушные, они даже приня­лись, в свою очередь, изучать язык своего гостя, и чем дальше шли, тем легче им было объясняться между собой. Их отцу Бутросу понравилась мысль, чтобы сы­новья следовали с русичем тем же пешим ходом, что и он, до самого Алькодеса, как называли Святый Град все агаряне. Смешной был Фатех, с бельмом в глазу, лицом черный, и все время смеялся. Это он придумал такую шутку: что значит Иерусалим? Это как бы та­кое агарянское приветствие русичу: «Эй, рус, салям!» «Вернусь домой — надо будет не забыть рассказать про это», — весело подумал Алексий.

На третий день пути дошли они до Мертвого моря, вода в нем была черная и угрюмая, как бы в память о Содоме и Гоморре, лежащих на дне этого водного пространства. Переночевав в гостеприимном дворе, они рано утром пошли на запад, шли весь день, до са­мой темноты, и ночевать остановились у подножия Масличной горы. Ночью Алексий плохо спал, ему не терпелось поскорее увидеть Иерусалим, и с первыми лучами солнца он отправился один на гору. Подняв­шись, пал коленями в снег и заплакал, ликуя, что пе­ред ним стены Святого Града, а внизу, на западном склоне горы Елеонской, — Гефсиманский сад, в кото­ром Господь был схвачен. Солнце все больше озаряло заснеженные виды Иерусалима, и снова казалось, что находишься не в южных палестинах, а где-то у себя на родине. К тому же и крест над храмом в Гефсимании был православный. Спустившись туда, Алексий по­стучался в ворота крошечного русского Гефсиманского Воскресенского монастыря и был принят двумя мо­нахами. Здесь он поселился, сюда же привел Фатеха и Саргиса. Оказалось, что они не просто арабы, а ара­мейцы; это быстро выяснил инок Василий, знакомый с арабским и арамейским наречиями. С сего дня нача­лась жизнь инока Алексия во Святой Земле.

В первый месяц он ходил по святыням Иерусали­ма, всюду, где хоть что-нибудь было связано со Спаси­телем. Обстановка в городе была мирная, со времени войны между агарянами и латинскими рыцарями многое изменилось; в отличие от свирепого Саладина нынешний султан был слабый, и, случись новому по­ходу франков, они бы без труда возвратили Иеруса­лим. Магометане терпели присутствие в городе и ар­мян, и франков, и русичей, и даже евреев, небольшое поселение которых развивалось в окрестностях горо­да, угрожая стать большим.

Из Иерусалима Алексий отправился в Вифлеем по­клониться местам, где родился Господь. Потом случи­лось ему побывать и в Египте, или, как он тогда назы­вался, в Мисюрь-стране. Фатех и Саргис договорились с купцами, шедшими из Дамаска, и они взяли их с со­бой. Повидал Алексий места, где Святое Семейство спасалось от Ирода — пещерки и колодцы, в которых Иосиф, Мария и младенец Иисус прятались. В городе Александрии русский инок молился о княжиче Алек­сандре — да пошлет ему Господь величие и могущест­во древнего греческого воеводы и царя, только чтоб кончина русского полководца была лучшей. И однаж­ды во сне явились к Алексию святые братья Борис и Глеб. Они плыли в ладье по Клещину озеру, лицами светлые и радостные, и говорили:

— Исполать8 Александру Ярославичу! Мы ему все­гда сопутствовать будем!

И видел Алексий в том сне, что монахи Борисоглеб­ского переяславского монастыря сидят с Борисом и Глебом в одной ладье, лицами столь же светлые и ве­селые. Только старца Иадора среди них он не видел, сколько ни вглядывался.

В Мисюрь-стране видели паломники множество жи­довских жрецов, именуемых раввинами. Страна евреев в те времена находилась далеко на западе, на южном по­бережье Франции, но проклятых Богом изгнанников все равно тянуло назад, в края, где их племя было неког­да счастливо, истребляя и грабя соседние народы. Па­мять о былых великих поживах влекла их вернуться и в Мисюрь, и в Палестину, и в Ливан, и в Сирию. И сул­тан проявил слабость, разрешив множеству раввинов переселиться из Франции в Александрию и Каир.

К Пасхе, с теми же дамасскими купцами, Алексий, Фатех и Саргис возвратились в Иерусалим. Наступил день, о котором так мечтал Алексий, — день, после ко­торого ему можно было возвращаться домой, в родную Русь. В Великую субботу он присутствовал при чудес­ном возжжении Святого Огня, ежегодно вспыхиваю­щего в канун Светлого Христова Воскресения в награ­ду верующим, в назидание маловерным, в укор нехри­стям. И ему достался целый пучок свечей, горящих тем благодатным пламенем, которое поначалу ничуть не обжигало, и когда Алексий проводил тем огнем по бороде и усам, они не зажигались от него, а когда под­ставлял руку, руке не было больно, а только приятно и щекотно.

В Иерусалиме русский паломник приобрел особый сосуд для хранения пламени, туда только нужно было постоянно подливать маслица, и можно идти хоть на край света, неся с собой неугасимую лампаду. Тотчас, на Светлой же седмице, инок засобирался домой. К то­му же и дамасские купцы, очень к нему расположен­ные душой, задержавшись в Святом Граде, возвраща­лись в Дамаск и звали Алексия с собой. Распрощав­шись с добрыми монахами Гефсиманской обители, он, опять-таки с Фатехом и Саргисом, отправился в путь из Иерусалима. Алексий светился от счастья — такие места повидал, таким святыням поклонился. Пасху у Гроба Господня встретил, а главное — вез с собой в лампаде то, за чем отправлял его игумен Иадор.

Обратный путь лежал снова вдоль Иордана. Здесь пришлось проститься с Фатехом и Саргисом. Грозный отец очень обрадовался встрече и умолял Алексия по­жить у него в доме, но инок спешил спасать Святым Огнем родную землю. Да и караван купцов ждать бы не стал.

Повидал Алексий и Геннисаретское озеро. Отсюда дорога сворачивала на Дамаск, куда прибыли к Анти­пасхе. Здесь пришлось немного задержаться, дожида­ясь, покуда двинется другой караван — в Алеппо. Другие купцы, друзья предыдущих, по их просьбе брали Алексия с собой. Живя несколько дней в Дама­ске, инок побывал в домике Анании, где ослепший апостол Павел принял христианство и где жили пер­вые христиане. Побывал и на самом том месте, где Савлу в огненном столпе явился Господь и спросил, почто он гонит Его. Постоял он под той башней, с кото­рой Павла спускали в корзине. Все это ему показыва­ли местные христиане, в основном тоже арамейцы. Среди агарян они оказались наиболее расположены к христианству, да и не мудрено — ведь Господь гово­рил именно на арамейском языке. Много попадалось христиан и среди арабов, но среди арамейцев куда больше. Они были первыми христианами, они и хра­нили огонь первой веры, от которого зажглись огни Иисусовы по всей земле.

В окрестностях Дамаска Алексий видел пещеры и живущих в них отшельников на горе Херувимской, побывал он и в арамейских монастырях на горе Сейд-найе, где константинопольскому василевсу Юстиниа­ну явилась Богородица, и в Маалюле, где скрывалась первохристианка Фекла и где теперь было множество келий с монахами и монахинями. А он и подумать прежде бы не смел, что здесь, в окрестностях одной из столиц магометанских, так безопасно и во множестве сохраняется христианское житие.

В конце апреля, когда о снеге уже и не вспомина­лось, а кругом все цвело и наполняло округу дивными запахами весны, Алексий покинул Дамаск. Через три дня он был в Эмессе, где ему тоже встречались право­славные сирийские христиане, но неподалеку отсюда уже находилась граница с Триполитанским княжест­вом, и потому магометане не очень жаловали тут назо-реев, как они называли христиан.

В начале мая караван прибыл в Алеппо — север­ную столицу Сирии. Отсюда Алексию предстояло не­сти неугасимую лампаду, следуя пешим ходом, наде­ясь на то, что кто-нибудь по пути подвезет хоть немно­го. Но навык ходьбы быстро вернулся к нему, и вскоре он уже шагал себе да радовался, что жив и что Святый Огонь при нем.

В окрестностях Алеппо паломник из Переяславля побывал еще в одном святом месте — на горе Симеона Столпника. Там его поразило величие и размеры хра­ма, возведенного вокруг столпа, на котором Святой Симеон простоял множество лет. Сам столп уже разру­шился наполовину и представлял собой обветшавший камень высотой в три или четыре человеческих роста. Здесь был монастырь с немногочисленной братией, со­стоящей из арамейцев и греков. Пользуясь своими скудными познаниями в греческом и арамейском язы­ках, он все же поведал им о том, что у них в Переяслав-ле тоже был знаменитый столпник Никита, скончав­шийся не так давно — каких-нибудь полвека тому на­зад. Только у него столп находился не на поверхности земли, а под землей. Покидая монастырь Симеона, Алексий от души радовался — будет что рассказать братии Свято-Никитского монастыря!

Дойдя до Антиохии, он далее двигался тем же пу­тем, что и шел в Иерусалим в прошлом году. Ничто не тревожило его; каждое утро, просыпаясь на каком-ни­будь диком ночлеге, он пел от радости своего существования в мире и шел дальше, но на полпути от Икония до Никеи на него напали разбойники-