От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Цесаревич просится в действующую армию, в мор­ские экспедиции. Матушка не пускала, грубо одергива­ла. Наконец, не без задней мысли, хотела отпустить его в Европу. Павел встрепенулся поначалу, жена тоже со­гласилась, и они в 1781 году получили благословение Екатерины.

Куда просился Павел:

Италия,

Франция,

Австрия,

Бельгия,

Швейцария,

Пруссия.

Пруссию Екатерина демонстративно выкинула.

— Сие не наша союзница…

Мысль о Европе подал ему император Иосиф II — при­гласил его посетить Вену и посмотреть заграницу. За­одно пообещал его жене покровительствовать Пруссии. Тогда же Иосиф в беседе с тайным советником Безбо-родко сказал, что будущий император будет явным ук­рашением века — «в свое время он и сделанное удер­жит, и недоконченное свершит.

Павел и загорелся желанием увидеться со споим любимцем Фридрихом, королем прусским. Однако ма­тушка его отвадила.

Павел не без умысла просился в Европу. Он чувство­вал окончательный разрыв с матерью, его наставник и ближний друг Никита Панин постепенно отстранял­ся от власти, но Павел еще поверял ему сокровенное. «Здесь у нас ничего нового нет… — говорил он Пани­ну. — Все чего-нибудь ждем, не имея ничего перед гла­зами. Опасаемся, не имея страха; смеемся несмешно­му. Так судите, как могут дела делаться, когда они за­висят от людей, провождающих всю жизнь свою в таком положении, разстраивающих все». Панин подбад­ривал своего ученика: «…для Отечества ничего не мо-ясет быть счастливее, как сознание, что природный, высокий наследник престола его возрастет до настоя­щего возмужания, в недрах своего Отечества с прозор­ливейшим проницанием и неутомимой прилежнос­тью… признает непременно государскою должностью самолично управлять и во всем надзирать над государ­ственную обороною. Яко над единственною надежней­шею подпорою целости и безопасности оного». Да, Па­вел ехал не для праздного знакомства — он хотел уви­деть все лучшее, применить его в России… Другая мысль неотступно преследовала и мучила его — кто он? Наследник? Тогда почему мать — он это знает твер­до — намерена отстранить его от престолонаследия и заменить великим князем Александром Павлови­чем? У него нет больше опоры при дворе. Екатерину, наряду с талантливыми людьми, окружают льсте­цы, проходимцы, а сама она без удержу предается распутству.

В Европе наследника и его жену принимали, соблю­дая этикет для царствующих фамилий. Формально эта пара отправилась в путешествие инкогнито под фами­лией графа и графини Норд. «Но это так, для профор­мы, — думал Павел. — Великий Петр тоже ездил за границу под именем капитана Петра Михайлова». Од­нако прадед надевал фартук мастерового, брал топор, тесал и ладил шпангоуты. Не чурался подмастерьев, сидел с ними в таверне, жил в доме простого ремеслен­ника. Общался с королями и королевами, взбирался по вантам на мачты, вычерчивал конструкции кораблей, вникал во все новшества. Вернувшись, Петр свои за-думки претворил в жизнь. У него была власть. Павел таковой не имел. Пока…

Екатерина торопила их с отъездом. Вольготно мож­но повеселиться без назойливого соседства цесаревича в Павловске. Как-никак ему скоро двадцать восемь лет.

Перед отбытием Павел помрачнел, меланхолично ози­рался. Его тяготил отказ матери предоставить ему воз­можность повидаться с Фридрихом. Когда уезжали в конце сентября, Мария Федоровна жалостливо про­слезилась, обнимала сыновей, упала в обморок. Екате­рина брезгливо сжала губы, презрительно проговори­ла: «Не терплю немецкие сентиментальности…» Крик­нула лакеям:

— Чего смотрите? Подымите ее — ив карету!

В глубине кареты с задернутыми шторами знобило Павла. Он боязливо глядел на скрючившуюся жену, что-то говорившего на прощание Панина…

— Пошел! — кивнула Екатерина кучерам и, подо­зрительно взглянув на Панина, повела внуков.

На следующий день Панина отстранили от всех дел.

В Польшу добрались с первыми заморозками. Ста­нислав Понятовский, обняв Павла, прослезился не по-королевски:

— Сколько лет! И все же вашу матушку я люблю по-прежнему.

Дальше на пути лежала столица Австрии. Как все­гда, гремели оркестры, балы сменялись концертами. Павел вначале довольно равнодушно отвечал на ком­плименты. Ему по российской привычке всюду чуди­лись насмешливые взгляды, скрытые издевки. В одном из городов в его честь поставили «Гамлета». Он яростно вскипел, бросил жене:

— Это явный намек!

Спектакль пришлось отменить…

Все же пышные приемы, постоянные почести без предвзятости, церемоний, встреч и проводов постепен­но придали уверенность цесаревичу. «В самом деле, это же не сон, а наяву», — размышлял он.

— По-моему, австрийцы искренни, — признался он Марии Федоровне и с горечью добавил: — Такого приема я не видывал в России ни разу…

Понемногу начал проявлять интерес к окружающим, входить в роль царственной особы и принимать почести с достоинством, желанием произвести впечат­ление на венский двор.

— Великий князь и великая княгиня, — востор­гался Иосиф II, — соединяют с необыкновенным талан­том и довольно обширными знаниями желание обозре­вать и поучаться и в то же время иметь успех и нра­виться всей Европе.

Приметил австрийский император и то, что «ничем нельзя более обязать их, как доставляя им возмож­ность осматривать все без подготовки и без прикрас, го­ворить с ними откровенно!»

Триест встретил чету голубизной небосвода, теплым ветром, лазурью Адриатики. Наследник пешком обо­шел большой торговый порт, забрел на верфь. Поража­ла размеренность работ, мастеровые облепили, как му­хи, стоявшее на стапелях судно. Внизу стоял сарва-ер — главный строитель корабля. Павел говорил без пе­реводчика, благо свободно изъяснялся и по-итальян­ски, и по-латыни, кроме французского и немецкого.

—    Сие судно кто проектировал? — спросил Павел у сарваера.

—    Я, сеньор.

Павел удивленно поднял брови:

—    Где вы обучались этому?

—    В разных местах, сеньор. У нас в Триесте имеет­ся неплохой лицей, потом обучался в Венеции, Амстер­даме.

Павел с досадой поморщился: «У нас в России пока не додумались завести такие школы…»

Венеция очаровала неповторимой вязью своих мно­гочисленных лагун и каналов, беспечностью и весель­ем карнавалов, легкомысленностью женщин. Прохо­дила парусная регата, балконы вдоль Большого Канала украшали ковры, цветы… На верфях достраивали кра­савцы корабли, в громадных кузницах Арсенала для них ковали тяжеленные якоря.

Через Падую и Болонью «графы Норд» направи­лись в Неаполь. Там их ждала неприятная встреча с по­слом в Королевстве Обеих Сицилии, моложавым гра­фом Андреем Разумовским. Павел без прикрас знал до­подлинно о всех похождениях графа со своей первой женой Натальей… За это, собственно, и был отправлен в дальние края его матушкой…

* * *

В порту Ливорно российские эскадры не раз госте­приимно располагались со времен Чесменской победы. Бывали здесь и отдельные корабли. Килевались, крен-говались, чинили рангоут и такелаж, пополняли запа­сы продовольствия и воды. Отсюда похитили княжну Тараканову.

Осенью 1781 года на рейде объявилась русская эска­дра под флагом контр-адмирала Якова Сухотина. Адми­рал держал свой флаг на 66-пушечном линейном кораб­ле «Пантелеймон». Следом за ним на рейде отдал якорь такой же корабль «Виктор» под командой капитан-лей­тенанта Федора Ушакова, в положенном по диспозиции месте. Команда подбирала и увязывала окончательно паруса, обтягивала такелаж, вываливала выстрела и трапы, спускала шлюпки. В общем, совершала все дей­ствия, положенные по регламенту и предусмотренные корабельными расписаниями. Все делалось без излиш­ней суеты и обычной в таких случаях нервотрепки, как происходило на многих кораблях после длительных пе­реходов, четко, быстро, добротно. Лишь изредка слы­шался посвист боцманских дудок да приглушенный ок­рик боцмана крепким словцом зазевавшегося матроса.

Солнце давно коснулось горизонта и наконец-то скрылось окончательно. Грохнула пушка с «Пантелей­мона». Заиграли горнисты зарю, медленно поползли вниз флаги с гафелей, один за другим зажглись якор­ные огни.

Ушаков размеренным шагом, как всегда после дол­гих походов, прошел по верхней палубе, цепко осматри­вая все, что попадалось на глаза. А видел он обычно всё и всех. Потому и сопровождавший его капитан-лейте­нант и застигнутые на верхней палубе унтер-офицеры, боцманы, канониры, матросы провожали вниматель­ным взглядом каждое движение командира. Сурово спрашивал за непорядок Федор Ушаков, но справедли­во. Усердие и отличие поощрял, даже иной раз лишней чаркой «за свой счет». В этот раз командир остался дово­лен, на шканцах кивком отпустил капитан-лейтенанта:

— Приглашайте офицеров в кают-компанию к ужину.

Подошел к фальшборту, оперся обеими руками. Ко­рабль слегка «водило» на якорном канате начинав­шимся бризом. Полукружьем раскинулись обрамлен­ные вечерней дымкой холмистые берега довольно уют­ной бухты.

«Два годика с небольшим, как я ушел отсюда, а ка­жется, будто вчера стоял здесь на якоре», — подумал Ушаков.

Почти три года бороздил он Средиземноморье от Гиб­ралтара до Константинополя. Когда впервые пришел сю­да, сразу получил под команду фрегат «Святой Павел».

На берегу таинственно замерцали огоньки, некото­рые из них заманчиво передвигались, словно пригла­шали с собой в путь. Здесь-то Ушаков и узнал тогда от сослуживцев с других кораблей о всех перипетиях ра­зыгравшейся трагедии, связанной с похищением княжны Таракановой.

Для проведения этой «операции» в 1773 году из Кронштадта прибыла специальная эскадра во главе с контр-адмиралом Самуилом Грейгом. На флагман­ ский корабль «Исидор» сразу же явился граф Алексей Орлов. В салоне Грейг плотно затворил двери и окна.

Тараканова, как почему-то прозвали ее, хотя она плохо говорила по-русски, повсюду — в Париже и Польше, Германии и Литве называла себя по- разно­му — внучка Петра I, княжна Радзивилл из Несвижа, дочь гетмана Разумовского, последняя из дома Романо­вых, Елизавета, и многими другими именами. В послед­нее время в Италии называла себя «дочерью Пугачева».

— По моим сведениям, — сопел перегаром в лицо Грейгу Алексей Орлов, — сия особа отправилась к ту­рецкому султану. Однако судно, на котором она