От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

А как обстоит дело в Дарданеллах?

—   По обеим берегам всюду крепостцы малые сооружены. О том я в рапорте указал, где, что и сколько. Пу­шек довольно много, где сумел, там сосчитал.

Потемкин слушал и листал рапорт Пустошкина.

—   Добро, а што слышно в столице султанской?

—   В Золотом Роге, ваша светлость, видимо-невиди­мо купецких судов. Причалы Галаты и Перы перепол­нены, торговцы неделями, как я уяснил, дожидаются своей очереди у пристани. Эскадры турецкие на виду, не таясь, видимо, изготавливаются к походу в Черное море. О том мне толковал и наш посланник Яков Ива­нович Булгаков. На берегу лагерем стоят янычары,

на взгляд не менее тысяч несколько.

Посланник сказывает, сии полки ждут только сиг­нала погрузиться на турецкую эскадру. Привелось мне, несколько таясь, побывать подле ихнего арсенала Топханы. На литейном дворе не переставая дымят тру­бы. То и дело выволакивают орудийные стволы, мед­ные. Насчитал я оных не менее сотни.

Потемкин слушал Пустошкина не перебивая, раз­валясь на диване, полузакрыв глаза, изредка постуки­вая кончиками пальцев по лакированному подлокот­нику.

Выслушав доклад, князь минуту-другую будто дре­мал, потом, глубоко вздохнув, вскинул зрячий глаз на Пустошкина.

— А ты, братец, молодцом оказался. Нынче я при­каз подписал, поздравляю тебя капитан-лейтенантом. Поди надевай эполеты и отправляйся с фрегатом в Сева­стополь. Поздравь там Войновича с контр-адмиралом, а Ушакова — капитаном бригадирского ранга. Указ ее

величества послан мною на той неделе. Быть может, ты и раньше курьера объявишься в Севастополе.

Пустошкин покинул Лиман, а в Херсон прибыл из Константинополя Чрезвычайный Посланник и Полно­мочный министр при Османской Порте Булгаков.

Екатерина сразу же приняла посланника без цере­моний и, когда тот вошел, указала на кресло.

Шестой год пребывал Булгаков в Константинополе. Императрица ему благоволила, всегда внимала советам опытного дипломата. И сейчас, заметив на лице Булга­кова некоторую встревоженность, доверительно произ­несла:

— Докладывай, Яков Иванович.

Зная, что императрица не любит многословия, рас­сказал, что и новый визирь, через рейс-эфенди, редкий день не напоминает, что Порта не может смириться с присоединением Крыма к России. Визиря то и дело подстрекают послы английский, прусский, шведский на войну против России, заверяют, что их державы тот­час выступят вместе с Турцией. Свои обещания каж­дый раз подкрепляют немалыми деньгами. Из султан­ского дворца, сераля, распускаются измышления про­тив России.

— На Родосе, ваше величество, смертоубийство на­шего консула совершено, в Кандии с дома консула на­шего толпа сорвала флаг российский.

Екатерина нахмурила брови.

— Сие, Яков Иванович, без ответа оставлять невоз­можно. Настаивай на удовлетворении всех наших прав. Касаемо ультиматума султанского, мы его откло­няем. И вперед ты подобные демарши отвергай твердо. Мы своими правами поступаться не станем.

В жаркий полдень 22 мая Екатерина со свитой при­была в Инкерман. Еще издали, спускаясь с гор, при­бывшие спутники императрицы увидели лазурную гладь громадной бухты и выстроившиеся на рейде ко­рабли эскадры. У пристани, в устье Черной речки, сто­яли наготове гребные катера. Войнович, в парадной форме, встретил Екатерину. Милостиво подав ему ру­ку, она легко взошла на катер. Гребцы, одетые в яркие оранжевые фуфайки, явно пришлись ей по вкусу.

— Здравствуйте, друзья мои, — проговорила она с добродушной улыбкой. — Как далеко я ехала, чтобы только повидать вас.

Матросы народ бойкий, неробкого десятка, а цар­ское радушие, видимо, пленило главного на катере сре­ди матросов, загребного Жарова.

— От евдакой матушки царицы чего не может статься, — нисколько не смутившись, ответил он импе­ратрице.

Войнович побледнел, пытался что-то сказать в оп­равдание дерзости матроса. Но Екатерине реплика про­стого русского матроса явно пришлась по вкусу. Чуть повернувшись к Войновичу, она перешла на француз­ский:

— Какие ораторы твои матросы, однако…

Едва катер поравнялся с эскадрой, корабли пушеч­ными залпами салютовали императорскому штандарту.

С Графской пристани, прозванной так по титулу Вой-новича, Екатерина проследовала в шатер, раскинутый на берегу моря, и празднества начались. Незаметно сгусти­лись сумерки, бомбардирское судно «Страшный», стояв­шее на якоре посреди бухты, открыло ураганный огонь по укрепленному городку, сооруженному на Северной стороне. С третьего залпа городок заполыхал, а после пя­того огонь охватил все башни и стены. Гости поражались меткости канониров, восхитилась и Екатерина.

—    Передай благоволение наше графу Войнови­чу, — сказала она Потемкину, — особливо за пальбу пушечную.

—    Канониров, государыня, обучал бригадир Уша­ков, — пояснил светлейший князь. — Сей опытный ка­питан новизны держится, выучивая служителей, и свои навыки не гнушается другим передавать.

—    Не он ли победитель чумы херсонской? — спро­сила Екатерина и, получив утвердительный ответ, за­кончила: — Таковые флагманы нам любы.

Путешествие царствующей особы в «полуденный край» окончательно разбередило самолюбие Порты. Когда Булгаков отверг все притязания Порты, султан велел посадить посланника в Семибашенный замок.

* * *

Всякая война начинается с первого выстрела. В этот раз турецкие пушечные залпы, возвестившие о войне, громыхнули над водами Днепровского лима­ на в конце августа 1787 года. Турецкая эскадра вне­запно напала на фрегат «Скорый» и бот «Битюг», сто­явшие на рейде у Кинбургской косы. Одиннадцать вражеских кораблей три часа пытались сломить со­противление русских и пленить их суда. Отбиваясь, оба судна подняли паруса и отошли к Херсону. Князь Потемкин читал первое боевое донесение контр-адми­рала Николая Мордвинова.

«Девятнадцатого числа сего месяца стоявшие с вос­точной стороны Очакова 2-мачтовые турецкие суда и один бомбардирский, в числе 11, снялись с якоря и, перешед на западную сторону крепости против фре­гата «Скорый», стали в линию, почему, как оный, так бот «Битюг» легли на шпринг и приготовились к дейст­вию. 21 числа в три часа пополудни, как скоро лежа­щий в линии неприятель из пушек и мортир учинил пальбу по судам нашим, то с оных было ответственно ядрами и брандскугелями. Началось сражение, в кото­ром с обеих сторон производился беспрерывный огонь до 6 часов, тогда фрегат «Скорый» по настоящему ноч­ному времени, имея расстрелянную форстеньгу и неко­торые повреждения в такелаже, отрубив якоря и лег под паруса, чтобы выйти из узкого места в Лиман; ему последовал и бот «Битюг»; когда суда наши приблизи­лись к Очакову, то крепостные батареи начали по ним действовать, а между тем неприятельские суда, сняв­шись с якоря, учинили погоню; фрегат и бот, допуская оные на ружейный выстрел, дали залп из ружей и пу­шек, чем, повредив многие суда, принудили их отсту­пить. При сем убито на фрегате 3 человека матросов и 1 ранен, выстрелов против неприятеля сделано 587. Яд­ра вынутые из фрегата весом 26- и 30-фунтовые».

Первый неприятельский натиск черноморские мо­ряки отбили. На следующий день двадцать пять турец­ких кораблей начали блокаду гребной эскадры Морд­винова в Лимане. Другая турецкая эскадра стояла на­готове у Западного побережья Черного моря, в Варне. Замыслы турецких флагманов состояли в том, чтобы разбить малочисленные русские эскадры по частям. Сначала сокрушить гребную флотилию, прикрываю­щую Херсон, а затем разгромить Севастопольскую эс­кадру, обороняющую подступы к Крыму. После этого высадить десанты в Кинбурн и Ахтиар и возвратить по­терянный Крым.

Если Османская Порта последние годы усиленно го­товилась к войне, чтобы взять реванш у русских, то российская армия на деле к схватке с Турцией была не готова. Потому-то стотысячная армия под предводи­тельством Потемкина вместо марша для штурма Оча­кова, ключа к Лиману, застряла у Елизаветграда.

Неутомимый в делах мирных, светлейший князь иногда впадал в хандру, когда в воздухе пахло поро­хом. Флот еще не оперился, всего дюжина кораблей и фрегатов, разных по боевой выучке. И все же Потем­кин решился дать урок туркам на море. Давно его грыз­ла скрытая зависть к графу Алексею Орлову, не давали покоя лавры героя морской виктории в Средиземном . море, титул доблестного графа «Чесменского».

В конце августа, в субботу, в Севастополь приска­кал запыленный курьер от Потемкина. Вскрыв дрожа­щими пальцами пакет, Войнович никак не мог разгля­деть плясавшие перед глазами буквы и передал рес­крипт адъютанту.

— Прочитай-ка, ты помоложе.

Пробежав скороговоркой титулы Войновича, Сеня-вин нарочито громко стал читать приказание светлей­шего:

— «Собрать все корабли и фрегаты и стараться про­извести действие, ожидаемое от храбрости и мужества вашего и подчиненных ваших, хотя бы вам погиб­нуть».

При последних словах Войнович невольно засто­нал, а Сенявин невозмутимо продолжал:

— «Но должно показать всю неустрашимость к на­падению и истреблению неприятеля. Сие объявите всем офицерам вашим. Где завидите флот турецкий, атакуйте его во что бы то ни стало, хотя бы всем про­пасть».

Опустившись в кресло, Войнович молчал, то и дело вытирая платком вспотевший лоб. Просительно глядя на Сенявина, спросил:

— Каково мыслишь наилучше исполнить приказ светлейшего?

Сенявин бодро ответил:

— Перво-наперво, ваше превосходительство, на­добно немедля пригласить капитанов. Тем паче дело к обеду.

Войнович приободрился:

— Истинно так. Оповести поживее и в кают-компа­нию не забудь распорядиться.

Выслушав рескрипт Потемкина, все сошлись в мне­нии — идти к Варне и атаковать турецкую эскадру. Войнович совсем обрел уверенность:

— Господа капитаны, прошу изготовить корабли к выходу в одни сутки, а утром послезавтра будем сни­маться с якоря.

Капитаны молча выслушали Войновича, а сидев­ший напротив Ушакова командир «Марии Магдали­ны» Тиздель недовольно поморщился:

— Ваше превосходительство, понедельник день не­счастливый для моряков, всем известна сия дурная примета.

Многие одобрительно загалдели, поддерживая из-деля. И только один Ушаков возразил:

— Почитаю, в деле воинском порядок определяет­ся уставом, а не причудами житейскими.