От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Рекомен­дует турок на французов натравливать, ровно собак. Того более, — Ушаков достал из секретера шкатулку

с письмами. — Вот послушай. «Пущай они, что хотят делают с французами, а вам обременяться с пленными не следует, оставляя французов на произвол турков».

—   А, каково? — Ушаков закрыл шкатулку. — Хо­тя французы — якобинцы, токмо мне от этого не легче. Совесть-то не дозволяет зверем быть, с пленными не по-людски поступать.

Пустошкин рассказал, что Томара располагает све­дениями, как будто Нельсон норовит наши корабли от Корфу отвадить, блокаду снять, дабы, мол, оказать по­мощь королю Обеих Сицилии.

Ушаков не ответил, а только опять открыл шкатул­ку, вынул бумагу, протянул Пустошкину.

— Вот полюбуйся, Павел Васильевич, как Нельсон печется о том, что ты поведал.

Пустошкин, читая, покашливал.

— Сей адмирал, я слыхал, отваги немалой, одна-че, — Пустошкин вернул письмо Ушакову, — и он при Санта-Крусе с десантом фиаску испытал от гишпанцев.

Слушая Пустошкина, Ушаков думал о другом. Вспоминал, как в Константинополе его отговаривал Сидней Смит от похода к Ионическим островам и к Мальте.

— Крутят англичане, нас за простаков считают, ан не выйдет, нас на мякине не проведешь.

Ушаков знал малую толику английских недоброже-лательств, но судил верно. Всего два месяца назад он от души предлагал Нельсону руку дружбы. Теперь же Нельсон подговаривал Кадыр-бея оставить Корфу и ид­ти в Египет. А капитану Боллу на Мальту откровенни­чал: «Нам тут донесли, что русский корабль нанес вам визит, привез прокламации, обращенные к острову. Я ненавижу русских, и если этот корабль пришел от их адмирала с о. Корфу, то адмирал — негодяй».

В начале января Ушаков узнал, что французы гото­вят подкрепления в портах Адриатики. Купеческие су­да из Венеции и Триеста передали новости — из порта Анконы вышли три корабля с десантом на Корфу.

Флагман без промедления послал на перехват их Пустошкина.

— Бери два своих корабля, кои привел, в придачу четыре фрегата. Следуй курсом на пересечку, галсы располагай пошире. Ежели встретишь, атакуй без про­медления, корабли те перегружены десантом. Разбей их, жги, топи, бери в плен.

Поле ухода Пустошкина блокада острова усложни­лась. Темной январской ночью прорвался сквозь дозо­ры линейный корабль «Женеро». Французы выкраси­ли паруса в черный цвет, подобрались к линии дозора, где стояли более быстроходные турецкие корабли. Бег­леца заметили, открыли огонь. Ушаков дал сигнал: «Догнать неприятеля». В погоню отправились лишь русских два фрегата, но скорость их была мала. Ушаков приказал туркам отрядить вдогонку быстроходные корабли, но те попросту отказались.

Утром Ушаков даже не взглянул на вошедшего в ка­юту мягкой походкой Кадыр-бея.

— Капитаны твои спят беспробудно вместе с матро­сами. Так дело не пойдет. Как хочешь, а я отпишу Томаре, пускай визирю донесет, за что твои капитаны жа­лованье получают.

Кадыр-бей был с Ушаковым в добрых отношениях, молчал, виновато улыбался, разводил руками.

— Долгое время упущено, — продолжай Уша­ков, — обнадежен я был обещаниями Блистательной Порты прислать войска для штурма крепости. Францу­зы из крепости беспрестанно разоряют деревни, отби­рают у жителей провизию, крепость укрепляют. Еже­ли еще время упустить, взять крепость будет невоз­можно.

Два с лишним месяца крепость обстреливали кораб­ли и береговые батареи, держали французов в напря­жении, но вреда большого не наносили. Пятиметровая толща стен бастионов надежно укрывала защитников. По существующей морской тактике крепости, подоб­ные Корфу, могли быть взяты лишь длительной глухой блокадой кораблями, дабы принудить гарнизон капи­тулировать, когда иссякнут запасы провизии. Так дей­ствовали сейчас англичане на Мальте, на острове у них находился большой десант, вооружено 14 тысяч жите­лей, но крепость они сумели взять спустя год.

Ушаков ждать не мог. Обстоятельства, как и союз­ники, были способны перемениться в любое время. И Ушаков решил действовать по-новому, по своему ра­зумению, вопреки догмам. На штурм цитаделей он за­думал прежде всего обрушить огневую мощь корабель­ной артиллерии русской эскадры. Способности своих канониров он знал, а турецкие пушкари в счет не шли. Для непосредственного взятия крепости флагман на­чал готовить матросов и солдат- абордажников. Они мастерили лестницы, фашины — связки прутьев, хворос­та, закидывали ими рвы, тренировались штурмовать укрепления. Флагман придумал сотню специальных флажных сигналов и разослал их на корабли.

3 февраля возвратился и подключился к блокаде от­ряд Пустошкина. Флагман собрал военный совет на «Святом Павле». Переборки каюты были сплошь увеша­ны планами Корфу, Видо, рейдов. Ушаков был краток:

— На сих листах наша диспозиция обозначена пол­но. Приказ эскадрам на атаку будет вручен немедля. Главную цель — крепость Видо — штурмовать кора­бельной артиллерией с картечной дистанции, со шпрингов. Командиры сей маневр знают отменно. Служителями и припасами обеспечены. Наперво над­ лежит прислугу неприятельскую от пушек и мест ук­репленных сбить споро и десантам путь очистить. На­чало штурма завтра поутру, по учиненному сигналу.

Атака и штурм начались 18 февраля с первыми лу­чами солнца. В четверть восьмого утра по сигналу флагмана «Атаковать остров Видо» эскадра снялась с якорей. Флагман поднимал на фалах один за другим позывные кораблей с указанием целей. Окрестности Видо сотрясались от грохота канонады. Флагман пока­зывал пример, атаковал на ходу первую батарею, про­шел вдоль берега, стал на шпринг в двух кабельтовых от самой мощной, второй батареи и всем бортом от­крыл залпами картечный огонь, почти в упор расстре­ливая прислугу. Одновременно русские батареи на Корфу открыли огонь по Новой крепости, фортам Сальвадор и Святого Рока. Под прикрытием огня кора­бельных пушек в Видо и Новой крепости устремились шлюпки с десантами русских матросов и солдат-абор-дажников. Завязались вскоре рукопашные схватки. Французы всюду не выдерживали натиска русских и начали отступать. Кое-где рядом с русскими действо­вали и албанские солдаты, присланные наконец Али-пашой.

Штурм бастионов Видо ошеломил французов, и, ви­дя безнадежность сопротивления, они начали сдаваться.

Командир «Магдалины» передал, что на первую ба­тарею ворвались турки и хотели начать резню сдав­шихся в плен французов.

Ушаков послал адъютанта, лейтенанта Балабина, к Пустошкину.

— Передать Пустошкину: немедля выставить у вхо­да во все бастионы наш крепкий караул. Турок и албан­цев не пускать, ежели полезут, гнать прикладами.

В два часа дня внезапно, как по команде, смолкли пушки, и громовое русское «ура» сотрясло могучие уте­сы острова — над крепостью взвились русские флаги.

Полчаса спустя к борту «Святого Павла» подошла шлюпка с пленными французскими офицерами во гла­ве с генералом Пивроном.

С падением Видо и передовых укреплений Новой крепости участь Корфу не вызывала сомнений. Ключ от морских ворот находился в руках Ушакова. Отныне с высот Видо открывалась возможность беспрепятст­венного обстрела Старой крепости на Корфу. Стреми­тельный штурм бастионов на Видо и Новой крепости на Корфу показал французам, что им противостоит иной, совершенно отличный противник от всех, встречав­шихся ранее, — австрийцев, итальянцев, турок… В ожесточенных рукопашных схватках на бастионах Святого Рока, Сальвадора и Новой крепости французы явно уступали русским матросам и солдатам. Отныне дело было только за временем. И видимо, это хорошо уяснили французские генералы.

Не успели утром следующего дня возобновиться атаки французских укреплений, как на стенах послед­ней, Старой крепости, появились белые флаги.

Ушаков приказал немедля прекратить огонь. На борт «Святого Павла» прибыли два французских офицера-парламентера. Комиссар Директории Дюбуа просил начать переговоры о сдаче крепости. Ушаков тут же вручил ответ парламентерам: «До сдачи крепос­тей Корфу, дабы не проливать напрасно кровь людей, я на договоры согласен». Вызвал адъютанта Балабина.

— Поезжай с французами, вручи им мои условия. Все условия русского флагмана французы приняли без оговорок.

Крепости со всем находящимся в них имуществом, а также корабли передавались победителям по описи. Сдавшийся гарнизон перевозился в Тулон, с догово­ром, под честное слово — 18 месяцев не применять ору­жие против союзников.

20 февраля комиссар Директории Дюбуа и генерал Шабо подписали капитуляцию.

Ранним утром 22 февраля на фалах «Святого Пав­ла» запестрели флаги сигнала: «Обеим эскадрам снять­ся с якорей и следовать линией по всему рейду на яко­ря». Корабли в целях предосторожности плотным кольцом окружили внешний рейд.

В полдень французский гарнизон, выходя из крепо­сти, положил перед фронтом наших войск ружья и зна­мена. На всех крепостях и плененных кораблях взви­лись российские флаги.

На верхней палубе русских кораблей, у мачт и на реях, на батарейных деках в откинутые порты, всюду с радостными физиономиями глазели на происходящее матросы.

— Ух ты, поперли француза здорово…

Ушаков вместе с Пустошкиным стояли на шкан­цах, и им тоже передалось настроение экипажа. Про­стым глазом хорошо просматривалось, как, понуро опустив головы, отходили в сторону французы.

—    Федор Федорович, — прервал молчание Пустошкин, — а сия виктория наша над войсками Директории впервой в кампании супротив француза.

—    Все верно, Павел Васильевич, к тому же трофей немалый. Как-никак четыре генерала и три тыщи войск, в таких-то крепостях. Пожалуй, сие впервые. — Ушаков прервался и озабоченно перевел взгляд на берег. — После молебна, Павел Васильевич, съездим на берег в гошпиталя к служителям, а торже­ства после…

Залпы прервали разговор флагманов, крепости са­лютовали адмиральскому флагу. На борт «Святого Павла» доставили знамена крепостей, флаги француз­ских кораблей, ключи от крепостей. Трофеи оказались немалые — больше шестисот пушек с мортирами, ты­сячи ружей, сотни пудов пороху, тринадцать боевых кораблей и судов. История до сих пор не знала подобно­го штурма и взятия приморских крепостей с моря. От­ныне русская эскадра владела контролем на путях в Адриатику, Венецию, Италию из Восточного и Юж­ного Средиземноморья.

* * *

Первый воскресный день после штурма выдался по-весеннему теплым, солнечным. Настолько привыкли моряки за три месяца к оглушающему грохоту каждо­дневно гремевшей канонады, что тишина, царившая в гавани, непривычно звенела в ушах, клонила в дре­моту. Подставив лица солнцу, на баке