От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

«Святого Павла» уселись кружком вокруг фитиля матросы и гренадеры пехотного батальона, приписанного к кораблю.

—   Вишь ты, братцы, нынче-то у нас в Угличе вью­жит, — разомлевший на солнцепеке канонир с медно-красными щеками прикрыл глаза, — поди, Масленица вскорости.

—   Масленица-то хороша, а нынче хошь досыта нас попотчевали. — Усатый гренадер, задрав рубаху, по­гладил волосатый живот.

—   А все она, война треклятая.

—   Куды уж, скольких, почитай, отпели-то нонче. - Седой капрал, тяжко вздохнув, перекрестился.

В наступившей тишине все невольно повернулись в сторону кормы. Играла флейта, в прозрачном безмол­вии над бухтой струилась грустная мелодия.

—    Ишь ты, — нарушил молчание канонир, — дав­ненько не слыхать было благоверного. Знать, душой от­дыхает, еще одной заботой менее стало.

—    Стать смирна! — Капрал первым заметил с пра­вого борта десятивесельный катер под флагом контр­адмирала Пустошкина. Звуки флейты прервались вне­запно, когда Пустошкин еще шел по шкафуту. Флаг-офицер Ушакова, лейтенант Петр Головачев, привет­ливо распахнул дверь в адмиральскую каюту, давая по­нять, что контр-адмирала ждут.

—    Ты уж прости, Федор Федорович, не гневай­ся, — смущенно улыбнулся Пустошкин, — и сам несладился, и тебя враз от полюбовной утехи отвадил.

—    Полно, Павел Васильевич. — Ушаков убрал футляр с флейтой в массивный шкаф, возле балконной двери.

На столе флагмана лежал ворох исписанных бумаг.

— Кумекаю вот о правлении на островах, — Уша­ков кивнул на бумаги. — Надобно на семи островах ка­кую ни есть власть учреждать.

Пустошкин озорно вскинул брови:

— А по мне, Федор Федорович, определить военно­го губернатора, и баста.

Ушаков замахал рукой. Пустошкин, пожалуй, был единственным на эскадре, с кем он откровенничал.

— Хватает, Павел Васильевич, таковых и там у нас, — он повел пальцем на восток. — Зрел, у францу­за коим образом устройство-цитадель, а при ней комис­сар Директории над всеми…

Ушаков взял со стола исписанный лист, протянул Пустошкину:

— Полюбуйся, о чем граждане Занте прислали пе­тицию.

Пустошкин углубился в чтение. Триста горожан ос­трова поздравляли русского адмирала с победой у Корфу, сообщали о наболевшем. Власть в городе узурпиро­вали семейства именитых дворян. Просили горожане об одном — вернуть им те права, которые он дал, как только прибыл, и позволить выбирать судей от всех граждан — из лекарей, стряпчих, мастеровых, худож­ников и прочих.

— Уразумел? — Ушаков положил письмо на стол. — Не токмо, что было, большего просят, из разно­го люда выборных иметь. — Усмехнувшись, посмотрел на товарища, кивнул на конторку: — А высочайшие ре­скрипты намного другое глаголют.

Пустошкин понимающе потер подбородок.

—   Ну и как же с ними определишься?

—   Выдал ответ, ежели просьба сия справедлива и учиняются неправды там, сам наведаюсь, а коли по­надобится, с эскадрой. Правое дело поддержки требу­ет. — Ушаков, помолчав, добавил: — О другом размы­шляю. Острова все объединить надобно в единое целое,

сенат выбрать, учредить республику. Для того законы потребны, а их нет.

— Велика ноша у тебя, Федор Федорович. Ушаков сдвинул брови.

—   Была бы одна, а то их… — кивнул на стол. — Ныне вновь любезный адмирал Нельсон просит помочь для спасения их сицилийского величества, буд­ то Мальта им уже спасена.

—   Шутить изволишь, Федор Федорович, который месяц Нельсон с Мальтой не совладает, а гарнизон там поменее, чем на Корфу.

Пустошкин вдруг заговорил о Калиакрии. Как рас­сказал ему Сорокин, при Абукире сражение было схо­жее с Калиакрией.

Ушаков с интересом прислушался. Пустошкин по­яснил, что когда Сорокин был в Египте у командора Смита, то встречался с пленным французским капита­ном. Тот утверждал, что Нельсону не видать бы викто­рии, коли у французов орудийные деки не были забиты хламом. Ремонтировались они и палили одним бортом вполсилы.

Ушаков лукаво прищурился:

— У Нельсона кораблей было чуток больше, чем у французов, а у меня супротив турок в два с лишним раза менее…

Пустошкин засмеялся.

— Ну, Федор Федорович, где Нельсону с тобой тя­гаться. — И спохватился: — Прости, пожалуй, загово­рился я. Сей же час кренгование на «Михаиле» в бухте Гувино, там мне быть беспременно.

Проводив товарища, Ушаков сел за стол, взял перо, задумался, глядя в распахнутую балконную дверь, ку­да струились знойные лучи полуденного солнца. Вывел заголовок.

«План о учреждении правления на освобожденных, французов прежде бывших, венецианских островах…»

Теплый, по-весеннему ласковый бриз шелестел бал­конными шторками.

«…В Корфу присутствовать будет сенат, главное правительство республик оных, который решать будет политические, военные и экономические дела по боль­шинству голосов…»

Корабельный колокол четыре раза отбил двойную склянку. В ту же минуту следом за флагманом затре­звонили колокола на всех кораблях, русских и турец­ких, веером стоявших на рейде.

Наступила полночь. Ушаков вышел на балкон, рас­стегнул камзол, глубоко втянул родной, терпкий запах моря. «Где, в кои минувшие века чужеземные полко­водцы возглашали освобожденным гражданам спра­ведливые формы правления?» Он не помнил.

Писанина отнимает уйму времени от других неот­ложных дел. А при нем нет, по сути, ни одного грамот­ного писаря. Сразу после взятия Корфу не выдержал, буквально взмолился перед Кушелевым: «…Совсем ме­ня письмоводством задавили и отнимают время от деятельностей важнейших; а письмоводцев, которые бы сами могли по одному объяснению моих слов сочинять рапорты и донесения, здесь нет. Я измучен до такой крайности, что сделался больным. Повторяю просьбу мою, исходатайствовать мне милость и благоволение присылкою достаточного числа способных письмовод­цев, историографа и мастеров рисовальных…»

Утром флагман принялся дописывать список отли­чившихся при штурме Корфу. Рапорт Павлу I о взятии Корфу отправил сразу. Теперь следовало представить на милость императора ходатайство о поощрении под­чиненных. Перечитывая донесения командиров, благо­душно улыбнулся. Командир «Святого Павла», капи­тан 1-го ранга Сарандинаки, в конце донесения упомя­нул Ваню: «Волонтеры из дворян, обучавшие к море­плаванию навигацкие науки: Иван Ушаков, Петр Шал-ковников. Находились при командующем кораблем в должности адъютантов и исполняли оную с ревнос­тью и усердием исправно; рекомендованы с похвалою».

Дописав список и немного поразмыслив, Ушаков решил не упускать случай и попросить за Ивана графа Кушелева. Благо он уже адмирал и, слышно, в боль­шой силе у императора.

«Адмиралу графу Кушелеву. 20 марта 1799 г. Ко­рабль «Св. Павел» при Корфу. Ваше сиятельство, м-вый г-дарь! Племянник мой, брата моего родного сын, Иван Ушаков, был содержан всегда при мне, кош­том моим обучен и окончил все навигацкие науки, к мореплаванию принадлежащие; пять кампаний сря­ду был со мною в море при эскадре, на моем корабле, волонтером; обучался практике и ныне находится в должности адъютантом при командующем кораблем флота капитана 1 ранга Сарандинаки, от коего реко­мендован и представлен с прочими рекомендованны­ми. Прошу покорнейше ваше превосходительство не оставить вашим покровительством и милостию, так как он не определен еще в службу. Намерение мое было, обуча, записать его в Морской Кадетский корпус, в гардемарины, дабы с прочими после мог быть экзаме­нован; теперь же представляю на вашу волю и благо-рассмотрение и буду доволен, только бы он был опреде­лен в службу, как угодно, а я буду стараться об оконча­нии им других наук. Благосклонность вашу почту соб­ственной ко мне вашей милостию и проч.».

Племяннику флагмана сильно подфартило. В том же году был произведен в мичманы. Однако отличив­шихся при штурме Корфу император не пожаловал своей милостью, никого. Крутой по натуре Павел I, взбеленился. Оказалось, взбесило его известие о бегст­ве с рейда Корфу французского корабля «Жанейро». Ни один участник взятия Корфу не получил какой-ли­бо награды.

Ушаков недоумевал: «Сызнова чьи-то козни?» В Николаеве второй месяц переменилась власть. Вмес­то уволенного в отставку Мордвинова командует фло­том адмирал Вилим Дезин. Бывший командующий Азовской флотилией слыл не храброго десятка, ни то ни се, на явные интриги вроде бы неспособен…

Правда, сам флагман в обиде не оказался. В первый весенний день получил пожалованные императором награды. За взятие Цериго — бриллиантовые знаки к ордену Александра Невского, за овладение крепос­тью на острове Занте — орден Святого Иоанна Иеруса­лимского. В канун Пасхи прибыл указ императора: «Его и.в. всемилостивейше пожаловать соизволил ви­це-адмирала Ушакова за покорение всех похищенных французами прежде бывших Венецианских островов и взятие последнего из них острова Корфу с крепостя­ми, укреплениями и военными кораблями, в адмира­лы», Пустошкина произвели в вице-адмиралы. Рос­сийского адмирала чествовал султан, Селим III, выс­шей наградой — «челенгой» — пером из своей чалмы, украшенном алмазами. Прислал поздравления и Нель­сон23 : «От всей души поздравляю ваше превосходительство со взятием Корфу и могу уверить вас, что слава оружия верного союзника столь же дорога мне, как слава моего государя».

Пламенно поздравил из Северной Италии Алек­сандр Суворов: «Великий Петр наш жив… Что он по разбитии в 1714 году шведского флота при Аландских островах произнес, а именно: «Природа произвела Рос­сию только одну, она соперниц не имеет» — то и теперь мы видим. Ура! Русскому флоту! Я теперь говорю само­му себе, зачем не был я при Корфу, хотя мичманом?»

* * *

Полномочный российский министр при короле Обе­их Сицилии граф Мусин-Пушкин был раздражен. Ни с того ни с сего после приятного обеда его вдруг при­гласил король Фердинанд. Пропали до вечера карты и милая компания. Карету подбрасывало на ухабах, с моря, продувая насквозь экипаж, пронзительно свис­тел ветер. Конечно, это не Фердинанду, а его жене коро­леве Каролине он понадобился. В королевстве знали все, кроме ее мужа, жалкого труса и осла, что фактически правит Неаполем и всем королевством она, «неаполи­танская фурия», как прозвали ее за необузданный нрав. Собственно, эта бешеная баба и виновата в том, что ми­нистр принужден обитать вот уже третий месяц в проду­ваемом насквозь ветрами Палермо. Как было прекрасно в Неаполе! Надо же