разговоры о пустяках так…Да простите сейчасконечно я сбился с мысливы сделали это так просто так естественносейчас дыхание вернется и я смогу продолжатьпусть глаза упиваются ею как дети телевизорома мы сможем поговорить наконец спокойнодвое взрослых у которых свои проблемы гораздо серьезнеемне пришло сейчас в голову что колонии нудистовили даже целые поселки как во Францииэто не просто причуда это видимо те людикоторые не могут общаться друг с другом иначеони непрерывно думают о том что у другого под одеждойи только сняв всю одежду они могут наконецговорить о важном о делах о чувствах о детяхо деньгах о здоровье о судьбея их теперь понимаю и понимаю тех художниковкоторые обнажали свои модели по любому поводуну зачем скажите Свободе на баррикадахнужно сбрасывать лямки платья с плечзачем раздеваться для завтрака на траведля игры на лютнене проще ли махе остаться красиво одетойно я понимаю художников и завидую имони часами могут предаваться блаженному и оправданному созерцаниюа пальцы у них при этом заняты палитрой и кистьюпростым же людям возбраняется проводить времяв разглядывании самой совершенной части творенияэто считается смешно и глупокроме того начинается ревнивый зуд в пальцахони ревнуют как раньше глаза к спинеи тоже оказывается умеют поднимать скандалыотвлекать мысли от возвышенно абстрактных теми я вижу что вы не сердитесь на нихвам кажется что эта орава заслуживает снисхожденияо вы даже готовы взять их в руки и успокоитьвы даже готовы впустить их в комнату с телевизоромДа приходится признатьснова сбой дыханиянаверное у меня начинается воспаление легкихво всяком случае жар налицопролежать столько часов под дождем на холодной землено это ничего организм справлялся и не с такимплохо только что глазам теперь ничего не видноэти пятеро в подобные минуты начинают вести себя такбудто дорвались наконец до своего истинного предназначениябудто ничем другим они заниматься не могут не хотят не будутсловно вот так слегка нажимаяи чувствуя обволакивающую податливую бесконечностьнажимая и отпускаянажимая и отпускаякаждой подушечкой по отдельностиони извлекают какую-то неслышную нам музыкукоторую они могут слушать часамии однажды они действительно провели так всю ночьпричем женщина была незнакомойсоседкой по автобусу Чикаго – Нью-Йорквы будете меня осуждать назовете развратникомно мне просто было нужно что-то сделатьчтобы она перестала говорить о философиии она действительно успокоиласьперешла как они говорят из быта в бытиеи я был отчасти даже горд имиих постоянством и умением довольствоваться однойя всегда считал что жадное блуждание вправо и влевовверх и внизэто признак дикостиэто неумение наслаждаться вглубь чем-то однимправда мы сидели тесно прижавшись друг к другуи они прокрались под пледом незаметно для других пассажировтуда куда только и могли добратьсято есть до одной левойи если бы у них был выбор…Нет так нельзязачем вы это сделаливы провоцируете эту жадную ораву сбиваете с толкуконечно теперь бесполезно говорить имчто левая точно такая как праваядети не станут вас слушать если им говоритьчто телевизор в соседней комнате имеет те же программыони все равно будут рваться тудано только для того чтобы потом захотеть обратновидимо им как и людям дороже всегомомент встречи и узнаванияи они бегают взад-вперед не от жадностиа для того чтобы множить эти счастливые встречии радостно проверять рост правой и левойэто волшебное созреваниехотя здесь конечно появляется снова пожирательскии элементда-да и глаза и пальцы начинают воображатьчто они превратились в роти должны оставлять время от временисладкие предметы своих вожделенийкак огородник оставляет время от времени клубничный кустчтобы дать время дозреть новым ягодамно при этом ему не хочется терять время зряведь он должен проверить и другие грядкион помнит что где-то ниже у него зрелбесподобный гибрид светлой тыквы и мягкого мандаринада-да тропинка туда шла по ущелью перекрытому узлом кушаканесложный шлагбауми все же его не одолеть без помощи второй пятеркиага так вот она эта цветущая долинас кратером посрединекакое счастье оказаться здесьв ней узнаешь предмет мечтыпредмет сновполе бескрайних скольжений для глаз и пальцевэто как выход на новый регистр тысячи клавишпо которым можно пролетать вверх и внизот ноты томительно до ноты больнопрости не понимаю слишком громкие нотынет ты не хочешь сказать что и твои пальцыодержимы музыкальными страстямичто им нужен мой жалкий клавесинНо тогда нам придется открыть границыполное разоружение долой стены и барьерыя уже понял что руки твоипочему-то тянутся к оружиюв минуты сердечного волненьяно все же забудь положи его на пол и иди сюдане обращай внимания если я вскрикну раз другойэто всего лишь ссадина на коленено ведь мы можем сегодня обойтись без негоне будем его трогать нам хватит трех колен на двоихтвои так прекрасныно можно я сначала повернусь спинойдай ей встретиться сноватеперь уже без всяких текстильных помехя узнаю старых друзей правую и левуюи мягкую долину под нимиа теперь иди сюдатеперь я должен представить одного нарушителяпересекшего границу без визыон слегка оскорблен этим держится напряженно натянутоо да он обожает быть в центре вниманияно сегодня его лучше не баловатьего не отвлечь пустякамиего не пошлешь как ребенка к телевизоруон без ума от тебя давно-давнокажется с той ночи в Лондонекогда я водил тебя к хирургу и потом мы вместерассматривали твою подкожную рентгеновскую сокровенностьи если его не пустить туда куда он рветсяв царство милых тайн как сказал ваш поэтон не даст нам покояне позволит ни говорить ни рассматривать друг другани обниматьсяНу вотвот он и дома скандалист и бунтарьсовсем совсем домав центре мирозданияа я наконец могу делать точего и ты оказывается все время хотелаобнимать и целовать а он нам больше не помешаеттеперь ты видишь как ужасна скрытностькак много мы упустили из-за неев коротком плаванье жизнивот это мы могли уже делать в Хельсинкикогда спаслись от бандитокно только осторожно чтобы не сдвинуть твои сломанные ребраа вот это в Финском заливекогда проплывали мимо Кронштадтаи ты уже чувствовала себя гораздо лучшеа в иллюминаторе был виден далекий купол собораа вот это в гостинице «Европейской»вечером того дня когда мы так глупо поссорилиськогда мне было так невыносимо одинокосмотри какая длинная жизнь у нас уже позадии вот это мы могли бы сделать друг другукогда остановили машину в Гатчинском паркеа вот это подъезжая к Лугеа это в лесу под Плюссойа на подъезде к Пскову на подъезде к Псковумогло произойти непоправимоето чего больше всего боится ваше правительството есть высадка многомиллионной американской армиив самом центре любимого отечестваона надвигается она приближается неумолимоно об этом никто не узнает никто не узнаетесли только я смогу сдержать рвущийся из сердца крикрвущийся крик рвущийся крикОн замер, но не как измотанный, упавший без сил бегун, а как победный метатель копья, ядра, мяча, диска, подгоняющий жадным взглядом летящий снаряд, подталкивающий его справа и слева к заветной цели, напрягающий нераскрытые радиосилы наших желаний, текущих по беленьким нервам, пока не услышал волшебный шелест пробитой мишени и не начал тихо смеяться.
– Попал, попал, попал, – бормотал он.
– О чем ты? о чем ты? о чем ты? – бормотала она.
– Я попал, я забил, я победил, я выиграл, – объяснял он.
– Не знаю, не верю, не слышу, не понимаю, – повторяла она.
– У нас родился, зачинался, начинался, возникался ребенок!
– Сынок или дочка? – деловито и доверчиво спросила она.
– Он сам еще не решил.
– Вот и прекрасно. И пока он там решает, кем ему быть, ты можешь поговорить со мной серьезно, как ты хотел с самого начала? Можешь рассказать все те волшебные вещи, которых ты не мог высказать вслух, пока я была вдали и под одеждой?
– Да… Конечно… Я так ждал этого… так ждал… Но сейчас… не знаю, что со мной происходит… Конечно, это позор… но я засыпаю… позорно и счастливо засыпаю… но завтра… завтра я… непременно…
Радиопередача о главной русской тайне
(Лес под Опочкой)
Да, я открыл ее, дорогие радиослушатели. Случайно, без всяких усилий напоролся, не зная, что меня ждет. Теперь я понимаю, почему они держат свою границу на замке, почему не разрешают иностранцам разъезжать свободно по стране, почему смотрят на каждого пришельца с подозрением. Тайна тянется на десятки и сотни километров, и тем не менее ее невозможно заметить ни с самолета-шпиона, ни со спутника, ни из окна туристского автобуса. Я еще не знаю, где я спрячу эту пленку. Если таможенники обнаружат ее, вряд ли мне разрешено будет уехать. Разумнее было бы подождать и вывезти этот рассказ в голове. Но я боюсь, что месяц спустя впечатление ослабнет, я сам себе не поверю и не смогу описать увиденное.
Возможно, все дело в скорости передвижения. Возможно, если бы у нас не испортился автомобиль, я бы проехал ее насквозь, но так ничего и не заметил бы. Но из-за поломки нам пришлось идти до деревни пешком больше часа. Возьмите любой знаменитый киношедевр и пустите его в три раза быстрее. Сможете вы что-то почувствовать, оценить за двадцать минут мелькания? Нет, вам нужно увидеть все кадр за кадром, все три тысячи шестьсот секунд, на правильной скорости – только тогда откроется замысел режиссера.
Впрочем, не только скорость. Эффект касания тоже очень важен. Даже сквозь подошву ботинка. Сначала вы ощущаете мягкость пыли на дорожке. Потом дорожка ныряет в низинку, исчезает под лужей, и вам нужно обойти стороной, пройти между стволами деревьев. Сразу нога тонет во мху. Мох сухой, беловатый, прохладный. Если присесть и вглядеться, он напоминает зимний лес, ждущий уменьшенную Алису. Он тянется бесконечно. Правда, вдали он начинает менять цвета. Будто там, в уменьшенном моховом мире, времена года могут уживаться рядом: зелень лета бок о бок с осенней рыжиной, потом – снова белые, облетевшие веточки.
Вы возвращаетесь на дорогу, но ощущение двойной бесконечности – вширь и в глубину, под ногами и над головой – не исчезает. Оно просто отодвигается на задний план, как звук контрабаса. А на передний план выходят трубы. То есть сосновые стволы. Им не видно конца. И не слышно. Небо ритмично мелькает в просветах наверху. Небесный тапер выводит незатейливую мелодию чуть механически, словно устав подыгрывать раз за разом одной и той же – пусть прекрасной – фильме. Но безбилетный зритель, пробравшийся в зал волею случая, поддается колдовству безотказно.
Сосновый бор кончается. Начинается море листвы. Березы и дубы. Поляны, окруженные неизвестными мне кустами. Желтые и оранжевые листочки – как пробы косметики к большому осеннему балу. («Не слишком ли много кармину? Ничего, в нынешнем году это будет модно».)
Дальше – еловая поросль. Ряды новогодних елок. Все в белой сверкающей мишуре. Вглядевшись, понимаешь, что это просто роса на паутинках. Миллионы ловчих сетей, отяжелевших от капель, натянуты в воздухе между иголками. Через полчаса роса испарится и сети снова станут невидимы. Начнется большой лов летучей добычи. А мы снова вернемся к иллюзии, будто этот мир устроен для нас. (Не для пауков же!)
За ельником – широкий просвет. Высохшее болото. Мох расшит клюквенным бисером. Янтарем морошки. Сады перезревшей, осыпающейся гоноболи. Запах дурмана. Белые косметические пуховки раскачиваются на высоких стеблях.
