Морская сила(Гангутское сражение)

кам­ней корпус судна заваливается на бок, обнажается подводная часть — днище, — и ее очищают железны­ми скребками от ракушек. Потом перетаскивают кам­ни на другой борт и чистят другую половину.

Иногда применяют иной способ. На берегу уста­навливают большие деревянные вороты. На них заво­дят толстые канаты и закрепляют на борту судна. Вращая вороты, наматывают на них канаты, и судно накренивается.

Крюйсу все это дело было знакомо до тонкости. Только не совсем понимал он, почему генерал-адми­рал втравил его в эту канитель. «Сие дело капитана «Полтавы» и флагмана эскадры», — слегка возму­щался про себя Крюйс. Но приказ есть приказ.

Первым делом он пригласил капитан-командора Сиверса и капитана «Полтавы» Фан Геята:

— Генерал-адмирал распорядился произвести не откладывая кренгование «Полтавы».

«Не разумею, почему Крюйсу поручили такое де­ло, — не отводя глаз от пронзительного взгляда Крюйг са, подумал капитан-командор Сиверо, — сия обязан­ность моя и Фан Гента. Не успели по осени, рано моро­зы ударили. Но мы и без Крюйса об этом заботу имеем».

В свою очередь, Крюйс напыщенно переводил взгляд с командира «Полтавы» на Сиверса.

Двенадцать лет, как делает карьеру Сивере в рус­ском флоте. Недолюбливал его Крюйс, когда был флагманом эскадры. Уж больно самоуверен и занос­ чив. Хотя дело знает превосходно.

После Гангута государь произвел его в капитан-ко­мандоры, назначил командовать эскадрой. Но надо показать, кто здесь старший.

— Полагаю, — сухо начал вице-адмирал, — для успешного выполнения указа господина генерал-ад­мирала кренгование начать завтра. Для того весь эки­паж привлечь — матросы за зиму отъелись, пусть по­бегают.

Несколько расположенный к общению с капита­нами и флагманами, Крюйс был чрезмерно требовате­лен к «подлому» званию людей, простым матросам. Привычка эта зародилась у него со времен службы в голландском флоте, где довольно сурово обращались с экипажами.

На другой день берег возле устья речки Пириты кишел матросами. Сталкивали на воду шлюпки, гру­зили на них камни, везли к борту «Полтавы», в сет­ ках поднимали на верхнюю палубу. Поодаль стояли кружком офицеры во главе с капитаном. Крюйс и Си­вере расположились чуть в стороне, особняком.

Матросы без устали таскали камни, балагурили, подначивали друг друга:

— Кузька, а Кузька!

— Чаво?

— Рыбку съесть—надо в воду лезть!

Хохочут матросы, улыбаются офицеры; Крюйс на­супился, помалкивает.

— Петруха, тебя как звать-то?

-Летомзовут Филаретом, азимой — Кузьмой. — Брюхо болит, на краюху глядит.

Хватаются за животы матросы, проворнее бегают за камнями — развеселились офицеры, а Крюйс так и не улыбнется, не любит эти шутки матросни, не по нраву они ему.

Да и многие матросы нет-нет да и кидали в сторону своего бывшего флагмана откровенно неприязненные взгляды. Помнили его «заботу» о корабельных поряд­ках. И до появления Крюйса на кораблях не жалова­ли офицеры матросов. Прикладывали руку к физйо-

номии за малейшую провинность и просто нерасто­ропность.

Флагман эскадры Крюйс считал это недостаточ­ным. Для особых случаев провинности объявил для наказания матросов принятый в голландском флоте так называемый способ «килевания».

Посреди судна, поперек палубы, в небольшом рас­стоянии располагали два каната, которые спускали за борт в воду, протягивали под килем и вытаскивали на другой борт. К этим канатам крепили решетчатый де­ревянный люк.

Провинившегося матроса привязывали к люку, перебирая канаты, опускали в воду, протягивали под килем и вытаскивали полуживого матроса из воды с другого борта. Иногда, для пущей острастки, матро­са протаскивали «с выдержкой» под килем. Частень­ко такой «выдержки» не переносили, и на палубу под­ нимали бездыханное тело.

О «порядках» Крюйса знал царь, но не возражал. Надо было держать всех в узде. А Крюйс потом узако­нил свой метод и разослал на корабли приказ, кото­рый прозвали «Крюйсовыми статьями»…

Видимо, и сам Крюйс почувствовал на себе злоб­ные взгляды матросов и, убедившись, что все идет ладно, отправился в гавань. Там его ждала ластовая эскадра — единственные суда, которыми сейчас ко­мандовал вице-адмирал.

Название это прочно закрепилось в русском флоте.

Каждый флот, как и любой военный организм, тре­бует для своего существования самых разных припасов. Экипажи — провианта; оснастка корабля — запасных парусов; рангоут — деревянных частей мачт, стеньги, рей и прочего; такелаж — веревочных и других по­движных частей для управления парусами и оснастки рангоута. Пушки не игрушки, гавкают, когда их снаря­жают порохом, стреляют, когда в достатке ядра.

Все эти припасы пополняются по мере расхода. Хорошо, если родные гавани неподалеку. Зашел, стал на якорь, наполнился припасами и гуляй себе в море.

Для перевозки припасов с пристани на рейд, на ко­рабли, стоящие на якорях, требуются особые транс­портные суда. Они, эти суда, не имеют, как правило, вооружения, пушек, но вмещают в свои емкие трюмы различные припасы.

Когда же эскадры уходят в дальнее плавание, то берут с собой припасы, вплоть до того, что грузят на верхнюю палубу живую скотину.

Так или иначе, частенько случается, что припасы грузовые суда везут и на дальнее расстояние…

Так уж повелось в русском флоте, что на этих су­дах — катах, флейтах, талях, шмаках, — перевозивших провизию для экипажей, мерой для ржи — основного продукта питания — служили ласты. Каждый ласт соот­ветствовал примерно по весу сотне с лишком пудов. По наименованию этой меры все грузовые суда называ­ли «ластовыми». Служба на них, в отличие от военных судов, не считалась престижной. Командовали ими боц­мана или старослужащие матросы, выбившиеся в унтер-офицеры за особые заслуги. Ластовые офицеры, в отли­чие от строевых, имели сухопутные звания и считались второсортными моряками. Такую-то «армаду» и имел в своем подчинении вице-адмирал Крюйс.

В первый весенний день Апраксин получил указ от царя: эскадре иметь провианту на четыре месяца. В Ревеле таких запасов не оказалось.

— Поезжай ты сам сей же час в Петербург, — при­казал он Крюйсу, — как хошь, а чтоб через неделю сюда тыщу ржи да сотни две ластов гороху доставить. Так государь повелел.

Засопел недовольно Крюйс, ему ли пристало на са­нях по распутице ехать, но виду не подал, отправился в путь.

Спустя две недели и царь прислал письмо: напра­вить с эскадрой для практики два десятка гардемарин «породных, небедных» из Морской академии. При­шлось опять отряжать нарочного в Петербург к ди­ректору Морской академии графу Матвееву…

С каждым днем все сильнее припекало мартовское солнце. Ночью дороги подмерзали, а в полдень сан­ные полозья хлюпали по воде. У кромок льда по всему берегу в гавани зачернела каймой подтаявшая вода. Из Петербурга то и дело подвозили провиант. Царь повелел привезти эскадрой провиант на 2000 человек, для кораблей, которых ожидали в Копенгагене из Лондона и Архангельска.

Часть провизии пришлось распределять на суда эскадры, все ластовые суда были загружены до отка­за. Приближалась Пасха.

В последнюю неделю марта Апраксин распорядил­ся Сиверсу прорубить во льду проходы для кораблей эскадры:

— Покуда лед в гавани не проламывается, потому каждый экипаж пускай для своего судна пешнями прдкалывает канаву на выход. Как только лед у входа в залив сойдет, потянемся на якорях завозом на чис­тую воду. Государь указ прислал, поспешать надобно.

С утра на льду появились сотни матросов, бухта ог­ласилась звонким перестуком пешней, вокруг кораб­лей появились первые разводья с битым льдом.

Первый день Пасхи совпал с началом второго ме­сяца весны. В гавани, освещенной ярким солнцем, водворилось спокойствие. В экипажах служили мо­ лебны. Матросы, переодетые в парадные мундиры, чинно слушали заутреню, втягивали ноздрями пря­ные запахи наваристых мясных щей. Наконец-то кончился Великий Пост, а с ним и надоевшие пост­ные щи и каша. Наступил мясоед, можно было раз­говеться.

Заветная предобеденная чарка подняла настрое­ние, все кругом христосовались, не разбирая чинов и званий.

Проснувшись, матросы продолжали разговляться. Кое-кого отпустили прогуляться по городу, побало­ваться с девками. К вечеру над укрытой льдом гава­нью и окружающими ее берегами воцарилось какое-то загадочное затишье. В лучах заходящего солнца с запада вдруг наплыла какая-то мрачная, до небес, туча. С каждой минутой она вырастала в гигантскую горную вершину и с заходом солнца закрыла полови­ну небосвода. У основания этой тучи внезапно появи­лись светлые проблески. В то же время и северная сто­рона небосвода покрылась такой же угрюмой тьмой, и обе тучи двинулись навстречу друг другу.

Внезапно между быстро сближающимися облака­ми появилось загадочное свечение неба, и вдруг все вокруг озарилось вспышками молний, которые следо­вали одна за другой… Все вдали заволокло дымом… Все жители города покинули свои дома и выбежали на улицы. В смятении они и высыпавшие из казарм офицеры и матросы в каком-то странном оцепенении и даже страхе следили за происходящими в небесах таинствами…

Наблюдавший это редкое и необычное явление ге­нерал-адмирал Апраксин оставил в своем журнале до­вольно подробное описание происходящего. «Апрель. Во 2-й день, то есть второго дня Пасхи, к вечеру око­ло 9-ти часов во время светлое, с звездами видимо бы­ло, как… пришло от горизонта облако очень черное, на верху остро, а на низу широко, и пошло вверх скоро, так что меньше трех минут до половины небосвода дошло. В то же время, как явился черный облак, яви­лась, подобно как великая, метла светлая и подыма­лась выше горизонту около 12 градусов. В тот же час явилось от метлы, ближе к северу, одно черное облако,которое зело скоро шло против первого облака… А пер­вое облако шло против того на северо-запад, а промеж обоими черными облаками явился свет, подобно стол­пу. И стояло так около 10-ти минут. Потом облако, которое пришло от северо-запада, страшно скоро по­ шло сквозь столп и ударилось о другое облако… и ме-шалися с великим пламенем и дымом… И видим дым был выше горизонта 20 градусов, и сквозь дым видно было непрестанное пламя, подобно, как флот и армия бились. И было то видимо 15 минут. Потом помалу поднимались в высоту, подобно как многие огненные метлы, и взошли выше горизонта 80 градусов. А обла­ко, которое… подалось… стало быть невидимо прежде, а другое стало быть невидимо около 10 часов… Потом светло стало от звезд, как перво.

Не можно описать, какой в то время был страх,как оба облака ударились… Також многие малые обла­ка следовали за большим облаком, которое шло от за­пада, и было такое пламя, подобно молний, так, чтоглаза не терпели»…

Минула Пасхальная неделя, и генерал-адмирал приказал экипажам переселиться из береговых ка­зарм на корабли.