Из Идаджа Ибн Баттута направился в Исфахан. Плодоносная равнина, со всех сторон окруженная горами, оказалась ему раем. По словам известного географа амдудлаха Казвини, благодаря мягкому климату и обильному орошению здесь могли произрастать все растения, кроме граната. Последнее обстоятельство также свидетельствовало о благоприятности края: известно, что гранатовые деревья приживаются только в местностях с плохим климатом.
В окрестностях города обилие голубиных башен, которые местные жители называют вардэ. Голубиный помет используется для удобрения почвы, и поэтому еще Газан-хан строго-настрого запретил своим сокольничим отбирать у крестьян голубей или охотиться в этих местах. Речка Зенде-руд, предмет гордости исфаханцев, вызвала у Ибн Баттуты ироническую улыбку: желтая застойная вода, дурно пахнувшая городскими нечистотами, была совсем непохожа на то «лазурное море», с которым в запальчивости сравнивали ее честолюбивые местные барды. К юго-востоку от Исфахана воды Зенде-руд вовсе исчезали в солончаках, но исфаханцы верили, что в Кермане река вновь выходит на поверхность земли и впадает в море.
В Исфахане одна из самых крупных на Востоке колоний иудеев, которых местные жители считают потомками пленников Навуходоносора. «Пленники Навуходоносора» обитают здесь чуть ли не с тех достопамятных времен, когда по мановению руки Александра Македонского на берегах Зенде-руд возник город Джей; из четырех его врат одни так и назывались Яхудийе, что в переводе с арабского означает «иудейские врата».
Как и всюду, исфаханские иудеи промышляли оптовой торговлей, держали золотые и серебряные ряды, ростовщические конторы, красильни, винные лавки и притоны, где по ночам собирались люди, не боявшиеся ни аллаха, ни шайтана.
Ростовщичество, по Корану, тяжкий грех, ибо получать барыш с ссуды, выдаваемой на оговоренный срок, значит, наживаться на времени, а временем не волен распоряжаться никто, кроме всевышнего. Иудеям же такой запрет кажется смешным, а поэтому исфаханские иудеи благоденствуют. Впрочем, не жалуются на жизнь и их соплеменники в Хилле, Куфе, Басре, Хамадане, Ширазе, Самарканде, Газне.
«Наиболее доходные места, - писал в своей книге «Мусульманский Ренессанс» швейцарский востоковед Адам Мец, - были заняты христианами и иудеями, сидевшими на них плотно и крепко, особенно среди банкиров, торговой плутократии, торговцев полотнами, крупных землевладельцев, врачей. Сами они распределились таким образом, что в Сирии, например, большинство финансистов были иудеи, а подавляющее число врачей и писцов - христиане. Так же и в Багдаде во главе христианской общины стояли придворные врачи, а во главе иудейской - придворные банкиры. Среди низшего податного сословия иудеи были менялами, кожевниками, сапожниками, однако чаще всего красильщиками. Так, в Иерусалиме Вениамин Тудельский нашел, что иудеи держали в своих руках красильную монополию…»
Об иудеях Ибн Баттута отзывался крайне неодобрительно. Впрочем, с не меньшей подозрительностью он смотрел и на христиан, и даже на своих единоверцев, придерживавшихся еретических, на его взгляд, толков.
Шумные торговые города Персидского Ирака утомили Ибн Баттуту. Рассеянно любуется он причудливыми узорами шелковых ширазских ковров, привычно ощупывает пальцами знаменитые казерунские полотна, а сердце его уже грустит по Багдаду, благословенному Городу Мира, где он ни разу не был, но где каждая улица знакома по заученным еще в детстве стихам великих аббасидских поэтов.
* * *
Аллювиальные почвы в междуречье Тигра и Евфрата столь плодоносны, а климат долины так щедр на солнечное тепло, что именно здесь, по преданию, располагались знаменитые сады Эдема.
Но Тигр жесток и своенравен: разливаясь по зиме паводком, он проглатывает отмели левого берега и заливает огромные пространства своими мутно- желтыми водами.
Жестокие разливы породили миф о потопе.
Здесь, на западном берегу Тигра, неподалеку от древней сасанидской столицы Ктесифона, в 766 году халиф Мансур велел заложить город. Выбор места был одобрен придворным астрологом, и вскоре на песке у самой кромки воды запестрели палатки первых строителей. Их было сто тысяч - безымянных зодчих, ремесленников, феллахов, согнанных сюда со всей империи.
Город имел форму круга. Двойные стены, окруженные глубоким рвом с водой, замыкали огромное пространство, где в панцире лесов поднимались к небу минареты мечети, башни халифского дворца, расползались вширь казармы хорасанокой гвардии, здания меджлисов и диванов, рынки, склады.
Халиф Мансур назвал свою новую столицу Городом Мира, но простолюдины упорно именовали его Круглым Городом.
В отличие от прежней столицы, Дамаска, развивавшегося в орбите торговой жизни Средиземноморья, Город Мира ориентировался не на Запад, а на Восток. В Персидском заливе быстро строился торговый флот, и при жизни всего лишь двух поколений новая аббасидская столица стала крупнейшим коммерческим и культурным центром средневекового мира, уступая по значению разве что Константинополю.
Средневековые европейцы иногда путали Багдад с Вавилоном, Ктесифоном, Селевкией, еще чаще забавно коверкали, переиначивали на свой лад его название. Венецианец Марко Поло, побывавший в Багдаде в 1271 году, именовал его Баудасом; кое-где в Европе город был известен под названием Балдах, Балдакко и даже Балдахино.
Балдахином на европейских рынках называли дорогую парчу, изготовлявшуюся в Багдаде.
Ибн Баттута прибыл в Багдад в начале июня 1327 года.
Город встретил его духотой, обилием комаров и москитов. Ленивые жирные чайки покачивались на волнах Тигра, который Ибн Баттута сравнил с «зеркалом в оправе берегов», в ветвях разлапистых тополей громко ворковали дикие голуби - фухтая. Узкие мощеные улочки с утра полили водой, и веселые метельщики, ловко помахивая широкими вениками из пальмовых листьев, сгребали мусор к стенам домов. У лавок под полотняными навесами продавцы в клетчатых платках - яншагах торговали джумаром - сочным корневищем молодой пальмы; с рынка медников Сук ас-Сафафир доносился ритмичный перестук молоточков, под сводами Сук-Сарая сонные букинисты раскладывали на дырявых коврах свои фолианты, смахивая широкими рукавами ночную пыль с роскошных кожаных и сафьяновых переплетов.
Устроившись в караван-сарае, Ибн Баттута поспешил в баню. В мыльной ему выдали белоснежную набедренную повязку - паштамаль и неуклюжие деревянные башмаки - кубкаб и провели в парную, где на горячем каменном топчане, покряхтывая от удовольствия, уже нежились несколько ранних посетителей.
В бане дышать было нечем, едкий дымок бухура. вьющийся у потолка, щекочет ноздри, а над распластанным на мокром топчане клиентом уже занесена волосатая лапа далляка с мочалкой из пальмовых листьев, сдирающих кожу как на живодерне. Нежно осыпается на спину и ягодицы мелкая бобовая мука, цепкие пальцы банщика погружаются в затекшие от длительной верховой езды мышцы, больно ощупывают каждую косточку, растирают, ломают, мнут и, отпустив на мгновение, вонзаются в беспомощное распаренное тело с удвоенной силой, и кажется, нет конца этому сладостному мучению плоти, как бы обретающей новую жизнь…
«Нигде, кроме Багдада, я не видел такого совершенства», - напишет Ибн Баттута в своих воспоминаниях о багдадских банях.
Все в Багдаде вызывает его восхищение. Вторя известному географу XII века Ибн Джубейру, Ибн Баттута повествует о Багдаде в самых восторженных тонах.
Но Багдад первой половины XIV века уже не тот, каким он был несколько десятков лет назад, когда у его стен загарцевали на диких степных конях всадники в мохнатых шапках, выбирая места для доставленных из Китая камнеметных машин.
В 1251 году, собравшись на курултай в верховьях реки Онон, монгольские нойоны единодушно высказались за продолжение политики завоеваний, начатой еще Чингисханом. Было решено одновременно воевать на два фронта: в Китай с сильным экспедиционным корпусом послали царевича Хубилая; на Ближний Восток направили хорошо подготовленное войско во главе с другим внуком Чингисхана - царевичем Хулагу.
К походу на Ближний Восток монголы готовились тщательно и неторопливо, стараясь предусмотреть все, что должно было обеспечить успех предприятия. Определив с помощью десятков проведчиков основные маршруты следования армий, монгольские темники приказали заранее изгнать из этих районов кочевников, чтобы обеспечить войскам необходимые пастбища. Из Китая выписали тысячи лучших мастеров для наведения понтонных мостов и строительства осадных машин. Склады пополнялись провиантом, реквизированным у местных жителей.
1 января 1256 года армия Хулагу переправилась через Амударью и встала огромным лагерем на ее левом берегу. Там монгольский царевич принял присягу от пришедших к нему на поклон правителей Персии и кавказских стран и, не теряя времени, двинулся на запад.
В течение 1256 года монголы завоевали главные крепости государства исмаилитов, с каждым днем все туже затягивая петлю на шее багдадского халифа. Было ясно, что положение безнадежно, но халиф Мустансир решил попытать счастья. 16 января 1258 года он вывел свою армию для открытого противоборства с монголами. В битве, продолжавшейся два дня, аббасидское воинство было наголову разбито. Утром 18 января Багдад был разбужен зловещим скрипом устанавливаемых под его стенами китайских баллист.
Багдадцы знали, что по обычаю монголов жители осажденного города могли рассчитывать на пощаду, лишь если сами отворяли ворота до того, как осадные машины начинали обстрел. Этим, очевидно, объясняется то, что монголы взяли Багдад, не встретив сколько-нибудь серьезного сопротивления.
Средневековые источники расходятся в оценке ущерба, нанесенного монголами Городу Мира. Некоторые летописцы рисуют картины чудовищных разрушений, и едва ли не самый авторитетный из них - Хамдуллах Казвини - определяет число жертв… в 800 тысяч человек! По свидетельствам других хронистов, ущерб был куда более скромным, хотя известно, что политика массового террора, проводившаяся монголами на завоеванных территориях, казалась современникам страшней моровой язвы.
Так или иначе, но 1258 год оказался роковым в истории Багдада. Спасаясь от завоевателей, город покинули его лучшие поэты, мыслители, богословы, архитекторы, врачи. Колонны беженцев потянулись в Каир, который отныне стал религиозным и культурным центром мусульманского мира.
В результате монгольского завоевания в Иране сложилось могущественное государство хулагуидов, получившее в 1261 году официальное признание великого каана. Правители хулагуидского государства, включавшего, помимо Ирана, территорию нынешней Туркмении, Арабского Ирака, Азербайджана, Армении и навязавшего вассальную зависимость Грузинскому царству, получили от монгольского каана титул повелителей народов - ильханов. Новый улус, который сами монголы именовали Синей Ордой, просуществовал до второй половины XIV века, когда он распался на ряд феодальных княжеств.
Поначалу монгольские феодалы остро чувствовали свою особность и не смешивались с иранцами. Они строго соблюдали морально-этический кодекс предков - Чингисову Ясу, на манер кочевников жили в юртах и, нимало не заботясь об экономике завоеванных ими земель, нещадно грабили местное население. Когда умер завоеватель Ирана Хулагу, в могилу вместе с ним положили красивых молодых девушек. Необразованные и грубые нойоны предавались
