Несчастная вскрикивает. В коридорах лечатся те, кто невыносим в общих палатах...
Последнюю неделю Олеся не вылезает из бахил. Утром в больницу, после работы – в больницу. Даже умудрилась переночевать здесь.
Привезла бабушку в приемный покой около часу ночи, пока оформили – домой идти поздно, завалилась под какие-то снаряды для загипсованных и на удивление хорошо выспалась. Будто в гостях или в путешествии. Хорошо засыпать в незнакомых местах – в них беззаботно. А ей редко бывало беззаботно.
Когда за спиной предки, ощущаешь – тыл прикрыт. У Олеси спина оголена – родителей нет. Сберечь бы бабушку. От нее ничего не нужно – лишь бы встречала на пороге, улыбалась хитренькими глазками, фантазерка склерозная...
...В палате десять коек. Тяжелый воздух и тяжелые гипсовые руки и ноги, со всех сторон журчат разговоры.
Бабушка с сотрясением мозга поясняет Олесе:
– Купи мне два йогурта и кефир – тоже один...
Внучка – с пониманием, не комментирует.
Старушка, усугубившая застарелый склероз новой травмой, продолжает:
– Ты знаешь, нашему дяде Жене девяносто восемь лет исполнилось...
– Бабуль, вчера ему было девяносто один...
– Да?.. – Старушка будто не слышит. – Так вот, ему девяносто девять, а он еще как огурчик.
На самом деле дяде Жене не больше восьмидесяти. Зная это, внучка опять-таки молчит, потому что бабушке самой почти девяносто. И голова у нее забинтована.
– Я пошла за селедкой в сберкассу, а у меня паспорта нет... Где мой паспорт?
– В больнице, у старшей медсестры, – терпеливо напоминает внучка.
Глаза у больной мутные, подслеповатые, но смекалки не занимать.
– Я спрашивала в аптеке цианистый калий на всякий случай...
– На какой?
– Вдруг рак найдут... Говорят, от ушиба раки на груди образуются.
– И зачем ты вышла из дома? – вздыхает Олеся.
– Есть было нечего.
– Да у нас в холодильнике все стояло! Сметана, творог, сыр, молоко...
– А селедочка? – хитро улыбается больная. И шепотом добавляет: – Знаешь, какие здесь уборщицы – как мимо тумбочки со шваброй пройдут – очки пропадают! Они у всех очки воруют!
– Зачем? – морщится внучка.
– А я и сама думаю – зачем?..
Пока Олеся разгребала завалы в тумбочке, бабушка поклянчила «глаза» у соседки – внучкин журнал полистать. Через некоторое время довольная замечает:
– А все-таки хорошие очки мне покойный муж оставил, пригодились.
– Это ж чужие!.. – Олеся торопливо возвращает предмет загипсованной соседке.
Ну что с бабулей поделаешь?..
Когда ей голову зашивали в приемном покое, старушка вопила:
– Изверги!!!! Фашисты!!!! Да разве это люди?
Выехав из операционной, улыбалась:
– Таких докторов душевных Бог послал. Спасибо тебе, Господи!
Два шва по четыре сантиметра на темечке. А ехать в больницу ну никак не хотела, упиралась:
– Я голову шампунем помою и спать лягу.
– Бабуль, у вас в голове – дыра. – Молоденький санитар со «скорой» достал перекись и бинты.
Бабуля сидит на табурете. Кровь льется на лицо, на майку. Упала дома, на кухне. Голову расшибла об угол тумбы. Пол, стены – в красных брызгах...
Позвали курсантов с улицы, чтоб донести до «скорой».
Завернули в шубу, положили на носилки, а она опять:
– Куда вы меня? Шампунем голову помою и лягу спать! Не трогайте, кому говорю!
Пока спускали по лестнице, курсантов за руки кусала, вырывалась:
– Вы мне еще и перелом сделаете! И это наша армия! Убийцы!!!
Отдышавшись возле «скорой», ребята отказались от платы.
– Здоровья вам, бабуля!
– Спасибо, сынки, и вам того же...
Буянила бабушка и в приемном покое: грозилась в тапках домой убежать.
– Вы мне пришьете кожу прямо с грязными волосами!
– С грязью она быстрее прирастет! – невозмутимо ответил хирург.
– У меня будет гангрена в голове!
– Вот уж этого никогда не встречали...
После зашивания отвезли в палату, а там сплошные гипсы да костыли. Грустно бабуле, не с кем сражаться...
На боевой старушке два разномастных носка и майка в дырах. Но она уверенно напоминает соседям:
– Я – библиотекарь с сорокалетним стажем!
– Зачем об этом, бабуля? – смущается Олеся.
– Соседка у меня невозможная, никого не уважает, мысли у нее только о сексе. И муж бизнесмен- мафиоза. Миллионер, небось оружием торгует... – зашипела на всю палату старушка. – Он и костыли жене купил дорогущие...
Бедный «мафиоза» в дешевом китайском свитере усиленно делал вид, что ничего не слышит...
А бабка продолжала шипеть, но теперь уже на невероятную толстуху у окошка:
– Ты посмотри, какая хря! Все время окно открывает. Боится, что жиры ее растают! А у меня от сквозняка голова простужена.
Толстуха съеживается, стараясь казаться меньше, и накрывает голову одеялом.
Олеся страшно краснеет и думает о том, что чем скорее она выйдет из палаты, тем быстрее бабушка прервет свои разоблачения.
– Ладно, ба, мне пора, зайду завтра. – Внучка целует бинты на голове и смывается.
Центральный вход уже закрыли.
Старая, очень старая больница.
До приемного покоя Олеся шла через анфилады облезлых слабоосвещенных коридоров.
В сумраке первого этажа на широком подоконнике сплелись воедино – мужчина и нечто рыжеволосое, обмотанное халатом и бинтами. Белая загипсованная нога вытянута, как шлагбаум, плечо похоже на сахарный увал, рука на перевязи, зато целование – упоенное, самозабвенное: и стоны, и шептания так хороши, что Олеся просветлела.
А за окошком в седых сумерках притормаживает «скорая».
Санитары очень быстро бегут – значит на носилках кто-то уходящий, кто-то теряющий в этот момент самое важное.
На клеенчатых полатях приемного покоя смелая кровь юности сменяется уставшей кровью склерозных сосудов. Самая горькая кровь – невинных жертв, вспоротых и вывернутых наизнанку теми, кто хочет убивать.
В реанимации уже неделю лежит в коме подросток с тридцатью ножевыми ранениями. Бандиты методично уничтожали его тело – тело, рожденное женщиной, которая благодарила Бога за появление сына. Она и теперь продолжает надеяться на Высшую милость, пока десятки сложных аппаратов поддерживают жизнь в сплетении исковерканных тканей.
А во дворе спального района засыпают песком дорожку, где десять скинов напали на двух безоружных. И у людей из соседних домов до сих пор стоят в ушах нечеловеческие крики, особенно последний, перед тем как лезвие добралось до сердца невыжившего. Кровь не хочет уходить в землю и снова расползается на снегу.
