Стражник не страдал избытком воображения — но он также не страдал и избытком соображения. Ему вдруг вспомнилось, что, как говорят, сатану легко вызвать, но трудно от него избавиться. И мысль о том, что этот господин явился по его душу, казалась уже не такой невероятной, как в детстве, когда мать, ругаясь, невнятно обещала, что именно эта судьба его и ждет. Стражник выглянул в окно, пытаясь разглядеть непрошеного гостя, но увидел лишь расплывчатую тень.
— Подойди к двери! — рявкнул он на старуху. Может, сатана не особенно разборчив и для него не имеет особого значения, чью именно душу забирать? Но внимание старухи было целиком и полностью приковано к стряпне. Она не слышала ни окрика, ни стука в дверь.
— Есть кто дома? — донеслось из-за двери, и грохот усилился.
Перед стражником забрезжила надежда. Он отскочил от окна, решив, что, судя по этому вопросу, непрошеный гость уже собрался уйти восвояси. Дабы подстраховаться, стражник жестами показал старухе, чтобы она продолжала работать и ни на что не обращала внимания.
К несчастью, его лихорадочные жесты привели к результату, какого не добился бы никакой шум: они привлекли внимание старухи. Увидев, как стражник указал на дверь, старуха кивнула, прошлепала к входу и отперла дверь.
В комнату ворвались порыв ледяного ветра, струи дождя, снежная крупа и огромная мохнатая фигура — и все это одновременно. Впрочем, остаться было позволено лишь одному из ночных посетителей. Развернувшись, мохнатый гость уперся плечом в дверь и с помощью старухи захлопнул ее, изгнав вестников холода.
— Олминова смерть! — раздался замогильный голос, слегка приглушенный заиндевелым мехом. — Я бы мог тут умереть прямо на пороге. А я ведь пришел специально за вами.
Стражник, услышав, как худшие его страхи подтверждаются — хотя он, по правде говоря, ожидал, что гость будет пыхать огнем и у него будут наличествовать хвост и рога, — только и смог исторгнуть из себя невнятный лепет. Тем временем гость сорвал с себя шляпу и швырнул на пол, сопроводив это новым ругательством.
Теперь уже выругался и стражник.
— Симкин! — пробормотал он, оседая на стул, поскольку ноги отказались его держать.
— И это вся благодарность за то, что я едва не погиб от холода, пока нес вам угощение? — презрительно фыркнув, поинтересовался Симкин и бросил на стол перед очумелым стражником тугой бурдюк.
— Это что? — подозрительно поинтересовался стражник.
— Подарочек от нашего дорогого Блалоха, — сообщил молодой человек, небрежно взмахнув рукой, и подошел поближе к очагу. — Доля захваченных запасов, благодарность за хорошую службу, тост за грабеж и разбой и все такое прочее.
Стражник просиял.
— Это хорошо, это правильно, — сказал он, жадно приглядываясь к бурдюку и потирая руки. Но тут вдруг его посетила новая мысль. Он сощурился и обернулся.
— Эй, — неприветливо произнес он, глядя на Симкина, который, казалось, проявлял незаурядный интерес к вареву, булькающему в котле. — Тебе нельзя здесь оставаться. Я на посту, и меня нельзя отвлекать.
— Клянусь тебе, приятель, я бы не остался здесь даже за всех ручных обезьянок из Зит-Эля. — Симкин снова фыркнул и, выхватив из воздуха оранжевый шелковый платочек, приложил его к носу. — Уверяю тебя, этот запах лука и немытой деревенщины нисколько меня не прельщает. Я простой посыльный, только и всего, и я останусь здесь ровно настолько, чтобы успеть согреться, — если, конечно, раньше не упаду в обморок от вони. Что же касается твоих обязанностей, — он с отвращением взглянул в окно, — я бы сказал, если тебя интересует мое мнение, что от их исполнения сейчас никакого толку.
— Не интересует, но тут ты прав, — сказал стражник, усаживаясь поудобнее. Он убедился, что Симкин не посягает на его трапезу, а прочее, включая и оскорбительные замечания молодого человека, его уже не волновало. — Я еще понимаю, на кой возиться с каталистом и следить, чтобы он вел себя как велено. Но этого черноволосого ублюдка стоило бы долбануть по темечку да в реку. И чего только Блалох с ним возится — ума не приложу.
— И вправду — чего? — пробормотал Симкин скучающим тоном, не отрывая взгляда от стражника, который как раз откупорил бурдюк. — Ну, ладно, мне пора обратно. Будь осторожен, Грамми, — шепотом произнес молодой человек. — Отправляйся в постельку пораньше и не забудь погасить свет.
Симкин подмигнул, дабы подчеркнуть последние слова, и кивнул стражнику. Тот принюхался к элю и облизнулся. Старуха же смерила Симкина на удивление проницательным взглядом, качнула чепчиком и пошаркала обратно к очагу, помешать варево; могло показаться, будто она глуха ко всему, кроме шепота.
С радостью полюбовавшись тем, как стражник поднес горлышко бурдюка к губам, Симкин ринулся за дверь, прямиком в пасть буре, и стрелой метнулся через улицу. И тут же с кем-то столкнулся, ибо ничего не видел из-за темноты, дождя, мокрого снега и своей огромной меховой шапки.
— Симкин! Смотри, куда идешь! — рявкнул на него кто-то с раздражением, но вместе с тем — и с облегчением.
— Я-то, смотрю, Мосия. Так значит, ты все-таки не отправился в глушь, куда глаза глядят? Нет-нет, не через дверь, этот мужлан все еще следит за хибарой. Вот сюда, в тень. Погоди-ка...
— Чего подожди? Я уже окоченел! Ты что, не...
— Ага, а вот и сигнал.
Свет в доме стражника погас, и в окнах стало темно, если не считать отблесков пламени от очага. Симкин мгновенно выскочил из-за угла тюрьмы и забарабанил в дверь. Ему тут же отворили.
Симкин опрометью заскочил внутрь, затащив Мосию за собой, а Джорам закрыл за ними дверь.
— Чудную ночку ты выбрал, — сказал Симкин, стуча зубами.
— Я знаю, — невозмутимо отозвался Джорам. — Этот дождь и туман скроют огонь в кузне от лишних глаз.
— Это как раз не важно, — пробормотал Мосия. Он стоял у двери, ссутулившись и дрожа от холода. — Я поговорил с кузнецом. Он как бы невзначай сказал людям Блалоха, что, может, сегодня в кузне кто-нибудь останется поработать на ночь — ну, чтобы наверстать время, потраченное на тот рейд.
Тут Мосия заметил, как нахмурился Джорам, и поспешил ответить на невысказанный вопрос.
— Не волнуйся. Я не стал ему ничего говорить, да он и не спрашивал. Его сыновья были с нами, когда горело то селение. Они тоже приняли обет. Ты... А, ладно, пустое.
Мосия умолк.
— Что ты хотел сказать? — спросил Джорам.
— Ничего, — пробурчал Мосия. У него едва не вырвалось: «Ты можешь на него положиться», — но, взглянув на холодное, темное лицо Джорама, Мосия лишь покачал головой.
В карих глазах снова промелькнула улыбка — словно отсвет пламени на угасающих углях. Джорам знал, что собирался сказать его друг и почему он не стал этого говорить.
— А что со стражником?
— Мужлан дрыхнет без задних ног, — доложил чрезвычайно довольный собою Симкин. — Я... О, добрый вечер, отец. Я вас даже не заметил там, в тени. Никак, тренируетесь прятаться? Что-то вы выглядите неважно. Что, все еще мучаетесь от простуды? Я, к счастью, от своей уже избавился. Иметь дело с Блалохом и с простудой одновременно — это уже чересчур...
Сарьон не ответил. Он даже не услышал, что там говорит Симкин. Он не слышал ничего, кроме ветра, что завывал за стенами, словно хищный зверь, зачуявший запах крови.
Когда-то, давным-давно, Сарьону приходилось слышать, как разговаривал ветер. Только тогда он шептал: «Принц Мертв... принц Мертв...» и голос его был печален. Теперь же он визжал и завывал: «Мертв, Мертв, Мертв!» с каким-то безумным торжеством, наслаждаясь падением Сарьона и с удовольствием мучая его. Сарьон...
Это ветер обращался к нему, звал его по имени, призывал его...
— Сарьон!
Каталист испуганно дернулся и поднял взгляд.
— Я... простите, — пробормотал он. — Я просто… Что, уже пора?
— Да. — Голос Джорама звучал монотонно и холодно. Вой ветра и тот казался более живым. — Симкин ушел. Нам нельзя более медлить.
— Отец, вам нужно еще что-нибудь на себя накинуть, — сказал Мосия, стаскивая с плеч собственный промокший плащ.
— В кузне он быстро согреется, — буркнул Джорам, которого раздражали задержки.
Мосия, не обращая внимания ни на Джорама, ни на попытки смущенного Сарьона возразить, помог каталисту накинуть плащ поверх поношенной рясы.
— Ну, вы там наконец готовы? — спросил Джорам и, не дожидаясь ответа, осторожно приоткрыл дверь и выглянул на улицу. Как и следовало ожидать, там не обнаружилось ничего, кроме дождя, мокрого снега и ветра. Подхватив плащ, который Мосия сунул ему в последний момент — а то ведь с него так и сталось бы выйти под дождь без теплой одежды, — Джорам небрежно накинул его на плечи и шагнул в бурю, чье неистовство словно бы отразилось у него на лице.
Сарьон медленно двинулся следом.
— Да пребудет с вами Олмин! — догнал его негромкий шепот Мосии.
Сарьон лишь покачал головой.
Ветер с рычанием накинулся на каталиста, словно нарочно поджидал его появления. Дождь с легкостью пронзил своими ледяными когтями плащ и рясу; мокрый снег хлестал по лицу. Но ветер, кажется, вовсе не стремился его терзать. Он следовал за Сарьоном по пятам, тяжело дышал у него за спиной, гнал его вперед; его дыхание холодило Сарьону затылок. Сарьону даже показалось, что, если он вдруг попытается свернуть с той темной тропы, которой он сейчас шествовал, ветер набросится на него, чтобы преградить ему путь и вернуть обратно, — а пока он лишь кусает его за голые лодыжки, грозя и напоминая.
