— Разумеется. — Рауль захлопал длинными ресницами, скользнул поближе, взял Криса за здоровую руку и нежно сжал ее. — Не бойся за Дарлин, друг мой. Мы окружим ее любовью и заботой. Возможно, она заодно узнает кое-что новое о себе. Последние несколько лет она провела в тюрьме…
— Не в тюрьме, а на секретной военной базе.
— Я имел в виду другое, Крис-киборг. — Рауль доверительно понизил голос. — Я имел в виду темницу, в которую она сама себя заточила. Ты должен беспокоиться не о ее смерти, а о ее жизни.
— Что ты хочешь этим сказать?
— У нее нет настоящей жизни, — спокойно ответил Рауль. — До свидания, целую всех. — Он направился к выходу, но по пути обернулся. Затуманенные глаза лотофага с необычно расширенными зрачками загадочно мерцали. — Надеюсь, ты не разрешишь Гарри Лаку сопровождать нас в поездке на Адонию? Я не могу вынести даже мысли о том, что он разляжется на моей белой бархатной кушетке в своей ужасной майке, будет пить пиво, рыгать и хрустеть картофельными чипсами.
— Действительно, какой ужас, — хмыкнул Крис.
Рауль слегка покачнулся и приложил ладонь ко лбу.
— Прошу прощения, Крис-киборг, этот последний образ потряс мое воображение. У меня кружится голова. Кажется, мне нужно присесть.
— Крис, я… — Гарри замаячил на горизонте.
— Подожди минутку.
Вместо того чтобы ухаживать за своим расстроенным другом, Малыш встал перед Крисом.
— В чем дело? — ласково спросил киборг, питавший теплые чувства к маленькому эмпату. — Что-нибудь не так?
Шляпа кивнула.
— Что? Скажи мне.
Малыш протянул ручки ладонями наружу и развел их в стороны.
— Что-то не так, но ты не знаешь, что именно, — догадался Крис. — Может быть, дело во мне?
Малыш кивнул, но потом затряс головой и помахал руками, словно показывая: «Да, я знаю о твоих проблемах, но сейчас меня беспокоит другое».
— Это имеет отношение к Дарлин? — попробовал Крис.
Малыш немного подумал, потом энергично покачал головой.
— Что же тогда? Наша работа? Музей? Сакута?
Малыш снова задумался. Он кивнул, но как-то нерешительно.
— Что-то не так с работой? Что именно? Ты можешь мне объяснить или лучше спросить Рауля?
Малыш снова затряс головой и натянул шляпу на уши жестом полного расстройства. Топнув ногой, он потряс кулачками в воздухе, повернулся и побрел прочь, по пути споткнувшись о длинную полу плаща.
Крис хотел было позвать эмпата и еще раз допросить его, но передумал. Малыш явно был недоволен собой, так же как и сам киборг, и новые вопросы могли лишь еще сильнее расстроить его.
— Как будто у нас и без того мало неприятностей, — проворчал Крис. Он задумался о том, какие неприятности могла таить предстоящая операция, но, за исключением очевидных вещей, вроде ареста за незаконное ношение офицерского мундира, ему ничего не приходило в голову.
Должно быть, паранойя заразительна.
Крис перешел к следующей проблеме. Ему предстояло объяснить Гарри, что тот не может отправиться на Адонию, потому что его не пропустят через таможню.
Гарри был недостаточно красив для этого.
ГЛАВА 7
Я всегда утверждал, что красота — единственный настоящий грех.
Единственная часть паспорта, тщательно проверяемая адонианскими таможенными чиновниками — это фотография. Им в общем-то безразлично, откуда вы прилетели, куда собираетесь или чем хотите заняться на планете. Им не интересно, что вы привозите с собой, что собираетесь вывезти и почему вообще решили посетить Адонию. Их интересует лишь ваша внешность.
Много лет назад, когда генетические изменения пользовались широкой популярностью, ученые вознамерились создать расу высших людей. Мудрые, проницательные, одаренные всевозможными положительными качествами, эти люди предназначались на роль правителей и были известны как «особы королевской крови». Нынешний король, Дион Старфайр, а теперь и его новорожденный сын были последними в своей династии. В то время адонианцы тоже начали генетические эксперименты в надежде получить высшее существо, соответствующее их собственным стандартам. Адонианцы не стремились к мудрости и проницательности. Их больше интересовали такие вещи, как орлиный нос, плотно прижатые уши, стройные бедра, красивые глаза и крепкие ягодицы. Если вы прекрасны, рассуждали адонианские исследователи, то вам не нужно думать. За вас будут думать другие.
Адонианцы преуспели в своих начинаниях. Они создали расу людей, известную во всей Галактике своей выдающейся красотой. Их мужчины и женщины имели такую приятную внешность, что термин «прекрасный, как адонианец» вошел в общее употребление. Но видимо, Творец требует высокую цену за вольное обращение со своими созданиями. Чем более прекрасными становились адонианцы снаружи, тем менее прекрасными они становились внутри, пока обитатели других планет не утвердились во мнении, что адонианское общество совершенно лишено морали.
Адонианцы не аморальны. Аморальность подразумевает, что человек чувствует разницу между. У адонианцев этого нет. Например, на Адонии существует закон, позволяющий «отказывать в содержании» ребенку, если он рождается уродливым. Для них это всего лишь убийство из милосердия. Адонианцев не волнует ничто, кроме красоты и удовольствий в любой доступной форме.
Рассуждая логически, можно предположить, что Адония постепенно превратилась в помойную яму человеческих пороков, в обитель греха. Это не так.
Адонианцы считают, что их планета должна быть прекрасной, чтобы служить достойной витриной для своего прекрасного населения. Если планета и ее обитатели прекрасны, то люди со всей Галактики будут приезжать сюда за восхищением и вдохновением, а также — и это важнее всего — чтобы потратить деньги. Поскольку большинство способов заработка (заводы, офисы и прочее) либо дурью пахнут, либо отвратительно выглядят и служат причиной появления морщин, то адонианцы изгнали их из своего мира. В результате у них остался лишь один основной источник дохода — то, ради чего они жили: удовольствие.
Адония стала раем для гедонистов. Адонианцы выдвигали единственное требование для приезжих: они либо должны иметь приемлемую (по адонианским меркам) внешность, либо соглашаются постоянно носить маску, чтобы их уродство не оскорбляло чувств коренных адонианцев.
Во время полета на адонианском челночном корабле — одном из самых роскошных, которые ей когда-либо приходилось видеть — Дарлин поймала себя на том, что на душе у нее становится все тревожнее. Мысль о необходимости пройти через таможенный досмотр и, возможно, получить клеймо «неприемлемой внешности», что автоматически означало ношение маски, производила угнетающее впечатление. Она с некоторым удивлением осознала, что это угнетает ее больше, чем размышления о наемных убийцах Юнга, выслеживавших ее.
«Это глупо, — внушала она себе. — Какое мне дело до того, что кучка напыщенных, невежественных, эгоистичных и предубежденных людей думает о моей внешности?»
Тем не менее она волновалась. Возможно, это объяснялось присутствием множества адонианцев, болтавших о шампунях и косметике, о новейших фасонах и самых экзотических духах. Дарлин поймала себя на том, что собирает волосы в узел на затылке в тщетной попытке скрыть посеченные концы и горько сожалеет о своем отказе сделать приличный макияж перед вылетом. Некоторые адонианцы неодобрительно косились на нее и поспешно отворачивались.
Рауль пребывал в состоянии блаженства, с которым не могли сравниться никакие искусственные стимуляторы. По его словам, прошло уже три года с тех пор, когда он возвращался на Адонию в дни великого праздника, и это невыразимо тяготило его.
— Мама с папой тщательно готовились к каждому празднику, — рассказывал он, утирая слезы от воспоминаний о своем счастливом детстве. — Они пекли фаллические пирожные, наряжали кондомное деревце, смешивали галлюциногены для пунша. Кстати, это всегда поручали мне. А игры на свежем воздухе!
— Твои родители умерли, да? — спросила Дарлин, наблюдая за тем, как Рауль изящно сморкается в кружевной платочек.
Лотофаг был вынужден прервать свой рассказ, чтобы обдумать ее слова.
— Нет, едва ли. Я уверен, мне бы сообщили… да. — Он уверенно кивнул. — Мне бы безусловно сообщили об этом.
— Вы поссорились?
— О нет. Мы прекрасно ладим друг с другом. Во всяком случае, поладим, если когда-нибудь встретимся.
Рауль улыбнулся при виде ее замешательства.
— Видишь ли, дорогая, их родительские обязанности по отношению ко мне закончились, когда я достиг совершеннолетия, а на Адонии этот возраст наступает в шестнадцать лет. Одновременно с этим прекращаются правительственные выплаты на содержание ребенка. Я должен был научиться жить самостоятельно, найти свой путь в мире. Родители благословили меня, вручили мне на прощание электронные щипцы для завивки волос на десять программ, и с тех пор мы не встречались.
— Ты хочешь сказать, что воспитание детей у вас считается работой?
— А чем же еще оно может быть? — удивленно спросил Рауль. — Так или иначе, большинство детей рождается в пробирках. Я называю своих
