Неправда. - все твердил он, раскачиваясь на стуле.
- Ножка подломится, - ядовито заметил Мишин. - Упадете.
- Я любил ее! Разве не понятно. Я не мог!!!
Меня тоже много кто убил. И других. У попа, например , даже была собака. и что с ней было знает каждый школьник. Анна Семеновна украла у Виталия не кусок мяса, хотя и его тоже, а репутацию, которую тогда ему было жаль. Я посмотрела на доморощенного монстра сердито и осуждающе. В конце концов, можно набраться смелости мужества и спокойно пережить грядущую расстрельную статью.
- Она обязательно все подтвердит, обязательно. И мы поженимся.
- В следующей жизни, - заметил материалист Мишин.
- Прекратите издеваться над человеком, - еле слышно произнесла Инна Константиновна. - Вы не вправе. И никто не вправе. Бегите, Виталий Николаевич. Я их задержу. Бегите же, ну!
Виталий смешно подпрыгнул на стуле и был таков, кивнув нам на прощание пятками. Мы с Мишиным только успели переглянуться, как хрупкая Инна Константиновна стала у двери и грубо приказала:
- Всем сидеть! На месте! Вы ничего не знаете. Так что - не сметь.
Мишин от огорчения смущенно засопел. А мне вдруг стало стыдно - я могла задержать преступника. И вот... Впрочем, могла задержать и невинного человека. Мания величия у одиноких женщин принимает довольно причудливые и непредсказуемые формы.
- Ничего, детка, ничего, - Мишин нежно погладил меня по коленке, мне показалось что совсем не так, как товарища, с которым уже сходили в разведку. - Ничего. Последний протокол точно поступил. Точно. А вы, Инна Константиновна... А. да черт с вами. Сердобольная вы наша. А как лекарствами просроченными торговать. Народ апельсиновым чаем травить, а?
- Ну вы тут разбирайтесь, а я , пожалуй, пойду. Мне в прокуратуру, - а что ещё оставалось делать в такой деликатной ситуации.
- Туда вам и дорога, - процедила Инна Константиновна, наконец принявшая свой обычный вид и готовая сражаться до победного конца . Кстати не забудьте изложить там и степень своего участия в наших делах, она нехорошо посмотрела на меня и широко распахнула дверь.
Ничего. Мне было с чем явиться пред светлые очи Тошкина, который так подло выбросил меня из игры на целые сутки. Только вот - из игры ли? И не должна ли я поблагодарить Димочку за то, что меня в конце концов ещё не взорвали, не убили не посадили в тюрьму. Когда я вышла на крыльцо академии, самым естественным образом начался дождь. Без зонтика и машины, а также денег на такси, мне придется войти в кабинет бывшего жениха со словами: 'Мокрую курицу заказывали?' Но это и к лучшему: хватит подстраиваться под мужчин, а то и до греха недалеко. Жених - прокурор провоцирует вокруг меня всяческие преступления, муж - сектант чуть не угробил меня извращенными дозами вегетарианства, если мой следующий окажется президентом, то бедная будет та страна в которой я стану первой леди. С мыслью не растворяться больше в мужчинах, я чуть не ногой отворила врата защиты закона от органов беспорядка.
- Я нашла убийцу. Это Виталий Николаевич, с нашей кафедры. Он торговал нашими протоколами, попался Анне Семеновне и Танечке, за что их и убил. Почти все сходится , - Тошкин на меня не реагировал, он смотрел в окно и любовался каплей которая рисовала безумно грязный узор на стекле. - Дима! Это Виталий Николаевич с нашей кафедры, - я попыталась медленно и толково объяснить следователю свою версию. - Она поймала его на горячем...
- Я понял, - Дмитрий Савельевич соизволили на меня поглядеть и немного хмыкнули. Еще бы. мои волосики, не без участия дождя были достойны только принца Унылио, а в самом крайнем случае могли украсить только то, что осталось от бедного Йорика. - Я понял. Но, согласись, играть в вузовскую рулетку и убивать людей - это немного разные вещи. Бомбу он тоже подложил? И блокнот украл? И оставшийся инсулин из коробки? Кстати, ты его не брала? Нет, я ничего не имею в виду. На экспертизу, там, не брала? Верни может?
Тошкин заболел. Простудился и утратил нюх. Теперь вот активно бредит.
- Дима, ты температуру не мерил? Какой инсулин?
- Вот именно: он не брал. Он мог подменить ампулу прямо на работе В сумку подложить! Может, правда, так и было. Но зачем из дому тащить? Заметать следы? Глупо! И никаким аффектом не объяснишь! Если бы не пропал инсулин, то можно было бы считать самоубийством, понимаешь? Да что вообще за разговоры, Надя! А кирпич.
- Это женихи, - скромно потупившись, попыталась похвастаться я. Страдают.
- Ты впала в детство. Какие женихи, - он махнул на меня рукой, чем невероятно обидел.
- Знаешь Тошкин... Я просто хотела тебе помочь, - покорно сказала я, зная, что такое поведение вызывает у моего прокурора реакцию по типу 'солдат ребенка не ударит'. - А теперь я помогу твоему начальству, - я скромненько повернулась, поправила мокрую облепившую меня юбку и направилась на выход.
- Надя, - застонал Дмитрий Савельевич, наверное сильно соскучившийся по моим женским прелестям. - Не надо, прошу тебя... Ты можешь снова наделать большие глупости. И очень - очень опасные. Давай я тебя лучше арестую, а?
Если бы он сказал 'поцелую', я могла бы даже согласиться. Но теперь меня уже ничто не остановит. Я обвела прокурорскую шкуру долгим презрительным взглядом и решила больше никогда не встречать его на своем пути. Я отчаянно бросилась в распахнутую дверь и натолкнулась на что-то мягкое и круглое, ушиблась лбом, плечом и коленкой и услышала:
- Дмитрий Савельевич, давайте разговаривать. Считайте, что я пришел с повинной. Мне нужно будет ваше содействие.
Оставалось только не верить своим глазам. На стул громоздился Наум Чаплинский, от которого лично я такой подлости не ожидала.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
- А посторонние с чистой совестью могут покинуть помещение, - хитро прищурившись сообщил Дмитрий Савельевич. Моя нога, приподнявшись для шага вверх по прокурорской лестнице дернулась. Через секунду она должна была подкоситься и уронить наше тело под ноги главному убийце всех времен и народов.
- Пусть остается, - хрипло выдавил Чаплинский, возвращая моей конечности чуть было не утраченное здоровье. - Пусть остается. Теперь уже нет секрета, есть только скандал для прессы. И разве старый еврей когда-нибудь оставался в долгу у советской журналистики?
Я с угрозой посмотрела на Тошкина: не станет же он устраивать семейную сцену 'нет, пусть она уходит', когда решается вопрос жизни или смерти? Средний прокурорский чин с трудом совладал с желанием свернуть мне шею и злобно выдохнул : 'работайте!'
Молчание, воцарившееся в кабинете, явно требовало моего вербального участия. Но лишенная следовательских полномочий, я просто не знала, что сказать. Для связки дружеской беседы не хватало водочки, песни о бронепоезде и телепрограммы об аэробике, которая очень сближает все слои населения. И я сказала: 'Хорошая погода, не правда ли?' Мужчины дружно взглянули в окно, залитое непрозрачным мутным дождем и цинично фыркнули... Вторая козырная тема была посвящена проблеме 'все мужчины сволочи', и в этом кабинете почему-то не казалась такой актуальной. Еще - можно было поговорить о животных, о детях, о налогах и предстоящих в следующем тысячелетии выборах, о размножении белых слонов путем клонирования коровьего стада. В принципе - о чем угодно, но молчание сгущалось уже искусственно и видимо было одним из приемов психологического давления, успешно опробированного в практике Дмитрия Савельевича. Сразу стало понятно, что женщины - убийцы попадали в этот кабинет редко. Нашего брата многозначительным молчанием можно довести до такого белого каления, что проделки Освальда покажутся сладким сном в летную недушную ночь. Когда мои мужья молчали, я лично всегда практиковалась в игре в дартс, используя вместо дротиков кухонные ножи, а вместо мишени - удивленную физиономию любимого...
- Будем говорить под протокол? - наконец осведомился Тошкин.
- Если можно, то повременим, - Чаплинский поправил несуществующие волосы и одобрительно кивнул головой.
- Вы нуждаетесь в нашем содействии, если я вас правильно понял, Дмитрий Савельевич лениво глянул в мою сторону и убедившись в том, что сказать мне нечего, продолжил. - Что означает ваша явка с повинной? Видите ли, дело приняло слишком серьезный оборот... Есть смысл приглашать представителя вашего посольства.
- Нет, и зачем эти официальные глупости, - Наум Леонидович широко и виновато улыбнулся. - Я приехал сюда за сыном. Сначала это были только мои трудности, теперь они стали нашими общими.
Если бы подбородок Димочки Тошкина был чуть помассивнее, то у него во - первых было бы меньше проблем с женщинами, а во-вторых , нижняя челюсть уже минуты две покоилась бы на крышке стола. Впрочем, и с наличиствующими физиогномическими данными он выглядел довольно глупо. А я была просто в шоке. Неужели меня этот странный Нема выбрал в качестве будущей матери своего ребенка?
Кстати, надо было спросить и мое собственное мнение - я лично предпочитаю девочек, то бишь - дочек. Но причем здесь Тошкин - он же мне не муж, и просить у него разрешения, а тем более содействия для нашего соития - это что-то слишком цивилизованное для моих отсталых провинциальных мозгов.
- Вопросы усыновления решаются органами социального обеспечения и здравоохранения, мы не имеем к этому никакого отношения, - Тошкин расстался с гримасой идиота и приготовился к нападению. Его, бездетного, трудно было расслабить розовой сказочкой о любви к младенцам. - Давайте лучше поговорим о вашем алиби на момент покушения...
- Я приехал за реально существующим сыном. Взрослым, умным и красивым. - Наум приосанился и гордо поглядел в мою сторону. Все было как в том анекдоте: 'У Рабиновичей родился ребенок: большой умница, просто гений, а ещё музыкант, красавец и полиглот. Жалко, что мертвенький'. Неужели у Танечка - лаборантка сделала операцию по смене пола? Хорошо все-таки, что я дала обет молчания, сейчас бы напорола такой чуши, что бедный Тошкин задохнулся бы от икоты...
- Я очень болен. Точнее - я смертельно болен. Там, дома у меня есть Галит, но нет детей. Разводиться с ней всегда было бессмысленно - брак по любви и по расчету, мы во всем устраивали друг друга. Здесь у меня есть сын. От самой большой любви, которая бывает только в юности. Танечка родила его, когда я сидел в тюрьме. Забирать его в эмиграцию под колпаком КГБ... я не видел в этом смысла. Потом - карьера, деньги, другая жизнь. А теперь я умираю и хочу оставить мальчику то, что имею. Галит не возражает. Рак дает пропуск для многих безумств.
Всплакнуть что ли? С Тошкиным на брудершафт? Или сионизм не признает слез, пролитых всуе? Что-то жалко нам Чаплинского, но статья получится закачаешься. Особенно, если дать её с продолжением, фотографиями и интимными художественными подробностями.
- Поздравляю, - сухо бросил Тошкин и потянулся за ручкой. - Давайте все-таки определимся с вашим алиби, а тогда и поговорим по - душам.
