прекрасно научился обходиться без этих столь необходимых для меня вещей. Но вот тоска по своему времени, по своему дому… Можно привыкнуть ко вкусу чужой еды, чужому языку и чужим обычаям, ко всем этим мелким дрязгам, которыми вы постоянно занимаетесь сейчас и которых не избежать в будущем. Но в будущем все будет иным — все абсолютно. Путь, который пройдет цивилизация, можно сравнить лишь с путем солнца за миллионы лет!
По своей ли воле люди во все времена перекочевывали с места на место? Мы исчисляем свой род от того поколения, которое сумело противостоять любой стихии, вынести все испытания и, прочно осев на одном месте, дать начало своему роду! — глубокая морщина пролегла между его бровей. — Я приспособился ко всему. Назад я уже не вернусь, даже если меня амнистируют и пригласят вернуться. Я ненавижу те методы, с помощью которых они правят страной.
Я допил виски и, ощущая на языке его божественный вкус, лениво поинтересовался:
— Значит тебе здесь нравится?
— Да, — твердо ответил он. — По крайней мере, пока. Я преодолел эмоциональный кризис. В этом мне помогла моя работа сейчас и стремление выжить — в прошлом. У меня было все эти годы слишком мало времени, чтобы жалеть себя. Сейчас мое дело, моя работа увлекают меня все больше и больше. Это увлекательная игра, в которой даже если что-то и не удается, человека все равно не наказывают высшей мерой! Я нашел здесь то, что безвозвратно утеряно людьми будущего. Я клянусь, что ты даже понятия не имеешь, насколько прекрасен и экзотичен город, в котором ты живешь! Только вдумайся — в то же самое время, когда мы здесь беседуем, всего в пяти милях отсюда, возле атомной лаборатории, на часах стоит солдат, а неподалеку от него в подъезде замерзает бродяга. А еще где-то идет оргия на вилле миллионера, где-то священник готовится к утренней молитве, недавно в город приехал арабский торговец, не спит шпион из России, прибывает корабль из Индии!.. — Он немного успокоился и, посмотрев на двери, ведущие в спальню, продолжил нежным, взволнованным голосом: — А моя жена? Мои дети? Нет, я не вернусь! Моя жизнь — здесь!
Я последний раз затянулся сигарой:
— Ты действительно неплохо приспособился к этой жизни!
Майкл, у которого от моих слов окончательно улетучились остатки плохого настроения, улыбнулся:
— Ты, я вижу, всерьез поверил во все эти россказни?
— Ты знаешь, — да! — ответил я и, затушив в пепельнице сигару, поднялся из кресла, — Уже поздно. Собирайся. Нам пора идти!
Вначале он ничего не понял. Но, когда до его сознания дошел смысл моих слов, он вскочил с кресла, словно разъяренный кот:
— Мы?!
— Конечно, — сухо ответил я, доставая из кармана пистолет с парализующими капсулами. — Остановись. Против этой штуки ты бессилен. Мы просто проверяли тебя. Ну, а теперь — пошли!
— Нет, — чуть слышно промолвил он, кровь отхлынула от его лица. — Нет, нет, ты не сможешь этого сделать, это будет нечестно по отношению к Амалии, к детям…
— Это тоже входит в твое наказание.
Я высадил его в Дамаске за год до того, как войска Тамерлана разорили этот прекрасный город.
Дж. Ф. Бон
На четвертой планете
Перестав жевать мох, Ул Кворн на мгновение замер, затем выдвинул до пределов допустимого свой глаз и принялся осматривать предмет, перегородивший Тропу.
До самого последнего момента Кворн не замечал ничего вокруг себя, всецело занятый поисками наиболее лакомых кусочков, поэтому столкновение явилось для него полнейшей неожиданностью. Он не на шутку испугался того жара, который исходил от предмета — ничто из живого и неживого на этой планете не могло давать столько тепла!
Близился закат. Ул Кворн распахнул свою мантию, ловя каждой клеточкой живительное тепло, излучаемое грудой блестящего металла, глаз его пополз вверх, пытаясь рассмотреть вершину незваного гостя. Высота была небольшой, но достаточной, чтобы причинить Кворну серьезные неприятности. Предмет явно выходил за границы Кормовой Тропы, а это ничего доброго не сулило…
В Уле Кворне зароились смутные воспоминания о тех древнейших временах, когда Фольк жил совершенно по-другому, когда у него было время для отдыха и строительства, когда жизнь заключалась не только в ползании по Кормовой Тропе и Воспроизведении. Несомненно — перед ним артефакт, созданный далекими предками миллионы лет назад! Время скрыло этот предмет под многовековыми наносами песка, а бушевавшая недавно страшная буря вновь вернула его на поверхность. Такие штуковины иногда попадались Улу Кворну, но все они были значительно меньше и не горели таким ослепительным блеском на фоне иссиня-черного неба.
Когда глаз наконец достиг вершины, Кворн затрепетал всей мантией от ужаса и удивления — это был не артефакт!
Перед ним простиралась поверхность громадного металлического диска диаметром не менее пятидесяти радов. С этой поверхности высоко в небо вздымались толстые металлические колонны, которые, соединяясь в необозримой вышине, поддерживали цилиндр, не уступавший по размерам диску. На мгновение Кворну показалось, что вся эта конструкция вот-вот рухнет на него. К его горлу подкатил комок недавно съеденного мха, и он испуганно втянул глаз, успев напоследок заметить, что от цилиндра отходят во все стороны какие-то толстенные трубы, направленные прямо на его Кормовую Тропу.
Ул Кворн задумался. Должно быть, буря, которая обнажила такой громадный предмет, была самой сильной за всю историю Фолька. И нужно же было этой штуковине попасть именно на его Тропу! Ну почему, если что и случается, то непременно на его территории? Где же справедливость?! Эта штуковина забрала у него не меньше двух тысяч радов прекраснейшей земли! Нет, в этом мире ему никогда не везло. Теперь, чтобы перелезть через эту махину, ему придется потерять массу драгоценной энергии! Ну что стоило объявиться ей га участке Ула Каада или Ула Варси, или любого другого члена Фолька? Ну почему всегда он?!
Холод вечера спустился на землю. Многие уже завернулись в мантии, сохраняя тепло и энергию до той поры, когда рассвет вновь возвратит к жизни всех членов Фолька. Кворн в этом не нуждался. Тепла, которое исходило от этой странной штуковины, хватило бы с избытком не ему одному.
На поле, густо покрытом серо-зеленым лишайником с ярко-розовыми пятнами съедобных головок, выпали крупные кристаллы ночного льда. Ул Кворн увидел, как, завернувшись в мантии, лежали слева и справа от него соседи, образуя длинную ровную линию. Петляя по холмистой местности, она уходила за горизонт, в темноту. На расстоянии дневного пути назад лежала еще такая линия, за ней — еще одна, и еще, и еще… Впереди не было никого. Ул Кворн и другие Улы были старшими в Фольке.
Их старшинство и способность к Воспроизведешио поставили Улов на первое место. Так было определено а Законе.
Каад и Варси, возбужденные теплом, исходившим от штуковины, ерзали на своих местах. Но ни один, ни другой не рискнули покинуть свое место до восхода солнца — это было строжайше запрещено Законом. Их темно-малиновые мантии просто морщились от любопытства, когда они пускали псевдоподов к границам Тропы Кворна.
Но Улу Кворну в этот момент не хотелось общаться ни с кем. Он отполз подальше от преграды и послал в ее сторону небольшой псевдопод. Конечно, при этом тратилась драгоценная энергия, но изучить эту штуковину было просто необходимо, чтобы завтра каким-то образом перебраться через нее. То, что Кворну придется перелазить через неожиданную преграду, а не обползать ее стороной, не вызывало у него никаких сомнений — Закон был очень суров к нарушителям чужих границ:
“Никто из членов Фолька не имеет права вторгаться на чужую Кормовую Тропу без письменного
