– Это так мило, чижик! Так чудесно, ведь правда?! – Она, хоть и офицер-спецназовец в немалых чинах, была все-таки слишком женщиной, чтобы сдержать эмоции. – Графиня Япанча-Бялогурски, это классно! Я читала в «Сплетнике»… – И тотчас с истинно дамской непоследовательностью воскликнула в совершеннейшем ужасе: – Но мне же совсем нечего надеть!
Честно говоря, обладая фигурой майора Бразильейру, можно было, абсолютно ничем не рискуя, явиться на прием любого уровня нагишом.
Или в сатиновых трусах на вате.
Прекрасно это зная, ожившая античная статуэтка желала, однако, чтобы ей непременно сие многократно напомнили и доказательно обосновали.
Не тут-то было.
Арчи беспощадно молчал.
Подождав с минуту, Фила заговорила сама с собой:
– Синее? Нет, старье. Лучше красненькое с птичками, оно как раз бальное. Нет, нет! Лучше… О! Дура я, дура… Это ж маскарад! Милый, а, милый, – она чувствительно ткнула Арчи в бок. – Знаешь, кем я наряжусь? Я наряжусь майором спецназа!
Фыркнула. И озабоченно спросила:
– А ты?
– Я не пойду, – пробурчал Арчи.
Филочка обмерла, некрасиво округлив ротик.
– Что?!
– Я не пойду, – повторил Арчи. – Иди сама.
Он не лукавил. Глухое раздражение, до сих пор тщательно скрываемое, вырвалось наконец наружу.
Отыгрываться на девчонке, к тому же старшей по званию, разумеется, никуда не годилось, хотя и стоило бы… но уж этим великосветским кикиморам он решительно ничем не был обязан.
Спохватились. Зовут. А почему не раньше?!
Нет уж.
Не дождутся.
Ежели графиня действительно от души приглашает, пускай явится лично. А ежели нет, так на нет и суда нет. Подумаешь, Япанча-Бялогурски! Великая цаца! Микроб, между прочим, и вовсе дюком де Ришелье писался. Прикупил титулок по случаю, на аукционе, вместе с замком, гербом, фамильными призраками и прочим хламом. И хули толку? Лучше не стал.
Баранина вкуснее.
– Малыш, – проникновенно сказала Фила, придвигаясь почти вплотную. – Они ведь приглашают тебя с невестой, а не меня с женихом. Как же я пойду без тебя?
– Ножками, – порекомендовал штабс-капитан.
– Но-о-ожками?
Дивные фиолетовые очи заволокло предгрозовою мглой.
– Шесть дней, – разгибаясь коброй, прошептала майор Бразильейру. – Шесть дней выгрыз из моей жизни… за что, Господи, за что? – Шепот ее сделался зловещ. – Я, дура, ему пиво холодное таскаю, я его на руках ношу, а он… – Филочка всхлипнула было, но тут же овладела собой. – Да мы в спецназе таких ловили и в унитаз мордой! Капитанишка!
Арчи лучезарно улыбнулся.
– Жандарм!
Арчи хихикнул.
– Опричник!
Арчи заурчал от удовольствия.
– Щенок!
– Р-р-р, – сказал Арчи, заостряя уши, и умничка Фила осеклась на середине тирады.
– Извини, чижик, – проворковала она, вновь опускаясь на песок. – Твоя букашечка погорячилась, хороший мой… разве наш мальчик уже не хочет побаловать свою малышку?
Затем они оказались так близки, что слов не нужно, а десять минут спустя согласие Арчи идти на раут перестало нуждаться в вербальном оформлении.
Но – уймитесь, сплетники! Ничего предосудительного не произошло на хрустящем, словно бы накруто прокрахмаленном белоснежии пляжа. Просто двое молодых людей окончательно убедились в том, что они взаимно не противны друг дружке. И пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает!
– Пойдем, милый, – сказала в конце концов Филочка, неохотно отстраняясь.
И карусель завертелась.
Четыре с четвертью часа, остававшихся до начала раута, были растерзаны тысячами мелких забот, словно неосторожный бычок оголодавшими пираньями. Было много споров, очень много суеты и еще больше крика. Но все в этом мире преходяще, и ровно в двадцать ноль-ноль, резко откинув травяную завесу, майор Бразильейру, совершенно умопомрачительная в новеньких десантных полусапожках с высокой шнуровкой, сапфировом гарнитуре поверх пятнистого кителя и прическе, взбитой a la m-me de Pompadurе, явила себя восхищенному взору Арчибальда, а следом в гостиную вкатился робокуафёр, бережно держа в манипуляторах идеально отутюженный белый смокинг.
– Ты готов, чижик?
– Всегда готов, – откликнулся Арчи, предъявляя хвост.
– Умница моя… Настоящий зайчик. А не мешает?
– Привык.
– Солнышко мое! – Филочка слегка, так, чтобы не размазать помаду, мазнула губами по его щеке. – Одевайся скорее, и пойдем. Только чур, не напиваться. Ты мне еще пригодишься…
– Так точно, – козырнул Арчибальд, на миг прервав непростую процедуру повязывания галстуха. – Есть не напиваться, госпожа майор!
Увы, не все в руцех человечьих, и пути грядущие неисповедимы. Арчи не знал еще, что следующие сутки ему предстоит провести в койке, мучась головной болью и самобичеванием. Не полегчает и после, хотя Филочка, незлобивая по натуре, не станет наезжать излишне жестоко, ограничившись сообщением, что сам, мол, виноват и жди теперь следующего случая…
Жизнь жестока.
Хмельной ветерок багамского приволья, смешавшись с немножко рома, малой толикой виски, некоторым количеством шампанского и совсем на донышке коньяку, зло подшутил над не привыкшим к подобным мероприятиям штабс-капитаном.
Грубо говоря, он укушался, как слепой кутенок.
Но можно ли не выпить, когда один за другим провозглашаются тосты в твою честь?
Мыслимо ли было отказать в брудершафте душке Савушке, канонику Их Святейшества («…
Боже, боже, сколь несправедлив был он к ним!
Простые, милые люди, тяжким трудом достигшие определенного веса в обществе и ничуть не чванящиеся своим положением. Добрые, отзывчивые сердца. Вот ведь, к примеру, давеча Арчи, жестикулируя в приливе чувств, расшиб хвостом фарфоровую вазу эпохи Юань, вследствие чего с ним, смутившимся донельзя, едва не сделался припадок ликантропии. И что ж? Эти столпы beau mounde, эти истые сливки общества, слывущие меж согражданами персонами сухими и надменными, с добродушием и истинной чуткостию отнесясь к юношеской невзгоде, нисколько не злословили, а, напротив, выведя на террасу, подальше от глаз строгой невесты, отпаивали ядреным пивком, не позабыв доплеснуть этилового спиртику…
Ах, какие звездные россыпи плясали вокруг!
