Сельва умеет ждать

благоденствие, гром барабана был звучен и раскатист, а дым высокого праздничного костра вознесся над сельвой прямее копья.

Смышленые поняли: воистину, слово Дъямбъ'я г'ге Нхузи, посмертно прозванного сородичами Мппенгу вва'Ттанга Ддсели, Тот-Который-Принес-Покой, весомо звучит у престола Тха-Онгуа!

Прочим смысл знамений разъяснили мудрые мвамби.

Уж кто-кто, а они, хранящие память, знали: стоит оборвать нить поколений, и тотчас, подобно бусинам, рассыплются по сельве поселки дгаа. Не звонким ливнем, а душной кровью умоется тогда Твердь, ибо скажет брат брату: «Это – мое, и то – мое, и опушка за рекою – тоже моя», и ттаи воинов дгаа скрестятся с къяххами иных воинов дгаа, доказывая право самозванцев на синие тао-мвами – серьги власти. Вот почему лишь первенцу прямого потомка Красного Ветра по старшей линии дозволено быть Вождем…

А если первенец – девочка?

Ну что ж, неисповедимы пути Незримых, и потом: разве не трясет млекообильным выменем Ясноглазая Вва-Дьюнга?.. Разве не расчесывает черепаховым гребнем длинные кудри Мстительница Тальяско?.. Разве есть иолд у Безликой Ваарг-Таанги?

И прекратились расспросы.

И стало по сему.

И было долго.

Опытнейшие из стариков обучали дочь Дъямбъ'я г'ге Нхузи нелегкой науке обустраивать жизнь селения, и она стала истинным мвами, устроителем повседневности.

Славнейшие из говорителей наставляли наследницу Того-Кто-Принес-Покой в искусстве разбирать тяжбы, и Гдламини выросла подлинным кфали, примирителем спорящих.

Большего и не нужно в дни мира.

Когда война, все иначе.

Долг мужчин – сражаться и побеждать.

Удел женщин – ждать мужей и беречь детвору.

В тайные укрытия, под защиту дремучих болот увела Великая Мать Мэйли длинноволосых, сумевших спастись в страшную ночь, когда пал священный Дгахойемаро…

Всех.

Кроме Гдламини.

Вождь – Удача народа дгаа, и место Вождя – среди воинов.

А потому без зависти смотрят воины вслед своему нгуаби, когда, завершив трапезу, направляется он к женской обители…

Лишь один двали из новобранцев, тощенький и прыщавый, судорожно сглатывает слюну, но тотчас жалобно взвизгивает. Треххвостый бич всевидящего Убийцы Леопардов, стремительно взмыв, опоясывает щенка кровавыми полосами.

– Тти'Тъямба! – рычит сержант.

Сосунок съеживается.

Он больше не будет. Он не хотел кощунствовать.

Он знает: это не муж, гонимый вожделением, идет к жене своей, но военачальник к Вождю…

Что, кстати, вовсе не радует Гдламини.

Всего лишь час отведен им на совместную молитву.

Как только удлинятся тени, за кожаным пологом осторожно закашляет Мкиету, напоминая, что время истекло…

…а она, между прочим, живая, она еще не старуха, и ей смертельно остхаонгуело сидеть в полутьме!

И Дмитрий, заранее готовый ко многому, побледнел.

Никто не устоит против целого стада, но и тот, кто против целого стада устоит, оробеет перед озверевшей женщиной…

– Кто я? – Черное пламя кипело и ярилось в прекрасных темных очах. – Молчишь? Как всегда? А ты не молчи! Ты ответь, только честно: кто я теперь?

– Гдлами…

– Молчи! Что ты можешь сказать? Я уже девятнадцать весен Гдлами, а кто я теперь? – Оскал ровных белоснежных зубов напоминал сейчас улыбку атакующего клыкача. – Отвечай! Нет! Я сама скажу… – Вороная грива всколыхнулась. – Я идол! Почему вы еще не мажете мне губы кровью?!

– Гдлами…

– Умолкни, шьякки! Дай тебе волю, ты с радостью начнешь мазать мне губы всем, чем придется! А я не идол…

– Не идол, – покорно сказал Дмитрий.

– Да-а? – почти проворковала Гдламини. – Не идол? А кто? Если я женщина дгаа, почему я торчу здесь, в лагере? Если я Вождь, почему меня не пускают к воинам? Если я твоя жена, почему я не сплю с мужем?

– Спишь, – уточнил Дмитрий.

И лучше выдумать не мог.

Теперь на него глядела кобра, слегка напоминающая жену.

Для полноты впечатления не хватало разве что распахнутого капюшона.

– Шшу'шьякки, – шипение струилось, вибрировало, зрачки сделались почти вертикальными. – Тха-Онгуа, посмотри на этого человека! Ради него, из-за его мерзкой похоти я нарушаю дгеббузи и попаду когда-нибудь в Яму Искупления, а он… Пусти!

– Не пущу, – твердо сказал дгаангуаби. – Сядь.

– Сначала пусти.

– Сначала сядь.

– Убери руки!

– Сядь, я сказал!!

– Ну, села… Что дальше?

– Дальше вот что… – Присев на краешек ложа, Дмитрий очень осторожно приобнял Гдламини, и она, как ни странно, не стала вырываться. – Тебе нельзя злиться, кузя. Когда ты злишься, ты похожа на Ваарг- Таангу… – Гдлами гневно фыркнула. – Хотя на самом деле, вылитая Миинь-Маань. – Гдлами шмыгнула носом. – И при чем тут Яма Искупления? Ты же сама говорила: для Вождей нет дгеббузи. А самое главное, я тебя очень люблю. Очень-очень-очень…

Именно так – медленно, монотонно, ласково-убаюкивающе – рекомендовалось говорить с вооруженными паникерами…

Иногда помогает.

Секунду спустя плечи Гдламини обмякли.

– Я слабая, земани… – Простенькое слово «землянин» госпожа Коршанская так и не научилась произносить. – Мне стыдно. Но мне очень плохо здесь…

– Гдлами…

– Погоди!

Гибко выскользнув из объятий, она отбросила на спину рассыпавшиеся локоны и склонилась над умывальником. Спустя пару мгновений голос ее сделался глуховато-спокойным.

– Говори, нгуаби.

Истерика кончилась.

Верховный Вождь ждал доклада.

– Вчера под вечер вернулись лазутчики, – негромко, почти шепотом начал Дмитрий. – Честно говоря, не знаю, что и думать…

Парни М'куто-Следопыта принесли странные вести.

Люди нгандва, пришедшие с равнины, не режут голов, не бесчестят женщин. Таков приказ главного над ними, а имя ему – Ситту Тиинка, Засуха-на-Сердце. Ослушников вешают на