Мой однокашник, отслуживший до поступления в академию несколько лет в Забайкалье в полевых условиях, вдоволь наглотавшийся песка и испытавший сорокаградусные морозы, что называется, зубами «грыз» академическую науку и, как мальчишка, радовался, когда заслуженно получил красный диплом. Его заветной мечтой было продолжить службу в Западном округе, на Украине, откуда он был родом.
Не тут-то было. Председатель мандатной комиссии четко обозначил ему курс на Дальний Восток. У моего приятеля челюсть отвисла. «У меня же красный диплом… — робко попытался напомнить он о своих правах. — В конце концов, это даже несправедливо. Майор Ю-н троечник, а возвращается снова в Южную группу войск».
В ответ на что услышал суровую отповедь: «Дальний Восток — это форпост страны! Вы что думаете, мы на такой ответственный участок троечников будем посылать?»
Но вернемся к Пеньковскому. Его тщеславие и честолюбие разрасталось, как на дрожжах. Он уверовал, что нашел универсальную отмычку к постам, чинам, наградам и всему, что этому сопутствовало. С виду неприступные и несокрушимые твердыни оказывались бессильными перед угодничеством и лестью. Пустое вроде: во время застолья долить водку в рюмку высокопоставленного гостя или, хотя это и не по чину, постучать вилкой по звонкому хрусталю и в наступившей тишине с волнительной ноткой в голосе провозгласить здравицу в честь хозяина: «Многоуважаемому Сергею Валентиновичу наше офицерское троекратное „ура“.
И еще недавно командовавшие армиями многозвездные генералы вставали, молодцевато подтягивали животы, вскидывали локти на уровень плеч и по команде розовощекого подполковника: „Два коротких, третий протяжно: гип-гип…“ — дружно кричали: „Ура! Ура! Уррр-ааа!!!“ А опрокинув в рот спиртное, благосклонно кивали в сторону Пеньковского: „Каков орел!“ Мелочь, а приятно.
Или отмечалось 60-летие Варенцова. Были приглашены важные лица, включая некоторых заведующих отделами ЦК КПСС. Как принято в таких случаях, юбиляру подносились подарки. Пеньковский всех превзошел. Он преподнес маршалу французский коньяк 60-летней выдержки. Хозяин и гости были в восторге от вкуса напитка: „Вот это коньяк!“ Никому в голову не могло прийти, что хотя коньяк и был французский, но рядового разлива, и далеко не того возраста, что был указан на этикетке. Пеньковский вырезал рекламную наклейку коньяка из журнала и ловко вклеил ее на место настоящей. Не очень красиво с точки зрения этики. Зато, какой эффект!
Немало порядочных людей сумел охмурить Пеньковский. Как выяснилось, благоволил к нему и тогдашний руководитель советской военной разведки генерал армии Иван Серов, человек, которому по роду службы должно было проявлять, по крайней мере, осмотрительность при выборе знакомств. Опять же способствовали этому жена и дочь генерала. Забегая вперед, скажем, что после разоблачения Пеньковского, и Варенцов, и Серов поплатились за свою близорукость. Сергей Варенцов был исключен из партии и разжалован в генерал-майоры, генерал-майором стал и Иван Серов.
Военно-дипломатическую академию Пеньковский рассматривал как стартовую площадку на пути к собственной генеральской звезде. В том, что она вскоре засияет на его погонах, он нисколько не сомневался. Получив назначение в Четвертое (восточное) управление ГРУ, он с нетерпением ждет направления в зарубежную командировку, рассчитывая на должность военного атташе. В середине 1955 года его ожидание сбывается. Правда, лишь частично: в Турции, куда его командировали, должность военного атташе была занята, поэтому он получил предписание в аппарат военного атташе при посольстве СССР. Друзья намекали, что это временно. В ожидании вакансии Пеньковский ходил по местным рынкам, фарцевал по мелочи, добывая деньги на сувениры для нужных людей в Москве, а по вечерам отирал углы на дипломатических приемах, имитируя оперативную работу.
Между тем время шло, а начальник Пеньковского генерал Рубенко-Савченко оставался на своем посту, мало того, недвусмысленно давал понять своему подчиненному, что не очень им доволен. Тогда Пеньковский решил подтолкнуть события. В ход пошли интриги, склоки, наушничество, сплетни. Но и этого оказалось мало. И Пеньковский избирает способ на сто процентов „убойный“. Он „сливает“, пока анонимно, информацию о своих коллегах турецкой контрразведке. В результате турецкие власти выслали из страны одного из сотрудников ГРУ, а Рубенко-Савченко стал козлом отпущения за этот провал.
Однако и для Пеньковского все это не прошло даром. Коллеги, возмущенные его склочным характером, карьеристскими замашками, нечистоплотным поведением, просят начальство избавить их от него. Его поведение в Анкаре вызвало массу вопросов и у нашей контрразведки. В 1956 году Пеньковского отзывают из командировки и отчисляют из ГРУ. В течение года он находился в распоряжении управления кадров Министерства обороны. А затем о нем в очередной раз порадел добряк Варенцов. В 1957 году Пеньковского назначили начальником курса в Военную академию имени Дзержинского. Год он служит в этой должности, а затем его по протекции того же Варенцова зачисляют на высшие инженерные курсы, где обучали обслуживанию ракетных установок, которые находились на вооружении Советской Армии в тот период. В отличие от персонажа армейского анекдота, который, попав к врагу в плен, не смог, несмотря на все изощренные пытки, ответить ни на один вопрос, и в отчаянии воскликнувший: „Говорил же мне, дураку, старшина: „Учи матчасть — пригодится“, Пеньковский учился старательно. Однако практическое обслуживание ракетных установок его мало заботило. Он мечтал вернуться в ГРУ.
Снова Варенцов помог, обратился с ходатайством к Серову. Серов пошел навстречу. Правда, когда он затребовал характеристику и представление на Пеньковского, то испытал не очень приятные чувства. В служебной характеристике за период его работы в Турции было указано: „Мстительный, злобный человек, беспримерный карьерист, способен на любую подлость“.
„С такой характеристикой я не могу восстановить!“, — написал Серов на заключении. Кадровики поняли своего начальника. Они переписали представление, и генерал армии уже со спокойной совестью начертал на нем: „Утверждаю“.
Но в „поле“ Пеньковский не попал. Хотя предложение послать его военным атташе в Индию было. Однако чья-то осторожная рука его от этой поездки отвела. Место же ему нашли в Государственном комитете при Совете Министров СССР по координации научно-исследовательских работ (ГК по КНИР) и определили туда в качестве офицера „действующего резерва“. Одной из главных задач комитета было налаживание международных контактов в научно- технической и экономической сферах. Говоря другими словами, это учреждение организовывало визиты многочисленных советских делегаций на Запад, а также иностранных ученых, инженеров и бизнесменов в Советский Союз. На новом месте Пеньковский якобы должен был добывать информацию о последних достижениях в области западных ракетных вооружений.
Но мы уже знаем, что в то время действительным намерением „обиженного“ Пеньковского было не добывать секретную информацию, а „сливать“ ее. Попытка подхода к американцам не удалась. Пеньковский предпринял еще одну: письмо с предложением о сотрудничестве он передал канадскому дипломату, а тот, в свою очередь, сотрудникам английской разведки.
И тут на сцене появляется персонаж, на долю которого выпало сыграть одну из ведущих ролей в этой шпионской истории. Это — Гревил Винн, подданный Великобритании, коммерсант, а на самом деле человек СИС. Материалы следственного дела, в которых содержатся и „чистосердечные“ показания Винна, казалось бы, с исчерпывающей полнотой отражают участие этого „коммерсанта“ в деле Пеньковского. Однако, выйдя на свободу, Винн решил вспомнить кое-что еще, прояснить, так сказать, „истинную“ картину и написал книгу под названием „Человек из Москвы“. Говорят, что английские спецслужбы пытались воспрепятствовать появлению этой книги на свет из-за содержащихся якобы в ней излишних откровений. Если это и так, то беспокоились они зря. Без улыбки читать этот опус нельзя.
Те, кто смотрит фильмы о Джеймсе Бонде, наверняка обратили внимание на то, в каком гротескном виде представляются зрителю там русские, особенно солдаты и офицеры бывшей Советской Армии. Как правило, это бомжеватого вида увальни, в несуразных мундирах и шинелях, карикатурных шапках-ушанках, бестолково лопочущие что-то на тарабарском языке. То же и в описании Винна. Сам он, естественно, суперагент 007. Ну и в какой-то мере Пеньковский тоже „супер“, поскольку друг Винна и борец с тоталитаризмом. Что же касается тех, кого автор не жалует, а это, как вы догадываетесь, прежде всего, советские контрразведчики, то это — настоящие монстры.
Невольно задаешься вопросом: то ли голливудское клише оказало воздействие на сочинителя, то ли он мелко мстит советским спецслужбам за то, что они его „поимели“, причем, как прежде никого другого, по полной программе? Но субъективизм и эмоциональный окрас — только одна сторона повествования. Для нас гораздо важнее другая — содержательная. Так вот, Винн свидетельствует, что сигнал, посланный Пеньковским через канадского посланника, был услышан. Он пишет: „Я не знал, какую операцию разрабатывают в Лондоне, но твердо выполнял свою задачу: наладить легальные коммерческие связи с Востоком… Конец пятьдесят восьмого и весь пятьдесят девятый год я сновал между Москвой, столицами восточноевропейских стран и Лондоном, стараясь найти в СССР рынок для сбыта британских товаров…
В начале ноября 1960 года Джеймс впервые дал мне точное задание: 'В Москве есть организация, которая называется Комитет по науке и технике. Она находится на улице Горького. Мы заинтересованы в том, чтобы вы установили с ней контакт'. Когда контакт был установлен и состоялись первые знакомства с сотрудниками комитета, Винн прибыл в Лондон для доклада.
'Меня подробнейшим образом расспросили о моих визитах в комитет, — вспоминает он.
— Кто присутствовал на этих встречах? Их имена? Наружность? — Передо мной разложили множество фотографий. Кое-кого я опознал.
— А это кто? А вот этот? А этот?
— Это полковник Пеньковский.
— Кто, вы говорите?
— Олег Пеньковский.
В фотографию уперся палец:
— Вот ваш человек, Гревил!
Внутренний радар Пеньковского, постоянно находившийся в рабочем режиме, чутко уловил импульсы, исходящие от английского коммерсанта, зачастившего в Москву. Винн, правда, уверяет, что ему было дано указание не предпринимать никаких попыток сделать первый шаг, ни малейших намеков Пеньковскому на то, что Винн чего-то ждет от него.
Некоторое время оба проявляли осторожность, подобно карасям, которые, подплыв к наживке, не спешат ее заглатывать, а вначале трогают губами, подталкивают, сосут потихонечку.
Наконец Пеньковский решает, что пора переходить к делу.
— Гревил, я думаю, нам уже пора называть друг друга по имени, — предлагает он Винну.
— Конечно, так лучше, Олег.
— Да. А еще лучше: Алекс. Олег по-английски звучит не так хорошо.
— Да здравствует 'Алекс'! — восклицает Винн.
Спустя некоторое время, придя в номер гостиницы, где проживал Винн, Пеньковский передал англичанину объемистый пакет:
— Открой его, Гревил, посмотри, что там!
В пакете было подробное досье на самого Пеньковского, а также фотопленки с заснятыми секретными документами.
20 апреля в Англию направляется советская делегация, — сообщил далее Пеньковский, — возглавлять ее буду я. Было бы хорошо, если бы с
