от пота. В ушах непрестанно звучал монотонный скрип гигантских мехов, которые приводил в движение сумрачный помощник мастера Озрика.
Рейнульф, обычно молчаливый эсквайр, оружейный мастер сэра Хью, пришел осмотреть творение рук Герта – тяжелое оружие из закаленного железа почти двух футов длиной. Его головка была глубоко погружена в раскаленные угли кузнечного горна.
Это оружие вскоре превратится в булаву, ручку которой обернут сыромятной кожей. Диаметром в два дюйма, это изделие заканчивалось увесистым наконечником, или головкой. Иногда ударной части булавы придавалась пятиконечная форма или же форма сердца, – словом, такая, удар которой мог сокрушить и шлем и покрытую им голову.
Булава, над которой трудился Герт, уже весила около пятнадцати фунтов и должна была стать еще тяжелее, когда Герт прикует к ней ниже головки широкий крюк. Наблюдавшие за его работой недоверчиво усмехались. Где это видано, чтобы к булаве приделывали крюк? Он нарушит баланс оружия. Посмеиваясь про себя, Герт вытащил большими щипцами тот самый крюк из воды и поместил его в раскаленные древесные угли.
Усмехнувшись, Ордуэй произнес на ломаном нормано-французском языке:
– Подождите, и вы убедитесь, что каждый умный норманн может чему-то научиться…
У мастера Озрика юнец с льняными волосами пока еще явно не вызывал доверия. И когда Герт сунул булаву в пламя горна, он недовольно проворчал:
– Не перегрей металл, глупец. Ты испортишь края головки.
Герт не встревожился – в Англии острым краям булавы не придавали особого значения. Ценился лишь баланс и вес головки этого оружия. Наконец раскаленный добела крюк был прикреплен к булаве.
Герт приподнял ее, повертел вокруг себя и удовлетворенно кивнул. Баланс оружия не был существенно нарушен.
– Какое же применение твой господин может найти этому нелепому крюку? – презрительно осведомился эсквайр Рейнульф.
– Поживешь – узнаешь.
– Да, сэру Эдмунду понадобятся преимущества, – продолжал оружейный мастер. – Этот Дрого сильнее самого Сатаны. В прошлом году все видели, как он одним ударом меча начисто снес голову быку.
– Но вы не видели милорда на поле брани. У него силы на десятерых. – Герт сделал вид, что сообщает это по секрету.
И с раскрасневшимся от жара горна лицом Ордуэй сунул еще светившуюся багровым цветом булаву в воду. Густые клубы пара взметнулись к почерневшему от сажи потолку кузницы. Потом саксонец бросил свое изделие в чан с маслом.
Когда оружейный мастер отошел, чтобы заняться своим ужином, состоявшим из черного хлеба и чечевицы, сваренной в оливковом масле, Рейнульф, глубоко вздохнув, мрачно сплюнул в горн.
– Не говори своему лорду, что сэр Хью уже сожалеет о том, что рискнул своим вторым боевым конем, оружием и доспехами, – посоветовал он Герту.
– У него нет оснований для беспокойства, – ответил тот.
– Надеюсь. А знаешь ли ты, саксонец, на каких условиях мой хозяин одолжил твоему все это?
Герт тряхнул светлыми кудрями.
– Если твой господин будет побежден, – пояснил Рейнульф, – и Дикий Вепрь сохранит ему жизнь, тогда сэр Эдмунд должен будет поклясться служить Сан-Северино в качестве безземельного вассала до тех пор, пока его не освободят от клятвы. Однако я уверен, что Четраро убьет его.
– Мой лорд одержит верх, – заявил Герт. – И будь ты проклят, если сомневаешься в этом, норманнская лиса.
– Но если твой господин будет повержен? Что тогда, саксонец?
– Что ж, – помедлив, ответил Ордуэй, – мне придется служить у сэра Хью.
Герт, ясное дело, не заикнулся о своем стремлении восстановить былую славу дома Ордуэй и заполучить владения, равные землям, утраченным при Гастингсе.
Уже два часа сэр Эдмунд де Монтгомери стоял на коленях перед парой канделябров, тускло освещавших алтарь маленькой темной часовни замка Сан-Северино. Его колени нестерпимо ныли от холода каменного пола. Тяжело вздыхая, он умолял Святую Деву и святого Михаила дать силу его руке.
Прорывавшийся сквозь узкое оконце ветер погасил одну из свеч, мерцавших перед старинным византийским распятием из позолоченного серебра и ветхой дароносицей в виде черного пальца какого-то местного святого.
Бедная часовенка была местом, лишенным малейшего удобства. Впрочем, как и вся эта типично норманнская крепость. Вообще, Эдмунду до сих пор немногое удалось увидеть. Эпидемии чумы, землетрясения, кровавые междоусобицы несли с собой смерть и опустошения. И лишь руины некогда богатой и густонаселенной римской провинции Калабрия запечатлелись у него в памяти.
Последнюю молитву Pater Noster Эдмунд де Монтгомери произносил, сохраняя коленопреклоненную позу. Склонив голову и сжатые руки перед своим стихарем крестоносца, украшенным ярко-алым латинским крестом, молодой человек ничего не замечал вокруг. И вдруг он услышал шаги. Вздрогнув от неожиданности, Эдмунд резко повернулся: Аликс де Берне подходила к нему, держа в каждой руке горящую свечу.
Вслед за ней шла Розамунда, необычайно красивая при свечах. Группу замыкала плотная фигура сэра Хью. В полном молчании преклонив колени и опустив головы, вошедшие начали, перебирая четки, читать молитвы.
Благоговейную обстановку часовни нарушали только доносившиеся со двора замка голоса крепостных, задевавших молодых прислужниц, лай собак да частые удары молота по наковальне.
Наконец леди Аликс поднялась с колен.
– На вас снизошло милосердие? – мягко спросила она.
– Да, миледи. Отец Анджело принял мою исповедь. Он уехал после третьей стражи.
– Ваши молитвы, друг Эдмунд, должны быть услышаны, – пророкотал сэр Хью, – хотя бы ради этого ужасного холода и полного отсутствия человеческих условий в этой святыне. Бр-р-р! Пойдемте же поднимемся на зубчатую стену, на солнышко, пока колокол не призвал нас к трапезе.
Наследник графа Тюржи пристально посмотрел на брата леди Розамунды и, к своему удивлению, обнаружил незнакомое умиротворение на лице, обычно возбужденном и гордом.
Как мило выглядит чужеземная девушка в этой бледно-голубой накидке, думал Хью де Берне. Ее косы, ниспадавшие до талии и перевязанные голубой тесьмой, отливают красноватым золотом в отблеске свечей. Украшением ей служил простой венок из весенних цветов, спускавшийся на темные брови. На Розамунде это нехитрое украшение казалось сделанным из драгоценных камней и серебра. Молодая женщина олицетворяла собой ту чистоту и благородство, которое посвященные в рыцари юноши присягали защищать, если понадобится, ценою собственной жизни.
В сумерках по стене замка Сан-Северино прогуливались все четверо: леди Аликс, сэр Хью, Розамунда и Эдмунд – и ждали приглашения к ужину, а пока восхищались причудливыми тенями, упавшими на окружавшие замок холмы. Неожиданно Розамунда остановилась и подняла руку. Тогда и все остальные услышали зловещие звуки. На лугу у подножия замка слуги вбивали в землю ряды кольев, обозначая прямоугольник для завтрашней смертельной схватки. Каждый удар топора отдавался в сердце Аликс де Берне. Ах, если бы только это не был поединок с Диким Вепрем из Четраро!
Оставшись наедине с сэром Хью, Розамунда обратилась к нему:
– В своих молитвах, милорд, мы с братом всегда будем вспоминать вашу щедрость. Мы благодарны за то, что в час нужды вы одолжили Эдмунду оружие и коня…
– Я жажду не ваших молитв, дорогая, а вас самих. – Хью схватил ее прохладную и нежную руку и, опустившись на одно колено, запечатлел на ней долгий поцелуй.
– Но это, сэр Хью, даже при моем желании невозможно. Ваш благородный отец никогда… – смутившись, залепетала Розамунда.
– Если сир откажется принять вас без приданого, – горячо воскликнул старший сын графа Тюржи, – тогда, клянусь Гробом Господним, я мечом добуду его для вас! О прекрасная Розамунда, – продолжал молодой итало-норманн прерывающимся от волнения голосом, – в течение месяца я отвоюю для вас владения той самой ломбардской свиньи, с которой завтра предстоит схватиться вашему брату. В день нашей свадьбы оно будет присоединено к нашему графству.
– Вы оказываете мне честь, благородный сэр. Я не достойна ее, – смутилась Розамунда. – Однако не забываете ли вы кое о чем?
– Что вы имеете в виду? – спросил Хью.
– Как же вы можете завоевать для меня такое владение, сэр Хью, если поклялись отправиться в странствие во имя Бога?
– Провались он, этот крестовый поход! – с горечью вскричал Хью. – Ваша красота заставила меня забыть обет крестоносца. Тогда я…
– Вы отправитесь вместе с герцогом Боэмундом, – твердо сказала Розамунда, – иначе я не смогу оценить вас по достоинству.
– Но, прекрасная Розамунда, я ни о чем не могу думать, кроме вас!
– Должны, сэр рыцарь. Ради своей чести, должны! Позднее, возможно, мы поговорим о том, как отвоевать для меня владение.
Розамунда отвернулась и оперлась о парапет. Над сторожевой башней с криками кружилось воронье.
– Сколько человек, по-вашему, мессир, встанут под знамена Сан-Северино для участия в походе?
– Не менее сотни хорошо вооруженных рыцарей, сержантов и, ратников. И, очевидно, вдвое большее число крепостных крестьян с топорами и пиками. – Густые светлые брови молодого норманна сдвинулись. – Невеселое это дело – взывать к черни.
