в клубящейся пыли боя.
Со двора доносилась ругань голодных бродяг, которых содержали его рыцари в качестве ко всему готовых личных слуг. Они заменяли сержантам оруженосцев, нанимать которых им было не по карману. Слышались также и визгливые голоса женщин, всегда появлявшихся в лагере для приготовления пищи, стирки и удовлетворения прочих потребностей мужчин.
Эдмунд прикинул, что около ста человек нашли себе приют в этой части старых казарм. Выпрямившись на табурете, граф задумчиво глядел на молодой месяц, холодно мерцавший в небе над лагерем крестоносцев за Босфором. Тонкий серп месяца, как говорил ему Торауг, для последователей Мухаммеда означает то же самое, что и крест для христиан. Можно ли считать это дурным признаком? Эдмунд вздохнул и, взобравшись на свою кобылу, поскакал к переправе через Золотой Рог и дальше к вилле графа Льва.
Он предвкушал удовольствие увидеть изображение серебряного леопарда, сделанное руками Сибиллы. Она непостижимая женщина: то веселая и искрящаяся, то хмурая и молчаливая!
В тот вечер, когда Эдмунд обедал в обществе графа Льва и Деспоины Евдокии, Сибилла испытующе поглядела на Эдмунда.
– Сегодня утром в Львином дворце был большой переполох, – сказала она.
– Из-за чего? – растягивая слова, спросила Деспоина. – Может, Мария-аланка забеременела от негра?
– Нет. Герцог Боэмунд оказался хитрее большинства норманнов, – последовал ответ.
Седые брови графа Льва поползли вверх.
– Что ты имеешь в виду?
– Бутумит, между прочим, считает, что и численность людей герцога Тарантского втрое превышает десять тысяч. И сосредоточены они были не в одном порту, а в трех: в Таранто, Бриндизи и в Бари! Эти три группы высадились в различных точках Фракии, перевалили горы и соединились в Сересе. Так что если наш божественный император планировал встретить своего давнего врага в горах, то все равно две части войска Боэмунда должны были успешно пробиться через них.
Деспоина Евдокия рассмеялась. Орудуя небольшим трезубцем, она положила в свой подкрашенный ротик кусочек грудки фазана.
– Скажи мне, Лео, действительно ли император хочет уничтожить сына Робера Гюискара?
К удивлению Эдмунда граф Лев покачал головой:
– Конечно нет, поскольку Алексей Комнин рассчитывает, что эти итало-норманны нанесут неверным самые сильные удары.
– Почему он так думает?
– Потому что в течение многих лет они сражались с сарацинами в Сицилии и хорошо изучили их приемы ведения войны. Единственно, чего боится император, так это внезапной измены Боэмунда.
Престарелый граф перевел взгляд на загорелого англо-норманна, который сидел напротив него за
столом.
– Полагаю, вы осведомлены, что во время осады Кастории герцог Боэмунд поклялся, что в один прекрасный день овладеет Константинополем и займет трон цезарей.
– Нет, милорд, я этого не слышал, – в замешательстве сказал Эдмунд.
– Да как же так! – возмутился престарелый военачальник. – Как это вы, франки, остаетесь в неведении по поводу таких важных вещей?
– Поскольку все может случиться, – пробормотала Сибилла, – нельзя винить христолюбивого императора за то, что у него появляются дурные предчувствия.
– Но, насколько мне известно, император больше не испытывает недоверия к Боэмунду, – спокойно заметила Деспоина.
– А причина этого должна вас позабавить, сэр Эдмунд, – улыбнулась Сибилла и наклонилась, чтобы поставить свой матовый кубок, сделанный будто из речного тумана, при этом крупные жемчужины на ее воротнике таинственно блеснули. – Наш святейший император, – продолжала она, – наконец-то завоевал доверие герцога Готфрида. И ему удалось вытянуть из него торжественное обещание, что если Боэмунд нарушит мир и попытается захватить город, то войска Готфрида, втрое превосходящие по численности силы герцога Тарантского, объединятся с имперскими частями. И вместе они уничтожат Боэмунда и всех его последователей.
Воцарилось длительное молчание. Двигаясь бесшумно, слуги подали сваренную в вине лососину и тарелочки с восхитительно вкусными мелкими красными крабами, а также с лангустами.
– Пожалуйста, скажи мне, дорогой кузен, – обратилась Деспоина к графу Льву, – говорил ли когда-нибудь герцог Готфрид о намерении помочь Боэмунду, если император решится напасть на южных норманнов?
Лицо хозяина вспыхнуло над вышитым золотом воротником его туники. Эдмунд заметил это и запомнил.
– Ну, нет, – поспешно проговорил граф Лев. – Такого предательства нельзя себе даже представить!
Быстрый обмен взглядами между графом Львом и Деспоиной также не остался незамеченным. И он подтвердил опасения Эдмунда красноречивее, чем слова.
Позже, когда дамы удалились, чтобы сесть в носилки и отправиться во дворец Бардас, граф Лев и его рыжеволосый гость остались наедине. Не спеша вкушали они вино. Граф бросал на молодого человека испытующие взгляды.
– Ваши сундуки… уже опустели, сын мой?
У графа в последнее время вошло в привычку такое обращение к гостю.
Легкая улыбка тронула губы Эдмунда.
– Еще нет, но скоро это произойдет. Цены на самое для нас необходимое поднялись и стали невообразимыми.
– Хорошо, завтра я прикажу открыть вам кредит в пятьсот византов, – сказал пожилой человек; колеблющиеся отсветы пламени плясали на голубой шелковой тунике и заставляли сверкать драгоценные камни на его пальцах. – Прибавлю и еще пять сотен, если потребуются свадебные подарки, достойные вашего положения и положения моей племянницы.
– Свадебные подарки! – Эдмунд напрягся, не сводя глаз со своего хозяина. – Я не понимаю…
Лев Бардас подмигнул ему:
– Вы, молодые любовники, любите притворяться…
– Но, милорд… я… я… Я не могу…
Конечно, ваш кошелек пуст. Так что это будет свадьба военного времени.
В смятении Эдмунд туго соображал, не зная, что
сказать.
– По правде, милорд, мне ничего не известно о свадьбе. Мы с графиней Сибиллой не обсуждали
это…
– Если это правда, то не пора ли вам с ней переговорить? – внезапно помрачнев, спросил пожилой византиец. – Разве моя племянница не посещала вас, когда вы лежали раненым? Почти в любое время дня… и ночи? – Голос графа смягчился. – Здесь в Константинополе мы уже не раз были свидетелями таких отношений. И давно уже установили, что, чем больше подобная пара познает друг друга до обмена клятвами верности, тем больше у нее шансов на счастье.
Граф Лев поднялся. Кольца на его руке ослепительно засияли.
– Мое желание, – с достоинством заявил он, – чтобы вы поскорее поженились. Нет, нет, не перебивайте. Моя племянница рассказала мне о вашей утраченной любви. Трагично, что ваша клятва в верности этой несомненно милой варварке была уничтожена ее собственным решением. Поэтому сейчас вы можете вполне честно посвататься к моей племяннице. А она, между прочим, обладает немалой собственностью на острове Корфу. – Ветеран со вздохом похлопал Эдмунда по плечу. – Она настолько потеряла рассудок от любви к вам, что устроила… Не важно… Каждый, имеющий глаза, видит, что у нее на уме.
Эдмунд в замешательстве не знал, что сказать.
– Но, милорд, – произнес он наконец заплетающимся языком, – я испытываю к леди Сибилле самое глубокое уважение и даже привязанность. Но я… я… я не люблю ее…
В глазах графа Льва появился стальной блеск.
– Думается, – сказал он хрипло, – вы совершите большую ошибку, если позволите моей племяннице даже предположить подобное. Она горда. И любит вас глубоко и со всей страстностью. Я убежден почему-то, что, если Сибилла не станет вашей женой, ею не будет ни одна другая женщина.
Ночной город затих. Но еще долго Эдмунд, опустившись на колени, молился в своей комнате. Усердно и искренне он искал ответа в своей душе на заданный ему жизнью вопрос. Но вопреки всем его усилиям, в глазах продолжал стоять образ Аликc. Такой, какой он видел ее в последний раз: в ночном одеянии с распущенными белокурыми волосами. Как она будет выглядеть в мрачной рясе монахини?
Печаль была так велика, что он с трудом подавил рвущийся из груди стон. Ему мерещился тонкий, словно вырезанный из слоновой кости, образ девушки. Она подняла руку, как бы благословляя его. Затем видение растворилось в лунном свете, освещавшем мраморный пол. Благословение? Видение как бы еще раз освободило его от клятвы, что лишь Аликc де Берне станет его невестой. Единственная свеча давно уже коптила, и холод мраморного пола сковал колени, а он все продолжал молится, прося у Бога совета.
Эдмунд пробовал разобраться в своих чувствах к Сибилле, графине из Корфу. У него не было сомнений в том, что она испытывала к нему истинную любовь… насколько была на это способна такая сложная и пылкая натура. Конечно, Сибилла готова принести ему в награду и себя, и свое состояние.
Приятной внешности, с прекрасной фигурой и милым лицом, Сибилла, кроме того, обладала блестящими качествами во многих областях деятельности. К тому же в ее жилах текла кровь лучших семей античной Европы. Она отлично разбиралась в самых сложных современных событиях,
