С большим интересом рассматривала Розамунда широкую песчаную, почти лишенную деревьев равнину, тянувшуюся от залива Салерно. С радостным чувством она прислушивалась к мелодичному пению жаворонков, к голосам перекликавшихся черных дроздов. Под лучами теплого апрельского солнца даже эта заваленная грудами камней равнина казалась ей привлекательной. Розамунду радовал каждый зеленый кустик.
Что за люди добровольно согласились жить на этой голой, часто опустошаемой бурями береговой полосе? Те немногие крестьяне, которых она успела заметить, были низкорослы, темнокожи и черноволосы. Казалось, они обитали в каких-то развалинах, если не пасли стада овец и коз.
Верховые лошади словно почувствовали наступление весны; они игриво сгибали шеи и радостно фыркали, как бы приветствуя проносившихся над ними больших белых чаек. Боевые кони шумно вдыхали запахи свежей зеленой травы, упрямо пробивавшейся между развороченными камнями, некогда служившими покрытием дороги.
Розамунда придержала поводья, когда стайка пестрых перепелов с шумом опустилась на дорогу, словно рассматривая лошадей. Вдалеке слева лучи солнца отражались от водной глади цепочки небольших прудов, окруженных колыхавшимся на ветру тростником.
Колонну возглавлял сэр Тустэн. Загорелый, держащийся очень прямо, всадник гордо сидел в высоком седле, и над его головой развевался выцветший желтый с зеленым вымпел, прикрепленный к острию пики. За Тустэном следовал старейший оруженосец. В поводу у него плелся вьючный мул, груженный боевым, в форме коршуна, четырехфутовым щитом сэра Тустэна. Кроме того, в одной из плетеных корзин, которые тащил мул, находились булава, шлем и шапочка сэра Тустэна. А его дорогая кольчуга и боевые рукавицы покоились в другой корзине.
За оруженосцем семенили, опустив головы, брат Ордерикус и еще один монах; оба в сандалиях и развевающихся рясах, они шли в тучах белой пыли и непрерывно перебирали четки. Следом, едва не наступая монахам на пятки, двигались верхом леди Розамунда и ее брат. Огромный, широкоплечий, в шерстяной малиновой тунике, сэр Эдмунд ехал с непокрытой головой, без шлема или шляпы. И сестра, глядя на его темно-рыжие волосы и мужественное лицо, с облегчением отмечала, что он становится прежним.
Настоящее чудо совершили несколько сытных трапез и полноценный ночной отдых в теплом шатре сэра Тустэна де Дивэ.
Бывший граф Аренделский ехал молча. Сейчас он особенно сожалел о том, что его щит с изображением серебряного леопарда и меч «Головоруб» лежат на дне моря. Под воду ушел и небольшой сундучок с фамильными драгоценностями. Они бы очень сейчас пригодились и могли бы вполне обеспечить нужное число сподвижников для завоевания новых владений.
Между тем Розамунда переключила свое внимание на сержантов – или, как их называли древние римляне, сервиентес – ратников и пеших солдат. Они брели за всадниками. Одни были вооружены пиками, другие – топорами с короткими рукоятками или луками с колчанами стрел.
Немногие из этих вассалов – все они владели землями, предоставленными им господином в оплату за верную службу, – были обуты. Однако их широкие ступни, подобно ступням простолюдинов в Суссексе, настолько затвердели, что даже самые острые камни не причиняли им боли.
Время от времени появлялась жалкая кучка домов с соломенными крышами, жмущихся к древней наблюдательной башне. Завидев кавалькаду, испуганные блеском оружия местные пастухи поспешно отгоняли скот подальше от дороги. Разбегались кто куда и немногочисленные крестьяне, дровосеки или плетельщики корзин – все те, кого можно было повстречать на этой скудной малонаселенной земле. Раза два высоко на скалистых утесах вырисовывались на фоне неба суровые очертания небольших крепостей, похожих на замок Агрополи.
Местные итало-норманские властители обрекали свои деревни на самое жалкое существование. Только один раз кавалькада, спасаясь от поднятой ветром тучи пыли, проехала через селение. Среди руин римского форта полдюжины грязных, дикого вида крестьянских лучников молотили пшеницу. На вершине уцелевшей башни, все еще готовой к обороне, другие лучники, завидев путников, молча наблюдали за ними.
Время от времени сэр Тустэн, указывая на строение у дороги, определял его как римское, византийское или готическое. Однако лишь немногие выглядели обитаемыми, на что указывало присутствие возле них домашнего скота, брехливых собак и грязных голых ребятишек, которые, лежа на земле, подставляли солнечным лучам запавшие от голода животы. Иначе весь этот прибрежный район казался бы совершенно безлюдным, словно по нему недавно прошлась чума.
Проезжая под сенью густых оливковых рощ, Розамунда размышляла обо всем увиденном. Она припомнила точно такую же нищету упрямых саксонских крепостных, чьи отцы сражались и потерпели поражение у Сенлака. Яростно, но тщетно те крестьянские парни пытались защитить дома своих предков. Теперь многие вместе со своими семьями ютились в нищете среди развалин вилл, храмов и сторожевых башен – свидетельств долгого римского владычества.
Долго после этого одичавшие, полуголые мужчины и женщины бродили по лесам и болотам Суссекса, представляя собой объект для тайной охоты. Не лучшим было и положение уцелевших саксонских аристократов, таких как Герт Ордуэй, оруженосец Эдмунда. Этот юноша, неграмотный и невоспитанный, как подобало сыну дворянина, работал подручным у кузнеца, когда его случайно увидела леди Матильда де Монтгомери и, узнав о его происхождении от суссекского тана, взяла под свое покровительство.
Бедная мама! Темные и жестокие нормандские дворяне из их округи не позволяли Матильде Годуайн забыть о своем саксонском происхождении. Они не могли простить Роджеру де Монтгомери его женитьбы на дворянке побежденного племени. В значительной степени из-за этого старый Роджер лишился благосклонности Завоевателя, которого саксонские подданные наградили кличкой Истребитель.
Да, было и в самом деле очень приятно ехать сейчас на лошади и видеть длинные копья с блестящими наконечниками. Было лестно снова ощущать почтительное отношение. Приятно испытывать радость от того, как изменилось ее положение по сравнению с тем страшным днем почти полтора месяца назад, когда подручные короля Руфуса Рыжего нагрянули в замок Арендел. Увы, ни один граф не смог бы в одиночку противостоять королю Англии, которого ненавидело большинство его подданных.
Покидая Арендел, Эдмунд взял с собой лишь горстку своих сподвижников. Они бежали на неведомый Восток, поскольку на западе была только водная гладь да дикие просторы Ирландии. Среди беглецов был и Герт Ордуэй, единственный выживший сын Пенды, последнего тана Суссекса. Бедный, всегда такой жизнерадостный, светловолосый Герт! Теперь его останки гниют на прибрежном песке на радость лисам и воронам.
Эдмунд вспомнил, какая буря возмущения вспыхнула среди нормандских лордов Суссекса, когда он избрал саксонца в качестве своего главного эсквайра. На этот непопулярный выбор его толкнула, несомненно, память о матери. Сестре-близнецу сэра
Эдмунда никогда не приходило в голову, что она унаследовала свою необычайную стройность и красоту скорее от леди Матильды, чем от того, кто числился в книге распределения земель Англии, составленной Завоевателем, как сэр Роджер де Монтгомери, граф Аренделский.
…Высокая молодая женщина со вздохом привстала в седле: спина и ягодицы сильно болели, покрытые синяками от ударов, нанесенных руками леди Альдебары. Розамунда дала себе слово когда-нибудь отплатить нечесаной мегере из замка Агрополи той же монетой.
Малонаселенная обширная провинция Калабрия, по которой следовал караван, некогда была частью Италии. Именно отсюда отправлялись римские легионы завоевывать другие земли, чтобы властвовать потом над ними в течение веков. Поэтому здесь повсюду еще встречались чудом сохранившиеся свидетельства гения античных архитекторов – акведуки, превосходные широкие дороги и прочные каменные мосты. По одному из таких мостов и проезжала теперь кавалькада.
Внезапно Эдмунд наклонился к Розамунде и указал куда-то направо.
– Взгляни, дорогая сестра! – воскликнул он. – Я просто глазам своим не верю!
– Что ты там видишь?
– Par Dex! [7]- засмеялся брат. – Там, на лугу, какие-то благородные люди ведут соколиную охоту.
Действительно, вдали, на краю равнины, где цвели миндаль и багряное иудино дерево, ехали вдоль берега пруда три всадника. И у каждого на правой руке сидела хищная птица с колпачком на голове.
– Боже, если бы сейчас со мной была моя славная Лилит! – воскликнул Эдмунд. – Я бы показал тем парням, как надо вести себя до броска птицы!
Видишь? Высокий всадник отпускает своего сокола. Его птица – хороший охотник: наносит сильный удар, прямо попадает в цель. Хорошо. Господи, чего ради этот дурень так спешит приблизиться? Он же вспугнет птицу!
Все произошло именно так. Вспугнутая поспешностью своего нетерпеливого хозяина, птица расправила крылья и стала кругами подыматься в голубое весеннее небо… Граф выругался про себя.
– Спокойно, Эдмунд. Это тебе не Англия, – улыбнулась Розамунда и в свою очередь указала брату налево, где на вершине холма виднелись руины удивительно пропорционального строения с белыми колоннами. – Скажите, сэр Тустэн, – обратилась она к предводителю кавалькады, – что это за здание вон там на склоне?
– Мне рассказывали, – поведал сэр Тустэн, – что когда-то это был знаменитый языческий храм. Его воздвигли в честь римского бога, которого римляне называли Нептуном, а древние греки – Посейдоном. Деревня, раскинувшаяся внизу, называется Песто. Туда мы и направляемся, – заключил сэр Тустэн.
Некоторое время Розамунда ехала молча, любуясь упиравшимися в небо колоннами и полуразбитыми статуями, все еще украшавшими вход в античное здание.,
– Я в жизни не видела ничего и в половину столь внушительного, – проговорила она. – А что скажешь ты, Эдмунд?
. Бывший граф сэр Эдмунд все еще не мог оторваться от прекрасного зрелища соколиной охоты и в ответ лишь пожал плечами.
– Хорошее место для постройки, – сказал он. – И камня поблизости сколько угодно.
– А что скажете вы, сэр Тустэн? – недовольная равнодушием брата спросила у предводителя Розамунда.
– О да, – неопределенно отозвался сэр Тустэн. – Я часто думал, что это самое красивое место. Однако не судите, пока не увидите город Константинополь и его огромные церкви…
Розамунда озабоченно оглянулась на одетого во все черное брата Ордерикуса и его покрытого пылью спутника.
– Я знаю, – заметила она достаточно громко, чтобы они слышали, – что не следует восхищаться языческим храмом. Ведь,
