— Послушай, Лена, дежурить сегодня ночью — просто безумие. Я отдежурю за нас обоих, а ты придешь позже и заменишь меня. Я скажу профессору, и он не рассердится.
Подняв отяжелевшую голову, она подумала и
сказала:
— Хорошо!
Потом испугалась: «А вдруг профессор не согласился?» Но голова стала еще тяжелее, и одно-единственное желание одолело ее — спать, избавиться от усталости, которую принес ей этот напряженный день.
Вскоре они покинули ресторан, и через десять минут машина довезла ее до дому.
Оставшись одна, Елена легла на кровать и задремала, по не могла заснуть. Ей казалось, что она совершила ошибку, что ее будут ругать, и эти мысли прогоняли сон.
«Почему я отказалась от дежурства?» — спрашивала она себя. Правда, у них не военный институт, но все равно она должна была поехать на дежурство, потому что профессор может обидеться. Ее охватило беспокойство. Сказать ему, что заболела? Она испугалась. Да это же ложь! А она презирала лжецов. Перед ней мелькали лица Савова и его приятеля, который, как в бездонную бочку, вливал в себя вино. Ей показалось, что в этом есть что-то нехорошее, но потом она снова упрекнула себя в мелочности.
«А вдруг что-нибудь случится, и опыт провалится? Тогда профессор скажет: «Человеку, который меняет работу на гулянки, здесь не место!»
Эта мысль обожгла ее воспаленный разум, она вскочила, бросилась к умывальнику и подставила лицо под холодную струю. Вода ободрила ее. «Пойду в лабораторию»,— решила Елена и, схватив пальто, побежала к выходу.
К институту она подошла в половине первого ночи.
Открыв дверь, Елена едва не столкнулась с Николовым.
— Здравствуй! — сказала она.
Николов что-то пробормотал в ответ и пошел дальше, но вдруг обернулся и сказал:
— Если в другой раз будешь опаздывать, предупреди. Может быть, я заменю тебя.
Елену удивил тон его голоса, кроткий, мягкий, без тени обычной раздражительности.
— Я совсем не думала опаздывать — ответила она.— Просто так случилось. Как мышата? Выдерживают ?
— Пока все шло хорошо.
— Знаешь, есть у меня одна идея. Во время дежурства я попытаюсь сменить катализатор и проверить его действие, а затем увеличу время
реакции.
— Гм! На каком основании?
— Думаю, что группа нитратов будет лучшим регулятором, чем хлор...— И она поделилась с ним своими соображениями.
— Интересно! — воскликнул он. — Я вернусь...
— Что ты? Иди спать — и так ты целый день здесь. Наверное, ты даже не ел?
— Это не имеет значения! — Он повернулся и пошел вперед.
Она удивленно последовала за ним. В лифте он не проронил ни слова и рассеянно глядел перед собой. Поднявшись наверх, оба поспешили к лаборатории и почти ворвались в нее. Елена услышала треск и звон какого-то металлического предмета и тотчас увидела показавшуюся из комнаты фигуру Савова в белом халате.
— Здравствуй! — Радева протянула ему руку. Он подал левую руку и сказал:
— Прости, правая у меня мокрая. Но почему
ты пришла?
— Знаешь, я решила, что лучше отдежурить. По правде говоря, испугалась профессора: скажет, что я своевольничаю.
— Да, но мы ведь не солдаты,— заметил Савов.
— Ты прав, но... кроме того, я хотела провести один опыт. Ты мне поможешь, конечно? — она быстро сняла пальто и накинула на плечи халат.
Вдруг, схватив его за руку, она быстро сказала:
— Пойдем, я помогу тебе вымыть руки горячей водой. Сейчас я принесу! — и исчезла в соседней комнате.
Савов взглянул на свою правую руку. На ней едва заметно блестели крохотные пылинки.
— А! — едва сдержал он крик. Побледнев, он испуганно начал искать что-то в кармане халата.
Видя, что в комнату идет Николов, он отошел к открытому окну, выглянул в него, кашлянул и вернулся на прежнее место. Ему показалось, что Николов внимательно взглянул на него. И он подумал: «А если?..»
Елена принесла теплую воду. Он тщательно вымыл руки и начал их вытирать. Радева подошла к камере, чтобы проверить состояние мышей, и тут заметила, что дверка камеры закрыта неплотно.
— Кто оставил камеру открытой? — спросила она, хотя это не грозило никакой опасностью.
— Это я забыл, когда проверял мышей,— ответил Савов.
— Да мы же проверяли перед самым моим уходом,— заметил Николов.
— Я подумал, что им плохо,— спокойно возразил он.
До утра они молча работали над новым предложением Елены и только перед приходом профессора сделали перерыв. О мышах они забыли. Профессор подошел- к камере, и, когда он вытащил одну мышь из мешочка, все увидели на ее спинке темные пятна. Стрелка счетчика Гейгера, находящаяся в камере, показывала сильную радиоактивность. Значит, радиоактивный газ снова преодолел сопротивление материала и оказал свое пагубное воздействие. Все остальные мыши находились в том же положении. Профессор был удручен.
— Неужели опять?—повторяла Елена, и ее глаза стали влажными от бессилия и жалости. Ей хотелось плакать.
Взяв протокол наблюдений, она записала результаты опыта. Николов и Савов молчали. Казалось, оба они были в отчаянии.
Снова проверили показания счетчика Гейгера. Он обнаружил присутствие гамма-лучей в самом мешочке. Все мыши стали радиоактивными.
Уже третью ночь майор Христов не мог спать спокойно. Ничего особенного не случилось, но потому-то он и страдал бессонницей. Сведения, которые он получал от своих сотрудников, не давали никаких оснований думать, что враг уже действует.
Несколько часов он изучал материалы о деятельности номерного института, руководимого профессором Петковым. Из них было ясно, что за год работы институт, несмотря на все усилия, не достиг никаких результатов.
В этом не было ничего странного: иногда ученые работают десяток и более лет, а результатов нет и нет! Но все же целый год работы — и никаких, ровно никаких результатов... Это удивляло. Институту было отпущено много средств, и единственная в стране лаборатория оборудована по последнему слову техники.
Кто же там работал?
Вначале сотрудники института Петкова не вызывали никакого подозрения. Наблюдения, которые провел Христов, не дали ничего существенного.
«Может быть, вскоре все прояснится, но враги не будут ждать и, чего доброго, успеют совершить свое пакостное дело!»
Надо было принять какое-то решение.
«Необходимо внимательно изучить каждую мелочь. Где-нибудь враг выдаст себя. Я сам прикреплюсь к институту — ведь так советовал и генерал. За столом такие дела не делаются».
Майор поднялся, подошел к окну и поглядел на улицу. Светало. Далеко на востоке блестящие сабли солнечных лучей рассекали ночную темноту. Пройдет еще несколько часов, и город зашумит. Отдохнувшие за ночь люди отправятся на работу. Ученые возобновят исследования в лабораториях, рабочие пустят станки, служащие начнут работу в учреждениях. Жизнь потечет быстро, неукротимо.
И вдруг ему стало хорошо от мысли, что целые три ночи он бодрствовал и что голоза у него тяжела от мыслей, но что все это для счастья народа, из которого он сам вышел. Христовым снова овладела ненависть к тем, кто крадется, подслушивает, кто хочет нарушить спокойную жизнь народа..л
Зазвонил телефон.
Майор отошел от окна и взял трубку. «Вероятно, кто-то хочет навести справку»,— подумал он.
— Товарищ майор, пришла одна женщина, работница. С ее ребенком случилось несчастье. Она просит, чтобы ее приняли.
— Пусть пойдет к дежурному.
— Но он послал ее к вам.
— Ну что ж, проводите.
Христов быстро привел в порядок стол и сел. Не прошло и минуты, как в кабинет вошла женщина лет тридцати пяти, очень испуганная.
— Вы начальник? — спросила она майора, гражданский костюм которого несколько смутил ее.
— Да. Садитесь, пожалуйста.
— Товарищ начальник, знаете, что произошло с моим ребенком? Просто никто не поверит... Скажут, что тут не обошлось без нечистой силы. Страшное дело! Врачи сбились с ног...
Она перевела дыхание.
— Что же случилось?
— Заболели руки у моего сына Вани...
— Когда?
— Три дня назад, пятнадцатого числа.
— В котором часу?
— Около семи. Его школа далеко от дома, и потому он встает рано. Мальчик пошел в школу и рядом с нашим парадным нашел ручку, будь она
