Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2

немцам». Москва лишь в 1990 г. призналась, что советские карательные органы расстреляли поляков (см. Франкфуртер альгемайне цайтунг, 13.06.1995, с. 8).

27.22. Философия для несовершеннолетних

По мнению ратовавшего за тайное регентство философов немецкого мыслителя Лео Штрауса (1899–1973), задачей философии является постижение природы. Но это постижение сулит нынче простым смертным, которые ему видятся несовершеннолетними, «величайшие страдания». «Он отыскивает вовсе не нравственные императивы, а факты, безжалостные, будоражащие наблюдения в отношении condition humana: «экзотерическая [предназначенная широким массам] литература исходит из того, что существуют основополагающие истины, которые открыто не выскажет ни один порядочный человек, поскольку они причинят страдания многим людям, которые затем со своей стороны, разумеется, причинят страдания тем, кто ранил их своей неприятной истиной». Политическая философия — своего рода стратегия притворства» (Зоран Андрич (Andric). «Величайшие страдания при постижении природы». Зюддойче Цайтунг, Еженедельное литературное приложение. Мюнхен, 16–17.11.1996).

В философских сочинениях, «создаваемых в условиях цензуры и под угрозой преследований» (Генрих Майер (Meier). Ход мысли у Лео Штрауса: История философии и устремление философа («Die Denkbewegung von Leo Strauss: Die Geschichte der Philosophie und die Intention des Philosophen»). Штутгарт, 1996, с. 32), уместно или даже необходимо «двуликое, экзотерически-эзотерическое» представление учения. Но для Лео Штрауса, похоже, дело не только в обмане цензуры. Так, он убежден, что для благополучия общества необходима религия; но если объяснять массам, что религия всего лишь необходимая выдумка, это свело бы на нет всякое благотворное действие религии. Поэтому о подобного рода «опасных истинах» философу не следует распространяться и в своих экзотерических сочинениях, а если делать это, то скрытым образом, чтобы лишь посвященный читатель, способный эзотерически истолковать экзотерический текст, мог приобщиться к содержащимся в тексте тайным, по-настоящему истинным знаниям. «Экзотерически-эзотерическая двойственность — это попытка… защитить нефилософов от философии» (Генрих Майер, указ. соч., с. 32).

В таком понимании философии несомненно угадываются следы стратагемы 27: философ представляется широкой публике глупцом, льстит ей и скрывает «в роковых обстоятельствах существо мыслей» (Джорджес Тамер (Tamer). «Религия как орудие: второй том Полного собрания сочинений Лео Штрауса». Новая цюрихская газета, 10–11.01.1998, с. 68), чтобы своими истинными взглядами делиться с себе равными.

27.23. «Черные» писатели под красным стягом

Картина Китая времен культурной революции (1966–1976): «В разгар лета, когда нещадно палило солнце, на состоявшемся под открытым небом собрании бичевали некоторых старых писателей. Они чувствовали себя как муравьи на раскаленной сковороде [ «жэ го шан ма-и»]. Жара становилась невыносимой. Тут председатель собрания, заваривший бучу, рявкнул: «Черные [черными тогда окрестили классовых врагов] должны покинуть собрание!» Покидая площадь, старые писатели слышали несущиеся в их сторону оскорбления председателя: «У вас вообще нет никакого права стоять под красным солнцем, убирайтесь в темный закоулок!» Все писатели направились в тень раскидистого дерева. Лишь потом до них дошло, что темный закоулок имеет и иной смысл».

Эту помещенную в собрании шуток времен «культурной революции» историю под названием «Темный закоулок» можно истолковывать в прямом смысле, без стратагемного подтекста. Тогда красное солнце служило олицетворением Китайской Коммунистической партии, социализма и не в последнюю очередь самого Мао Цзэдуна. Возможно, председатель собрания на самом деле был фанатиком, для которого непозволительно было видеть под подобным образом толкуемым солнцем распекаемых писателей. Но в последних словах поведанной истории можно углядеть и стратагему. «Заварившему бучу» стало жалко распекаемых писателей. Однако проснувшуюся в нем человечность следовало скрыть, поскольку в «классовой борьбе» сострадание к «классовому врагу» считалось непозволительным. И тогда он прибег к хитрости, сказав: «У вас вообще нет никакого права стоять под красным солнцем, убирайтесь в темный закоулок!». Подобную хитрость можно рассматривать как разновидность стратагемы 27 («изображать жестокость, не будучи жестоким»).

27.24. Надмирная и мирская глупость

«Учитель сказал: «Когда государство следовало [должным Путем], то Нин У-цзы [пользовался в нем известностью как] Мудрый человек. Когда же государство не имело [должного] Пути, он превращался в тупицу. Если с его мудростью могли сравниться и другие, то глупости его не было равных»[383] [Лунь юй, 5.21].

«Учителем», хвалящим сановника Нин У-цзы, является Конфуций. Согласно Культурологической энциклопедии «Конфуций». В честь 2545- летия Конфуция [ «Кун-цзы вэньхуа дадянь. Кун-цзы даньчэнь 2345 нянь» (2545). / Под ред. Кун Фаньцзинь, Сан Сыфэнь, Кун Сянлинь]. (Пекин, 1994, с. 327) речь здесь идет о покоящейся на «мудрости/хитрости (чжи) притворной глупости».

Сановник Нин Юй, получивший посмертное имя У, служил поочередно двум вэйским правителям, Вэнь-гуну (правил 659–635 гг. до н. э.) и Чэн-гуну (правил 635–600 гг. до н. э.). При правлении каждого из князей положение во владении Вэй было различным. При Вэнь-гуне владение Вэй находилось на должном пути, так что Нин Юй мог выказать все свои знания и способности. При Чэн-гуне царил полный беспорядок. Нин Юй хоть и оставался на службе, но теперь он изображал из себя глупца. Однако тайком он пытался спасти то, что можно было спасти. Так видится происходящее Нань Хуайцзиню (род. 1918) в его книге «Иной взгляд на Лунь юй» [ «Лунь юй бецай»] (т. 1. Тайбэй, 19-е изд. 1991, с. 224). Это толкование ставит под сомнение автор биографии Конфуция Ян Шуань (Чанцзян жибао, Ухань, 17.04-1996), чью точку зрения я разделяю. Здесь он единодушен с толкованием «тупости» Нин Юя, предложенным Джеймсом Леггом (1814–1897) в его образцовом для англоязычного мира переводе Лунь юй:

«В первой половине его гражданского поприща владение Вэй[384] было спокойным и преуспевающим, и Нин Вэй «мудро» отстранился от своих обязанностей. Однако затем начались беспорядки. Князь был изгнан [632 до н. э. ].[385] Нин Юй мог бы теперь, как прочие благоразумные люди, держаться подальше от опасности. Но он, как казалось, «безрассудно» выбрал иной путь, став на сторону князя и разделив его участь. В конце концов ему удалось так устроить, что князь вернет себе власть и восстановит в своих владениях порядок» [см.: «Цзо- чжуань», 28-й год правления Си-гуна (632 до н. э.)]. К «умелым» действиям Нин Юя относится среди прочего подкуп врача, [386] благодаря чему он спас жизнь своему владыке [там же, 30-й год правления Си-гуна (630 до н. э.)].

Похоже, толкование Ян Шуаня и Джеймса Легга верно, на что указывает один раздел в Лунь юй [18.5], важнейшем конфуцианском сочинении. В переводе Р. Вильгельма (указ, соч., с. 179) данный раздел называется «Сумасшедший из Чу». Проходя мимо повозки Конфуция, он поет песню, которую я привожу в толковании Ян Шуаня:

«Ах, феникс, феникс, зачем явился ты в это время упадка добродетели? Прошлому и так уже не воспрепятствуешь. А вот к будущему можно подготовиться. Оставь свои тщетные старания! Кто ныне хочет служить государству, лишь подвергает себя опасности!». [387]

Чуский безумец притворяется сумасшедшим, чтобы уклониться от государственной службы, замечает Джеймс Легг в сноске к этому месту. Феникс — сулящая счастье птица, показывающаяся лишь тогда, когда в Поднебесной царит порядок. Здесь она появляется как образец для Конфуция, который полжизни странствовал по Китаю проповедником добродетели ради того, чтобы кто-то из правителей взял его к себе на службу. Он жаждал активным вмешательством в политическую жизнь улучшить тогдашнее скверное состояние общества. Чуский безумец своей песней дает понять Конфуцию, что лучше удалиться от пришедшего в упадок мира и довольствоваться безмятежной, спокойной жизнью отшельника. Но как раз бегство от мира было не по вкусу Конфуцию. Он предпочел разыгрывать глупца иначе, нежели отречением от мира, а именно без всякого учета грозящих опасностей, даже отмахиваясь от них, стать верным слугой государства. При этом имеется в виду правильно понятая верность, как ее однажды выразил дослужившийся до советника императора даоский монах Вэй Чжэн (580–643), т. е. верность обществу, а не личности властителя.

«Умным легче быть трусами», — считает немецкий богослов Карл Ранер (1904–1984) (см. Рудольф Вальтер (Walter) [Ред.]. Поощрение гражданского мужества («Anstiftung zur Zivilcourage»). Фрейбург, 1983, с. 77). Ведь интеллектуал, прежде чем решиться отстаивать прилюдно что-либо непопулярное, но, по его убеждению, правильное, чтобы затем из-за трусости или жалости к себе не каяться прилюдно, сперва тщательно взвесит все «за» и «против» той или иной общественной позиции и по возможности критически со всех сторон изучит свое собственное мнение. После всего этого обдумывания и взвешивания обычно его оставляет всякое мужество прекословить общественному мнению. А вот так называемому «глупцу» гражданское мужество как «добродетель сугубо субъективная» (Изо Камар-тен (Camartin). «О гражданском мужестве». Новая цюрихская газета, 20.02.1984, с. 21) дается зачастую легче. Его не мучают те многочисленные соображения, которые терзают «умного». О существовании иной, отличной от той, что дает Карл Ранер, связи между знанием и мужеством, свидетельствуют Нин Юй и Конфуций с их мудрой глупостью.

27.25. Сообразительность оберегать простодушием

«Небесный закон делает полное пустым и заполняет порожнее. Раз солнце в зените, то согласно небесному закону оно идет к закату, а находясь в самом низу земли, оно направляется к восходу».[388] Так говорится в Книге перемен под гексаграммой [15] «Смирение [ «Цянь»] — благородному человеку предстоит завершение» [пер. Ю. Щуцкого].

«…хороший торговец прячет подальше [свои товары], как будто [у него] ничего нет, а совершенномудрый, обладающий многими добродетелями,