Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2

всякой ерунды, не воспринимать чересчур всерьез морок жизни, не цепляться за показное, не слишком дорожить преходящими вещами, не отдаваться им целиком, короче говоря, речь идет о позиции, именуемой итальянцами «desinvoltura», a французами «desinvolture»: естественной непринужденности, состояния безучастности. Представление о таком состоянии выражает китайская пословица: «При ходьбе я ничего не ношу с собой. Усаживаясь, я ничего не ношу с собой. Ложась, я ничего не ношу с собой. До чего я свободен!» Всякий, обладающий подобным спокойствием, уже заранее вооружен стратагемой 36. Будучи свободным от воздействия мира, едва ли он окажется в положении, из которого придется убираться подобру-поздорову.

36.7. Зрелище прически

Сразу после появления 36-й стратагемы в китайской литературе над ней стали посмеиваться. Да и позднее ее удостаивали не только похвалы. Вот что писал мыслитель-реформатор и дипломат Хуан Цзуньсянь (1848–1905), 150-летие которого отмечали в Пекинском университете 29 мая 1998 г., в своем стихотворении «Скорблю о Пхеньяне» [ «Бэй Пинчжан»]: «из 36 стратагем ни одна не сравнится с бегством». В этих строчках он порицает военачальника E Чжичао (ум. 1901), неумелого главнокомандующего китайских войск в Корее, который в китайско-японскую войну в 1894 г., по мнению Хуан Цзуньсяня, преждевременно и без необходимости оставил Пхеньян и бежал от японцев. «В минуту опасности струсить/отступить» («линьвэй туйсо»), такие слова более подошли бы к поведению E Чжичао, нежели выражение для стратагемы 36.

Санкциями вплоть до исключения грозят «решения дисциплинарной комиссии ЦК КПК в части мер против членов партии, преступающих нормы социалистической морали» (Вэньхуэй бао. Шанхай, 18.01.1990. с. 2), то есть тем партийцам, которые в случае угрозы для жизни и благосостояния народа и государственной собственности «скроются в минуту опасности». «Бегство от противоречий» («хуэйби маодунь») — еще одна распространенная позиция, официально осуждаемая Коммунистической партией Китая. Олицетворением подобной бесхарактерности служит Сюй Цзинхэн, слабовольный партийный работник из рассказа «Один день из жизни начальника энергетического управления» отмеченного многими наградами тянцзиньского писателя Цзян Цзылуна (род. 1941), члена партии с 1971 г. Когда наступает решающий момент, «Сюй Цхинхэн зажигает спичку, закуривает сигарету и начинает прикидывать. Он замечает, что стоит ему выложить задуманное, как ничего путного из этого не выходит. Похоже, здесь вполне уместно устраниться, и уже вслух он произносит: «Не могу больше заниматься руководящей работой. Вот как можно выпутаться. Пойду к товарищу Юнь Тао, секретарю парткома нашего отдела, и скажусь больным».

В сунскую эпоху придворный евнух Тун Гуань (1054–1126) вместе с пятью другими видными сановниками, причисленный за свои злодеяния к «шести разбойникам» [ «лю цзэй»], похвалился, что покорил империю [киданей] Ляо (916—1125, простиралась от нынешней провинции Хэйлунцзян до Монголии). Действительно, он целых двадцать лет возглавлял китайскую армию. В 1121 г. ему удалось подавить крестьянское восстание. Однако в походе против Ляо в 1122 г. он потерпел сокрушительное поражение. Тун Гуань и его приближенные спаслись бегством. Однажды в императорском дворце давали представление. Три выступавшие девицы обращали внимание подчеркнуто разными прическами. У первой волосы были высоко взбиты. Она сказала, что принадлежит к дому государственного советника [тайши] Цай Цзина [1047–1126]. У второй с двух сторон мягко ниспадали собранные в узел волосы. Она сказала, что служит в доме бывшего первого министра [тайцзай] Чжэн Ся [1040–1119]. У третьей вся голова была в завитушках. Она сказала, что прислуживает главнокомандующему Тун Гуаню. У девушек спросили о причине столь различной укладки волос. Первая объяснила: «Мой господин ежедневно отправляется на прием к сыну Неба, поэтому величает мою прическу «Узел небесного стражника». Вторая девица сказала: «Мой господин уже на покое, поэтому называет мою прическу «узлом». Третья девица сказала: «Мой господин недавно воевал «^называет поэтому мою прическу «36 узлов». А известно, что «узел волос» по-китайски звучит так же, как слово «стратагема» («цзи»). Хотя сами знаки различны, но в разговоре звучат одинаково. Говоря «36 узлов», девица намекает на Зб-ю стратагему «бегство — лучший прием». Очевидно, представление причесок, о котором сообщает поэт Чжоу Ми (1232– 1298) [в своих «Россказнях в 20 свитках» («Цидун е юй»)], было затеяно для скрытой насмешки над Тун Гуанем.

36.8. Не заплативший по счету

В 30-е гг. XII в. служил некий Цзэн Цзысюань в управе на западе столицы. Пэн Юаньцай со своим племянником и слугой пришел навестить его. «Они разговаривали о положении на границе. Юаньцай со всем жаром убеждал, что офицеры на границе негодны. Поэтому необходимо привлечь ученых мужей вроде него. «Такие слова пришлись по нраву Цзэн Цзысюаню, — вспоминал племянник Юаньцая и продолжал: — После беседы Юаньцай отправился со мной вниз по реке к храму Благополучия державы. Мы завернули туда, поели фруктов и выпили чаю. Все прошло замечательно. После трапезы Юаньцай повелел своему слуге Ян Чжао расплатиться. Но тот сказал, что забыл взять деньги. Как тут быть? На лице Юаньцая отразилось крайнее замешательство. Я стал подтрунивать над ним: «Какую нынче военную хитрость ты преподнесешь?» Долго Юаньцай теребил бороду. Глядя на меня, он затем приблизился к задней двери и вышел, но с таким видом, будто [хочет справить нужду и] скоро вернется. Я последовал за ним. И тут он побежал, держа в одной руке шапку, а в другой — накидку. Похоже, он решил дать деру. Я закричал ему вслед, что за ним гонится его смиренный раб, а не хозяин. Я бежал за ним до храма Трех владык. Лишь там Юаньцай отважился оглянуться. Задыхаясь, он остановился. Его лицо было белым, как полотно. Он сказал: «Когда плеткой бьешь тигра по голове и теребишь ему подбородок, неминуемо окажешься в его пасти». Приводя такое сравнение, он, очевидно, имел в виду неоплаченный счет. Я опять пошутил: «А как твой поступок величать с точки зрения военного искусства?» Юаньцай ответил: «Из 36 стратагем лучшая — бегство».

Шутливо-стратагемная история иронизирует по поводу тех интеллектуалов, которые, как указано в начале рассказа, хоть отзываются надменно о якобы неспособных военных, но сами пользуются военным искусством на сугубо гражданском поприще. Сам рассказ приводится в «Ночных разговорах в холодном кабинете» [ «Лэн чжай е хуа»] буддийского монаха Хуэйхуна (1170–1228), племянника Пэн Юаньцая.

36.9. Отрезал себе бороду и бросил халат

В смутное время цинской империи (1644–1911) правительство находилось в полном замешательстве. Чтобы овладеть положением в восставшей провинции Сычуань, оно поначалу избрало в качестве посредника Цэнь Чуньсюаня (1861–1933). Будучи одно время губернатором Сычуани, он оставил по себе добрую память, строго соблюдая законы и непримиримо борясь с продажностью чиновников. Но вскоре военное руководство Сычуанью дополнительно было возложено на маньчжура Дуаньфана (1861–1911), который должен был ввести туда две армии из Хубэя и подавить восстание. Тем самым цинское правительство решило действовать согласно стратагеме «кнута и пряника». Перед отъездом в Сычуань Цэнь Чуньсюань послал умело составленную, сердечную, состоящую всего из 500–600 знаков телеграмму ко «Всей Сычуани». Он называл себя по имени и обращался к отцам и братьям «Шу» [так прозывалась жившая там издревле народность с богатой культурой], используя тем самым почитаемое древнее название Сычуани. Послание стало тотчас известно во всей Сычуани, сама собой прекратилась на пару дней осада [столицы] Чэнду, а во всей провинции восставшие были готовы отвести свои войска. Цэнь Чуньсюань знал, как уговорить народ, не отрекаясь от своей должности и преследуемой цели. Несколько сотен слов смогли заменить миллион солдат.

Го Можо (см. 32.7) в своих воспоминаниях о юности пишет, что прибудь Цэнь Чунсюань в Сычуань, там все утихомирилось бы. Однако правительство избрало оказавшийся гибельным путь. Одновременно, с одной стороны, оно посылает Цэнь Чуньсюаня для успокоения Сычуани, а с другой, приказывает Дуаньфану безжалостно подавить восстание. Тем самым оно выказало свое нежелание возложить задачу на одного человека и таким образом — примененная против себя и потому обернувшаяся глупостью стратагема 19 —подорвала авторитет посредника.

Цэнь Чуньсюань успел дойти лишь до Ханькоу (провинция Хубэй). А вот Дуаньфан, показывая свою силу, во главе огромного войска вторгся в Сычуань. Перед тем как туда заявиться, он тоже отстучал телеграмму, представляющую полную противоположность посланию ко «Всей Сычуани» Цэнь Чуньсюаня. Телеграмма Дуаньфана была составлена по образцу официальной бумаги. Она содержала почти 10000 знаков и по содержанию полностью отличалась от телеграммы Цэня. Например, там постоянно говорилось «я, верховный комиссар» и «вы, жители Сычуани». Он ведет солдат, и если население не проявит благоразумия и осмелится перечить приказам властей, то он испепелит дотла провинцию Сычуань. Тем самым жителей Сычуани толкнули на самопожертвование. Волнения в Сычуани стали шириться. 10.10.1911 г. разразилось восстание в Ухани (провинция Хубэй). Об этом событии ныне в Тайване (2000) напоминает «торжество двух десяток», посвященное празднованию падения Китайской империи и рождения Китайской Республики. Одна шанхайская газета в ту пору поместила карикатуру на Цэнь Чуньсюаня с надписью «Государственный советник Цэнь отрезает бороду и снимает халат».

Цэнь после назначения его, посредником так и не прибыл в Сычуань, поскольку не были ясны его полномочия, и выжидал в Ханькоу, где столкнулся с восстанием революционной армии. Ему ничего не оставалось, как бежать подобно — как пишет Го Можо — Цао Цао в пекинской опере «Битва за Юаньчэн» [ «Чжань Юаньчэн»]. В этой опере замешанный в любовной истории Цао Цао вынужден бежать в женском платье. Цэнь Чуньсюань добрался до Шанхая, в чем ему помогла стратагема 36. Совершенно иначе повел себя Дуаньфан. Он решил силой, с помощью солдат навести в Сычуани порядок. Когда он достиг Чунцина, путь назад оказался отрезан. В этом городе, оплоте революционеров, началось брожение в его войсках. Был бы он, пишет Го Можо, сообразительным, как Цэнь Чунсюань, — «обрезал бы бороду», сменил бы платье и бежал в одиночку — наверняка смог бы спасти свою шкуру. «Но он не обладал достаточной иронией», — поясняет Го Можо, увязывая здесь иронию со стратагемами. В немецком языке «шутка» порой тоже означает «хитрость». Дуаньфан и бежал, но вместе со своим войском и на Запад. Когда он прибыл в Цзычжоу, Чунцин и Чэнду уже провозгласили свою независимость. И теперь он походил на «мечущуюся на раскаленной сковороде душу» (Го Можо) и в итоге был убит собственными солдатами.

36.10. Игра согласно партитуре стратагемы 36

Выражение для стратагемы 36 прижилось в японском, корейском и вьетнамском языках. Подобное преодоление границ Китая не удалось выражению ни