говорил с конём… Как он вернулся — Олег не помнил.
Заснул.
12. К У Р Г А Н
К девяти утра ехали уже почти три часа. Лес стал глухим, нас-тороженным и тихим. Олег попрежнему лидировал, Бес занимал мес-то в хвосте и помалкивал. Тимке было немного не по себе. Больше всего ему хотелось взвести арбалет и держать оружие в руке. Такого леса он не видел ещё никогда — даже во время пешего путешествия к Светлояру с дядей, когда ему казалось, что глуше ничего и быть не может. Оказалось, что может. И ещё как…
Верхом, не спешиваясь, пересекли небольшую речушку, узкую, но бурную — вода закручивалась вокруг конских ног и клокотала. На берегу вдруг обнаружилась тропка — неширокая, но утоптанная надёжно, она уводила от реки, и Тим решился спросить:
— Звериная, что ли?
— Нет, — коротко отрезал Олег, не поворачиваясь. Он тоже молчал всё утро, как будто и не было вчерашнего разговора у огня. Тим не стал уточнять, и через пять минут, не больше, кони прошли между двух каменных глыб — алого гранита, они возвышались метров на пять каждая. Понизу поросшие мхом, выше они были чистыми, и Тим различил хороводы выбитых на камне фигурок — люди, животные, сцены охот и боёв, плясок и погребений… Над фигурками в камне глубже остального был вырезан — и на правой скале, и на левой — знак:
Только на левой и правой скалах знак «катился» в разные стороны. Тим смутно помнил, что свастика — а это была свастика — означала вроде бы загнутая в одном направлении свет и дух, в другом — мрак и силу. Он попытался вспомнить, в каком что, но мысли прервались. Лес отступал, впереди виднелся просвет, оттуда прямотаки лилось солнце.
Олег пришпорил Карьера и, пригнувшись к его гриве, галопом помчался вперёд. Тимка не успел опомниться — его Рокот сам рванулся следом; несколько мгновений — и они все трое вырвались на большой луг, посреди которого плавно — именно так подумал Тим — высился курган. Пологий и большой, он именно поэтому казался не очень высоким, хотя на самом деле поднимался метров на тридцать, не меньше. На склонах клонилась под неожиданным ветром густая трава. У подножья из её волн поднимались большие валуны. Тимка увидел, что на многих лежат лоскутья материи — яркие и выцветшие, косточки, ещё что- то…
— Эвенки считают этот курган священным, — Олег спешился, Бес последовал его примеру, и Тимка тоже поспешно соскочил в траву. — Вот и умилостивливают, — тщательно и с сомнением выговорил Олег, — его, как могут.
— Тут похоронен кто-то из их вождей? — Тимка только теперь определил, как высок курган — и мысленно присвистнул.
— Из вождей, только не из их, — ответил Олег. И, прежде чем Тим спросил, прочитал: — 'И таковы были наши деяния и наша слава от века. А теперь не верим, что так было…' Велесова Книга.
— Подождём? — спросил Бес. Он был необычно серьёзен. Олег кивнул и начал рассёдлывать коня.
Мальчишки отпустили освобождённых коней и подошли к камням. Тим увидел, что в их поверхность — поясами примерно на половине высоты — врезан орнамент, бесконечно повторяющийся:
А выше глубокие штрихи намечали одинаковые мужские лица — суровые, усатые, со впавшими глазами. Бес коснулся камней рукой. А Олег сказал:
Тимка, подойдя, с неожиданной робостью провёл пальцами по орнаменту. И замер, окаменел. Ему послышался лязг металла, словно чёрным крылом махнуло перед глазами — и в этот миг Тимка увидел горящие костры, сцены плясок, прокатилось, расплёскивая пламя, огненное колесо, промчался, закидывая головы, табун коней с развеващимися гривами, слился с пламенем, поглотившим темноту… и Тимка оторвал руку от камня.
Он глядел в небо. В небе, оставляя расширающийся инверсионный след, летел серебристый лайнер. Это помогло мальчишке понять, на каком он свете. Тимка помотал головой, стряхивая наваждение — и увидел, что Олег и Бес спят, раскинувшись в траве, на склоне кургана, а солнце стоит почти в зените. Кони паслись на опушке.
— Ничего себе… — пробормотал Тимка, снова тряся головой. И увидел женщину.
Она спускалась по склону, раздвигая траву, бесшумная, как тень. В белом длинном платье, подпоясанном узким ремнём, с распущенными волосами. Тимка отчётливо видел её лицо — ещё не старое, красивое и спокойное. Она смотрела прямо на Тимку, и он опять усомнился, на каком он свете всётаки, потому что эта картина была совершенно не из ХХI века. Даже не из Х века, пожалуй. Но женщина не выглядела опасной или грозной — просто женщина, идущая по траве. И всё-таки Тимка сумел сбросить оцепенение только когда она подошла буквально вплотную и улыбнулась мальчишке:
— Ты новенький?
Тимка перевёл дух и мотнул головой, не отвечая. Женщина смотрела понимающе, с лёгкой улыбкой. Нестарая? Сейчас, глядя на неё в упор, Тимка не спешил бы с выводами. Сколько же ей лет? Мальчишка подумал об этом и запоздало спохватился:
— Да… я новенький. Мы вот… приехали… — и он осекся, потому что сообразил, что не знает цели их путешествия. Женщина кивнула:
— Ну что ж… Пошли со мной.
— Куда? — не понял Тимка. Он не то что насторожился, но удивился. И в следующий миг подумал, что, может быть, целью поездки была как раз его встреча с этой женщиной. С дядюшки станется, подал кто-то внутри Тимки скептический голос. Этот голос раньше Тимка слышал часто — в те моменты, когда ему казалось, что он видит что-то прекрасное или значительное, голос прорезывался откуда-то из закоулка души или мозга, стараясь сгладить, принизить впечатление. Но сейчас Тимка сердито сказал: 'Заткнись!' — и, придерживая кобуру револьвера, пошёл за женщиной, каким-то неведомым образом успевшей подняться до половины кургана. А нагнал её мальчишка около вершины. Солнце лилось сверху расплавленным металлом, пригибало траву. Женщина не остановилась, начала спускаться — легко, непринуждённо, словно скользя по верхушкам ковыля. Она что же, и живёт здесь? Одна? А зимой как? У Тимки на языке теснились десятки вопросов, но задавать их казалось неуместным. Если она захочет, то сама расскажет. А если не захочет, то спрашивать всё равно бесполезно. Тимка шёл как во сне, красивом и печальном — печальном от того, что понимаешь: это сон, так не бывает. Хотя, казалось бы: что такого особенного происходило? Сколько раз в своей короткой жизни он видел разных там ролевиков, корчивших из себя кто викингов, кто эльфов, кто мушкетёров? До кучи раз. Были и колдуньи. Но там сразу было видно: игра, и не слишком умелая. А тут… Всё равно что встретить в жизни настоящий персонаж какогонибудь фэнтэзибоевика.
— Вы колдунья?! — вырвалось у него самое насущное. Женщина не обернулась, Тимка сердито попытался обогнать её, заглянуть в лицо… и не смог. Каким-то непостижимым образом женщина опять оказалась на полшага впереди. И, когда Тимка собрался повторить вопрос, отозвалась:
— Ведунья. Ты можешь называть меня Полуденица.
'Точно, сплю, — подумал Тимка покорно. — Таких имён не бывает даже здесь…' — но додумать эту здравую мысль он не успел.
Честное слово, сперва ему казалось, что это просто продолжение холма — пригорок, поросший травой. И только когда вслед за Полуденицей Тимка обошёл этот пригорок, он сообразил, что перед ним полуземлянка — поросшая сверху ярко зеленеющей травой, с приоткры-той дверью. Жилище выглядело убоговато, как бомжовая хижина, и уж конечно, проигрывал по сравнению со Светлояром, похожим снаружи на двор владетельного князя, а изнутри — на вполне комфортабельные апартаменты. Тимка даже приостановился и задумался, а с чего он вообще так прётся следом за этой женщиной? Внутри наверняка грязь и сырость, а то и духота… Но, помедлив, Тим ощутил лёгкий интерес и полез в дверь следом за привычно исчезнувшей там женщиной…
…Ни грязи, ни сырости, ни духоты там не было. Не очень большое помещение хорошо освещалось лучами солнца, падавшими в дверь. У одной из стен — простенькая печка, даже очаг скорее. Рядом — лежанка со шкурами. Стены обшиты плетёнками, возле лежанки — что-то вроде шкафа с книгами, много книг… Стол, бумаги, какая-то лампа (Тимка даже головой помотал). Винтовка. Над столом. Рядом с ней — большой цветной портрет: несколько молодых парней и девушек в костюмах и платьях, старых, полувековой давности, позируют на фоне корпусов знаменитого МГУ. Гитара. Скамья, два кресла, больше похожих на пни с причудливым сплетением корней и веток. Небольшая дверца — вглубь холма, что ли?! Пахло сильно и приятно — под потолком на ровно настланных жердях висели (и невесть от чего покачивались) пучки трав.
— Садись, — Полуденица подтолкнула Тимку к скамье, сама присела как-то боком на одно из кресел, пододвинула бумагу и углубилась в её изучение. Тимка покосился на книги. Там видно было уже плоховато, но мальчишка различил, что это какие-то научные труды по медицине, философии, археологии и ещё десятку наук — тёмный лес. Их разглядывание так увлекло Тимку, что он вздрогнул, когда Полуденица сказала отрывисто:
— Дай руку. Правую.
С лёгкой опаской, но без промедления — не хватало ещё, чтобы она подумала, что он трус! — Тимка положил на стол руку ладонью вверх, как у врача на сдаче анализа. Рука была загорелая, поцарапанная, с набитыми мозолями, но с тонким запястьем и пальцами — рука мальчишки. Полуденица склонилась
