— Тихотихо…
— Ну ладно, только тихо и её одну, — сдалась девочка и, дотянвшись, покрутила какую-то ручку и положила на диск проигрывателя пластинку, матово блеснувшую в свете костра. Что-то ещё сделала — и Тимка вздрогнул от неожиданно раздавшегося женского голоса — через лёгкую хрипотцу старой пластинки, невесть как сохранившейся тут…
И Тимка вдруг со странной дрожью услышал, как мальчишка подпевает — тихонько, но стройным голоском:
Тимка искоса посмотрел на Найдёна — тот стоял неподвижно, глядя расширенными глазами. Губы старшего мальчишки шевелились — он то ли знал слова и про себя повторял их, то ли просто что-то шептал неслышно… Но песня кончилась — и Найдён, аккуратно перешагнув через проволочку (Тимка сделал то же секундой позже, с опаской), вошёл в это небольшое помещение, где горел костёр.
Девчонка и мальчишка вскочили на топчане. Она тут же отодвинула младшего за спину, хотя было ясно, что против двух парней, появившихся из темноты прохода, случись что, ей ничего не светит. И теперь Тимка разглядел её как следует.
Она была на полголовы ниже его ростом, но, наверное, ровесница. В бесформенной, но довольно чистой джинсе. Светлорусые волосы на затылке — собраны в хвост. Взгляд больших серых глаз — испуганный — перебегал с одного парня на другого. Тимка различил мелкие белые зубы, которые прикусили губу — верхнюю, чуть выступающую вперёд и пухлую… и поймал себя на том, что не дышит. Тогда он вдохнул и услышал голос Найдёна:
— Да не бойтесь, мы вас не тронем. Нам бы отдохнуть. И вообще… переночевать…
…Мальчишка не спал. Укрывшись одеялом, он в оставленную щёлку подсматривал — Тимка нетнет, да и ловил на себе его взгляд. То ли он всё ещё опасался, то ли просто был таким любопытным. Девчонку звали Катей, и она сидела на краю топчана, глядела, как мальчишки едят лапшу из «бомжпакетов». Сперва ребята хотели отказаться, но Катя показала большой картонный ящик, набитый разносортными пакетиками, и тимка готов был поклясться, что ничего вкусней этой лапши, напичканной тем, что и в руки-то брать нельзя, давно не ел — попробуй, поголодай полсуток!
Катя и её младший братишка Толик два года назад убежали из рабства, в которое попали почти полсотни жителей русской зауральской деревни к назначенному 'главе администрации' — чеченцу. Родители брата и сестры спились от безработицы ещё 'до чеченцев' и угорели в доме — дети тогда остались живы чудом. А теперь — мотались по БАМу, на что-то надеясь, пока судьба не занесла их в начале лета в К…ск. Здесь они ночевали впервые — вообще старались не ночевать дважды на одном месте. Жили милостыней, иногда Катя подворовывала…
Найдён, кажется, особо и не слушал. А вот Тимка… Он и сам не знал, что с ним. С такими историями он познакомился ещё в Светлояре — но там о них говорили, как о деле прошлом. А тут перед ним были два живых человека, девчонка и маленький пацан, выброшенные в безразличный мир… И ещё одно.
Тимка думал, что с таким же вниманием слушал бы всё, что говорила бы ему Катя. Всёвсё, без разбора.
Он не успел особо осмыслить это. Найдён, оказывается, всё-таки слушал, потому что спросил, отбрасывая опустошённую мисочку:
— И не страшно вам тут — одним?
— Привыкли, — пожала плечами Катя и потёрлась носом о плечо. — А так бывает страшно… Сегодня сюда шли, какие-то цыгане, пацаны, пристали, на мотоциклах… Еле убежали…
— Из табора, что ли? — спросил Тимка, сам удивившись звуку своего голоса. Катя засмеялась:
— Да из какого табора, они тут в одном районе живут, всё заселено! Мы туда не ходим. А это вдруг они сами… Ещё хотите?
Ответить мальчишки не успели. Мощные лучи электрических фонариков полоснули темноту где-то неподалёку, послышались неразборчивые крикливые голоса, коридор заполнили шаги и их эхо — звуки просто хлынули в комнатку. Толик сел на топчане, кутаясь в одеяло. Катя вскочила, Тимка вскочил тоже, невольно закрывая её.
Найдён остался сидеть. Более того, когда лучи фонариков оказались совсем близко, предупреждающе крикнул:
— Осторожней, там проволока! Не заденьте!
Катя ахнула. Толик заплакал. Шум на миг затих, потом возобновился с новой силой, и в комнату, осторожно перешагивая проволоку, стали проникать смуглые мальчишки — лет по 12–16. Тим насчитал девятерых — дорого, но неразборчиво одетых, ухмыляющихся и продолжающих о чём-то, хотя и тише, переговариваться на своём языке.
— Доброй ночи, — сказал Найдён вежливо. Все цыганята засмеялись, один — вроде бы самый старший — сказал порусски:
— Да тут на всех хватит! Эй, никто не хочет беленьких пацанов?
Новый взрыв хохота заглушил Толика — он плакал уже навзрыд. Тимка стиснул в кармане кастет, в другом — нож. Найдён, не меняя позы, коротко сказал:
— Лив элон. (1), — и наконец встал. — Я пожелал вам доброй ночи, — повторил он, — и я надеялся услышать ответ. Но я вижу, что слов тут не понимают. Тогда так, скот. Те из вас, кто успеет отсюда унести ноги по счёту «три» — те останутся живы. Остальные умрут.
Хохот. Тимка чувствовал, как по спине катится пот и продолжал, несмотря на команду, сжимать в карманах оружие.
— Раз, — сказал Найдён. И тот из цыганят, который разговаривал по-русски, сделал выпад в его сторону выхваченным из кармана ножом…
1. Оставь (англ)
…Тимка всё-таки кое-что видел. Для Кати (Толик спрятал лицо у неё на груди), наверное, всё слилось в промелькнувшую с невероятной скоростью киноленту. Найдён, легко вывернув руку, перерезал ножом горло его хозяину, вбил оружие в левый глаз другому цыганёнку, буквально сломав третьего пополам ударом ноги в солнечное. Развернулся на пятке, выпрямился, каблуком добивая в горло сбитого подсечкой, одноверменно ребром ладони под кадык сшибая ещё одного. Тим успел увидеть, как изо рта всем телом выгнувшегося вперёд шестого (!!!) выскочил огромный кровавый сгусток, а Найдён, уже стоявший между оставшимися в живых тремя самыми младшими и выходом, скользнул к ним. Послышался дикий вопль, звук, как будто со страшной силой ударили во что-то мягкое и оно лопнуло. Предпоследний сполз лицом по стене, марая её кровью и ещё чем-то. Последнего Найдён держал пальцами за кадык, и тот что-то визгливо закричал — но Найдён сомкнул пальцы и рванул их на себя…
…Двое или трое ещё подёргивались. Найдён отошёл к трубе, из которой капала вода, стал мыть руки. Плакал Толик. Тимка ощутил, что весь дрожит — каждая часть тела в отдельности. Найдён отряхнул руки, сказал:
— Помоги. Заметём следы, чтобы не дрыгались.
— Их надо тас… — Тимка сглотнул. — Таскать?
— Помоги, — повторил Найдён. — Катя, отведи маленького наверх. Подождите нас. Никуда не уходите. И о проволоку не споткнитесь…
…С трудом удерживая в себе лапшу, Тимка рассматривал дело рук — в том числе и своих. Найдён выложил из тел пятиугольник без одной стороны, а внутри — что-то вроде пятиконечное звезды. В том месте, где пятиугольник остался открытым, он кровью нарисовал перевёрнутый крест и какие-то значки. Потом аккуратно вырезал у всех убитых глаза и выложил их рядком вдоль значков.
И опять пошёл мыть руки.
Едва не споткнувшись о проволоку, Тимка опрометью бросился наружу…
…Он думал, что Катя давно убежала. Но они с братишкой стояли возле самого входа.
— Куда теперь идти? — спросила Катя. Губы у неё дрожали; она не знала, что Тимка видит в темноте.
— Погоди, сейчас, — попросил Тим. — Сейчас Найдён выйдет… и мы всё решим, всё придумаем…
…Располагаться на ночлег пришлось на том же заводе, но где-то у чёрта на куличках, на втором этаже полуразбитого корпуса, в окна которого заглядывали вездесущие американские клёны. Найдён, ни слова не говоря, поставил возле Толика проигрыватель и положил стопку пластинок, потом укутал
