Заявленный на минувшее воскресенье «Имперский марш» был в последнюю минуту запрещен городскими властями. Почему сначала разрешили, а потом вдруг запретили? Чего забоялись? Впрочем, наши власти вообще в последнее время начали демонстрировать какую-то поистине стародевическую обидчивость и повышенную пугливость и стали тревожно вздрагивать при любом шорохе. Бог их знает, в чем там у них дело — нервы, наверное. Выборы, то, се.
Марша не было, был всего лишь митинг. Тоже красиво, как было сказано в одном старом анекдоте.
Человеку свойственна тоска. Кому-то — «тоска по мировой культуре», преобразующаяся, если повезет, в мощную и, что важно, свободно конвертируемую творческую энергию. А кому-то не дает заснуть тоска глубинно женственная по своей природе. Это тоска по чему-то крупному, мускулистому, пахнущему здоровым мужским потом-по чему-то такому, к чему хочется прислониться и забыться навек, бормоча сладкое слово «империя».
Г-н Дугин, один из главных наших имперцев, слывущий среди патриотически ориентированных граждан большим интеллектуалом (что, заметим попутно, не чересчур затруднительно в этой среде), анонсируя затеваемое предприятие, сказал: «Подавляющая часть гражданского общества России хочет маршировать к великой державе, сильному государству, к возрождению нашей свободы и самостоятельности». Что ни слово, то «изумруд яхонтовый». Хороши представления о гражданском обществе. Под «гражданским обществом» понимается вовсе не сообщество граждан, уважающих закон и отстаивающих свое право требовать от властей всех уровней того же. Нет, зачем? «Гражданское общество» у них — это что-то вроде стада, объединенного неудержимым стремлением непременно туда-сюда маршировать. Напоминает старый анекдот, заканчивающийся словами: «Если вы, штатские, такие умные, что же вы тогда строем не ходите?»
Неплохи и рассуждения о «возрождении нашей свободы». О том, что в их понимании «наша свобода» и свобода отдельно взятого человека — вещи взаимоисключающие, говорить не приходится. Уже хотя бы потому, что речь явно идет не о свободе «для», а о свободе «от». В данном случае — о свободе от свободного мира.
Митинг был сработан в добротной эстетике захолустного ампира, слегка разбавленного элементами мутного постмодерна, столь ненавидимого нашими исконно-посконцами. Постомодерн был представлен несколько эзотерическими, но зато запоминающимися лозунгами типа «Наш сапог свят». Трудно предположить, что под «нашим сапогом» понимается какой-то конкретный левый или правый сапог. Скорее всего, имеется в виду все-таки сама идея сапога как универсального и наглядного символа имперского величия, если иметь в виду внешнюю сторону сапога, и традиционной нашей духовности, если речь идет о стороне внутренней. В общем, пес их знает, что они там имеют в виду.
Многие еще обратили внимание на столь же мрачноватый, сколь и требовательный призыв «Мертвый, вставай». Призыв, на мой взгляд, и правда выдающийся, причем независимо от того, сочинил ли его искушенный в интеллектуальных спекуляциях постмодернист или же полный идиот. Предположить в данном контексте было бы более естественно последнее, но ведь всякое же бывает в нашей жизни, не правда ли. Тем более что некоторые евразийские мыслители замечены в увлечении постструктуралистским, извините, дискурсом. Так или иначе, но «Мертвый, вставай» — сильная вещь. Ее откровенно саморазоблачительный пафос можно понять как тонкую до полной прозрачности интеллектуальную провокацию. А можно и еще как-нибудь. Но в любом случае — саморазоблачение налицо.
Налицо — сознательная или бессознательная апелляция к мертвому, сознательная или бессознательная воля к смерти. Говоря патетически, «мертвые хватают живых». А говоря проще, «мимо нашего окна пронесли покойника» и дальше по тексту.
Кстати, жаль, что так и не пронесли. Жаль, что марш этот так и не состоялся. Было бы смешно. И хорошо бы, чтобы еще один лозунг там был такой: «Империя, или смерть». Именно так, с запятой перед словом «или». Те, кто слегка разбирается в правилах пунктуации русского языка, поймет значение этой запятой. Те, кто этого не знает, те и другого ничего не знают. Не знают они в том числе и того, что попытка заштопать мертвяка гнилыми нитками не приведет ни к чему, кроме того, что окончательно рассыплется все то, что от их дорогого покойничка еще осталось.
Вот они пусть и маршируют сколько влезет. Все равно ведь ничего не встанет.
[Оппозиция]
Визги и брызги
Вы заметили, что с некоторых пор в публицистике державного, если можно так выразиться, направления невероятно расплодилось слово «визг» и все возможные производные от него? Дался им что-то этот «визг». Визжат, разумеется, не авторы этой самой публицистики. Они-то как раз разговаривают уверенным семинаристским баском, разговаривают степенно и неторопливо, прихлебывая чаек, попыхивая трубкой, поглаживая бороду и держа протяжные поучительные паузы. Они разговаривают как власть имущие, а не как книжники и фарисеи. Визжат, разумеется, их оппоненты, и еще как визжат. Они, эти наймиты и приспешники, чуть что не по нутру «их хозяевам», оглашают окрестности «истошными воплями». «Легко представить себе, какой истерический визг сейчас поднимут «общечеловеки» по поводу всего лишь робкой попытки властей навести элементарный порядок». Так или примерно так начинается, как, впрочем, и заканчивается, то или иное программное выступление того или иного государственничествующего литератора-полемиста.
Откуда, из какого прекрасного далека донеслись до них эти самые «визги»? Не знаю, кому как, но мне-то хорошо известно, откуда. Из советской прессы, разумеется. В ней, в советской прессе, тоже беспрерывно кто-нибудь визжал. Там визжали, например, адепты якобы свободного мира по поводу якобы нарушений якобы прав якобы человека в нашей великой стране. Визжали конгрессмены и сионисты. Визжали отдельные лица и целые организации. Визжали все те же приспешники и наймиты. Визжали «вражеские радиостанции». Ох, как визжали «вражеские радиостанции»! Перевизжать их, да и то не всегда, удавалось лишь гэбэшным глушилкам. В передовых статьях партийных газет враги всех мастей то бряцали, то визжали. А на карикатурах в тех же газетах они брызгали обильной слюной и тянули загребущие руки-крюки к огромному жирному пятну на географической карте. Пятно называлось СССР.
Впрочем, что нам были какие-то ихние визги и брызги? Великий Советский Союз, зажав уши и увертываясь от слюней, уверенно двигался вперед к окончательному решению всех и всяческих вопросов, пока вдруг в одночасье не развалился сам собой, немало изумив этим весь мир и прежде всего самого себя.
Но это, так сказать, история вопроса. Речь не об этом. Интересно, «откуда в этой графинечке», как высказался однажды по другому, впрочем, поводу Лев Толстой, откуда, короче говоря, в несложных головах агитаторов нового призыва возник и зацвел этот самый агитпроповский «визг»?
Откуда? Они же ничего этого не помнят, как не помнят они вообще ничего. Они же пребывают в блаженной уверенности, что история отечества состоит всего лишь из двух основополагающих этапов: первый срок президента Путина и второй срок президента Путина.
Да и это не столь уж важно. Важно вот что. Дело в том, что некоторый визг и на самом деле имеет место. Да, это правда: риторическое поведение оппозиции бывает иногда нервным и крикливым. Систематически истребляя или развращая цивилизованную оппозицию, оперирующую взвешенными категориями, оппозицию, стремящуюся и умеющую говорить с властью на общедоступном языке и находиться с ней в состоянии равноправного диалога, власть сама плодит маргиналов. Готов согласиться с тем, что натужная, крикливая, неопрятная оппозиция столь же глупа и неприятна, как респектабельная, самодовольная, лоснящаяся любовь к начальству. Впрочем, нет, не так. Глупа так же. Неприятна так же. Но в гораздо меньшей степени опасна для душевного здоровья общества.
Согласен: когда пронзительно визжат, особенно над ухом, — это не всегда приятно. Как правило, не очень музыкально кричат, например, те, кого насилуют в темном переулке. Да, приходится признать: насилуемые не всегда ведут себя элегантно, ибо не всем, увы, дано в соответствии с классическим анекдотом расслабиться и постараться получить удовольствие. Некоторые визжат и царапаются. Да и выглядят они, прямо скажем, так себе — оборванные, растрепанные. Смотреть противно. Особо тонкие натуры не выдерживают такого безобразного зрелища и ускоряют шаги. А находятся натуры впечатлительные до такой степени, что могут сгоряча и пристрелить. А чего? Развизжались тут, понимаешь.
[Особый путь]
О самобытности
Давно замечено, что, когда наши руководящие господа-товарищи затевают те или иные запретительно-репрессивные пакости, их резко пробивает на всемирную отзывчивость и они чуть что норовят кивнуть на мировой опыт. Вот в Европе, говорят они, за такие дела вам такой бы штрафчик выписали, что о- го-го. А в вашей, говорят, любимой Америке таких, как вы, так по судам бы затаскали, что не дай вам бог. А если кто-нибудь из наиболее бестактных начнет вякать что-нибудь в том духе, что мировой опыт вовсе не ограничивается запретительными или карательными функциями и что есть еще на свете всякие такие штуки, как, например, права личности или еще какие-нибудь подобные глупости, то тут же выясняется, что у нас особый путь и нечего нас учить — на себя бы лучше посмотрели, товарищи волки.
У нас особый путь, и спорить с этим бессмысленно. Мы самобытны и оригинальны до изумления. А остальные — нет. Посмотрите сами: ну все же на одно лицо — что финны, что японцы, что итальянцы, что поляки, что грузины. Не отличишь. Поэтому нам все завидуют. Ну, и недолюбливают, ясное дело. И мечтают погубить — кто явно, кто тайно. Когда было такое, чтобы глобализованная посредственность и унифицированная серость не ополчалась бы на все яркое, самобытное и особенное? Никогда такого не было.
Вот и приходится веками держать круговую оборону против агрессивного напора мировой истории и огрызаться время от времени на манер самобытной советской официантки: «Вас много, я одна». «Одна ты на свете! Одна ты такая», — в унисон упомянутой официантке сообщает своей родине самобытнейший поэт Сергей Михалков в одном из своих вдохновенных гимнов, последнем на данный исторический отрезок.
