Древняя Москва. XII-XV вв.

ГЛАВА VIII. МОСКОВСКОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ И ЛИТЕРАТУРА

ОБРАЗОВАНИЕ

Известно, что образование в средние века было уделом немногих. И по совершенно понятным причинам. Дороговизна письменных материалов (пергамента, а с XV в. бумаги), способ письма – медленный и кропотливый, относительно небольшая потребность в письменных документах и господство устных сделок – все это приводило к тому, что письменность распространялась только среди узких кругов феодального общества, главным образом среди духовенства. Даже в XVII в. подписи под Соборным уложением 1649 г. обнаруживают, что в числе крупных московских дельцов все-таки было немало неграмотных. Правда, высказывались и другие мнения о распространении грамотности среди русских людей XVI-XVII вв., но они основаны на очень ограниченном материале и требуют более глубоких исследований. К тому же XVI и XVII столетия внесли много нового в отечественное просвещение. В частности, употребление бумаги как письменного материала взамен дорогого пергамента и внедрение в письменность скорописных почерков, убыстрявших процесс письма, явились новыми элементами, которых не знала великокняжеская Москва.

В рядах русского общества XIV- XV вв. образование распространялось неодинаково. Грамотность была обязательна для духовенства, которое не могло исправлять церковных служб без книг. Поэтому и в более ранние времена «попов сын», не научившийся грамоте, выбывал из разряда церковных людей и попадал в число изгоев. Группы книжных переписчиков пополнялись главным образом за счет духовенства. Рядовое духовенство ограничивалось только начатками грамотности, тогда как среди высшего духовенства встречались высокообразованные люди.

Грамотность имела несомненное распространение и в среде горожан, в первую очередь купцов. Таковы были известные уже нам Ермолины. Письмо Василия Дмитриевича Ермолина, посланное им в Литву, обнаруживает в его авторе человека, владевшего бойким пером и во всех отношениях «книжного». Прибавим сюда небольшой по численности, но влиятельный круг княжеских дьяков, писавших княжеские грамоты

Грамотность распространялась также в сословии московских бояр. Сын одного из них, митрополит Алексей, еще ребенком научился грамоте. Как видно из жития Сергия Радонежского, обучение грамоте вообще входило в программу воспитания боярских детей. Отрок Варфоломей (впоследствии инок Сергий) учился грамоте вместе со своим старшим братом Стефаном. Из жития Сергия видно, что под обучением грамоте понималось не простое чтение псалтыри, а умение читать и петь псалмы – «псалмопение глаголати», «стихословити зело добре и стройне». У нас есть свидетельства, говорящие о недостаточном образовании московских великих князей, причем исходящие из уст панегиристов московских князей, а не их врагов. Дмитрий Донской, по словам его биографа, недостаточно знаком был с книгами («…аще бо и книгам не научен сый добре»), тот же отзыв слышим о Василии Темном. Это значит, что они не были обучены всем тонкостям псалмопения и стихословия. Но показания эти не являются доказательствами того, что Дмитрий Донской и Василий Темный были абсолютно неграмотными. Русские книжники, видимо, хотели лишь отметить недостаточное образование своих князей. Дмитрий не научен был «добре» книгам, следовательно, в какой-то мере, хоть и «не добре», был грамотным.

Обучение детей грамоте начиналось рано. Исключительную по своей простоте картину начального обучения отроков дает Епифаниево житие Сергия Радонежского. Родители отрока Варфоломея отдали его вместе с братом Стефаном «…учиться божественным писанием». Стефан быстро научился читать, а Варфоломей учился «не скоро и косно». Учитель обучал «со многим прилежанием», отрок же плохо внимал и сам говорил: «…никако же могу разумети, о них же ми сказуют». Только чудесное вмешательство некоего старца помогло отроку одолеть грамоту. Конечно, для полного усвоения книжной премудрости требовались и прилежание, и своего рода способности. Отроков, невнимательно слушавших на уроках и учившихся «не скоро и косно», вероятно, было немало в Древней Руси, в особенности в княжеской и боярской среде, где выше ценились воинские доблести, чем образование. Поэтому в большинстве случаев обучение молодых людей из аристократического общества оканчивалось на первой же ступени, ограничиваясь знакомством с грамотой. Зато в монастырях возникали кружки образованных людей, создавались школы переписчиков и переводчиков, накапливались значительные книжные богатства.

МОСКОВСКАЯ ПИСЬМЕННОСТЬ

Москва рано стала делаться крупнейшим русским центром переписки и распространения книг. Уже Иван Калита обращал большое внимание на переписку книг («…многим книгам, написанным его повелениемъ»). К числу этих книг надо относить в первую очередь знаменитое Сийское евангелие, написанное на Двину в 1339 г. повелением чернеца Анания в граде Москве. В нем находим первые следы московского аканья и характерное название нашего города – «в граде Москове», которое живо напоминает такое же название Москвы в первом известии о городе 1147 г. Сийское евангелие – прекрасный образчик ранней московской письменности, случайно сохранившийся на севере. Оно написано на пергаменте, четким и красивым уставом. Особенно замечательна миниатюра, изображающая Христа и его учеников. Живость движений и нежность красок делают эту миниатюру выдающимся памятником раннего московского искусства.

Сийское евангелие было роскошным экземпляром, сделанным по специальному заказу. Два других московских памятника середины XIV в. дают нам представление о рядовых московских рукописях того же века. В 1354 г. было написано Евангелие апракос «…рукою многогрешного раба божия чернца Иоанна Телеша к священному отцу Клименту, замышленьем Олексия Костяньтинови-ча, при великом князе Иоанне Ивановиче, при епископе Афонасьи Прияславьском» (т. е. переславском).

Любопытна внешность этого Евангелия. Оно написано на пергаменте в два столбца крупным, но очень неровным и некрасивым почерком. Начало статей отмечено большими заглавными буквами звериного орнамента. Они выполнены красными и коричневыми линиями неизменно на зеленом фоне. Во всем внешнем виде этой московской рукописи чувствуется что-то провинциальное, напоминающее нам о смутном княжении кроткого и красивого Ивана Ивановича, мало похожего своими талантами и на отца – Ивана Калиту, и на сына – Дмитрия Донского. Рассматриваемый редкий экземпляр ранней московской письменности изобилует пропусками и ошибками, по просторечию пишет Иван вместо Иоанн и проч. В этом заметны черты, типичные для московской письменности XIV в. с ее стремлением приблизить древний язык к народному московскому языку.

Другая московская рукопись на четыре года моложе предыдущей. Это тоже Евангелие, написанное «…при благоверном великом князе Иване Ивановиче и при митрополите Олексее рабом божиим Лукьяном» в 1358 г. Оно исполнено на пергаменте в два столбца крупным и несколько более красивым почерком, чем Евангелие 1354 г. Заставка и заглавные буквы выполнены в зверином стиле, но фон их почти синий, а не зеленый. Страшная московская действительность середины XIV в., постоянная угроза татарского нашествия, чуются нам в особом чтении: «Память труса (землетрясения. – М. Т.) и страха всякого»,- помещенном под 5 июня. Такая память имелась уже и в греческих рукописях, но она не теряет своей выразительности для московских условий времен Ивана Красного: «…память с человеколюбьемь нанесена на ны страшныя беды в нахожденье иноязычник, от них же щедрый бог милости ради сво(ей) избави нас». В этом списке особенно заметно усилие передать мысль священного текста яснейшими русскими и даже простонародными оборотами речи, как считали А. Горский и К. Невоструев, приводя характерные речевые обороты: «и аще кто поймет тя в версту», «смотри цветца селнаго».

Названные нами памятники являются только немногими и случайными остатками того письменного богатства, которое Москва накопила за XIV столетие. О том, какое количество рукописей хранилось в московских церквах и монастырях, можно судить по рассказу о разорении Москвы во время нашествия Тохтамыша. Московские соборы до самых сводов были завалены рукописями, и все они погибли от пожара: «Книг же толико множьство снесено с всего града, и из загородиа, и ис сел, в соборных церквах до стропа наметано, схранения ради спроважено, то все без вести сотвориша». Как ни тесны были московские соборы XIV в., перед нами все-таки встает яркая картина громадных груд рукописей, сваленных для сбережения в соборах до сводов. Пожар, испепеливший Москву в 1382 г., уничтожил все эти сокровища московской письменности без остатка, чем и объясняется редкость, почти единичность, рукописей бесспорно московского происхождения, восходящих к временам, предшествовавшим Тохтамышеву разорению.

После разорения в московских монастырях возобновилась усиленная переписка книг, количество наличных памятников письменности стало быстро восстанавливаться. Особенно большое значение имели два московских монастыря, основанных при митрополите Алексее: Чудов и Андроников. В Чудовом монастыре быстро образовалась собственная школа писцов. О ней дают представление две рукописи: «Книга о постничестве» 1388 г., написанная «… замышленьем архимандрита Якима, а писаниемь черньца Антонья», и «Книга Иова» 1394 г.

Эти московские рукописи резко отличаются от памятников середины XIV в. своим более тщательным исполнением. Обе они написаны на пергаменте в два столбца, украшены заставками и заглавными буквами звериного орнамента, но почерк писцов мелкий и выдержанный, свидетельствующий о том, что в Чудове монастыре уже создалась своя школа переписчиков. Таким же мелким, так сказать, бисерным почерком выполнена и рукопись, приписываемая самому митрополиту Алексею и вышедшая из того же Чудова монастыря.

Школа писцов сложилась и в Андрониковом монастыре, где трудилась над перепиской книг группа монахов-писцов. В 1402 г. грешный Анфим (Онфим) переписал «Изборник», «…иже есть око церковное» в княжествующем граде великом Москве при державе великого князя Василия Дмитриевича, при митрополите Киприяне, в монастыре Андроникове при игуменьстве Савине. В той же обители и почти с тем же предисловием была переписана «Книга слов Василия Великого» при державе великого князя Василия Дмитриева сына «неким Василием». Анфим и Василий – монахи, работавшие и на заказ «добро- писцы», как их назвали бы наши источники. В рукописи, написанной в Андро-никовом монастыре в 1402 г., нам бросается в глаза особая тщательность письма и оглавление в конце книги, которое должно облегчить нахождение нужного слова. Послесловие отмечено особым красивым киноварным значком.

Вероятно, в московских монастырях и выработался тот своеобразный почерк, типичный для конца XIV – начала XV в., получивший название русского полуустава. Стремление ко всему национальному русскому, столь ярко проявившееся при Дмитрии Донском и нашедшее свое выражение в героической борьбе с татарами и в попытках установления независимой русской митрополии, сказалось в московской письменности конца XIV столетия. Русские рукописи того времени отличаются не только своим полууставным почерком от южнославянских. В области орфографии заметно желание упростить понимание древних памятников. Знаменитый Троицкий список «Русской Правды», написанный в XIV в.,- прекрасный образчик этого характерного направления. Он отличается не только большей правильностью текста, но и тем, что писец его отказался от воспроизведения архаических форм языка.

К тому же концу XIV в. относится и начало внедрения в нашу письменность бумаги, которое также идет в пер вую очередь через Москву.