Прежде чем выйти, я осторожно приоткрыл дверь и прислушался. В коридоре было тихо. Скользящей поступью ниндзя я добрался до библиотеки и медленно, боясь скрипа петель, открыл тяжелую дверь.
Мартина лежала в кресле, запрокинув голову на низкую спинку. На ее шее темнел скрученный жгутом чулок. Даже с расстояния в несколько шагов я определил, каким узлом он был завязан. «Констриктор», самозатягивающийся узел древних римлян, им они связывали непокорных рабов. Я не стал смотреть ей в лицо.
У меня по моим расчетам еще оставался запас времени, чтобы уйти, но я не сделал этого. Не знаю, что больше повлияло на мое решение задержаться в доме и уладить кое-какие дела — необходимость надежно обеспечить отступление, как я говорил себе, или… Я давно уже отвык руководствоваться в своих действиях эмоциями, тем более, настоянными на романтике, однако вид Мартины, лежащей в кресле с запрокинутой головой, болезненно подействовал мне на нервы. Они ведь могли просто связать ее и заткнуть ей рот. Но, очевидно, в какой-то момент победили садистские инстинкты, желание насладиться предсмертными конвульсиями жертвы… Нет, я не мог уйти отсюда просто так.
Я вышел на площадку лестницы, ведущей в холл. На ее стене среди других раритетов и охотничьих трофеев висел украшенный черепаховыми инкрустациями и золотой насечкой арбалет XVI века, судя по узору, работы мюнхенских мастеров. Я снял его. Очевидно, за всеми этими предметами, умело и тщательно ухаживали: тетива была не потертой, спусковой механизм и рычаг взвода слегка смазаны. Я взвел арбалет, причем, он даже не скрипнул, как это обычно бывает. Толстая тетива, обшитая шелком, мягко скользнула в прорезь «ореха». Из небольшого колчана, который висел на стене рядом с арбалетом, я вынул три так называемых «болта» — короткие массивные стрелы, оснащенные тяжелыми стальными наконечниками. Одну я наложил на тетиву, две другие спрятал на всякий случай в карман. Еще я снял со стены широкий охотничий нож с роговой рукоятью и сунул его за пояс.
Вооружившись таким образом, я спустился на нижнюю площадку лестницы и укрылся в нише, за статуей позолоченного бронзового ангела, державшего в вытянутых вперед руках светильники в форме трехрожковых подсвечников. Прислуга в этом доме была хорошо вышколена — даже в укромной нише не оставалось следов пыли или паутины. Я положил ложе арбалета на плечо ангела и взял на прицел середину лестницы. Светильники, оснащенные золоченными отражателями в виде испускающих длинные лучи солнц, были включены, и меня за ними, вероятно, совсем не было видно, как и небольшое 'скульптурное украшение', возникшее вдруг на плече статуи. Я надеялся, что эти типы не такие уж страстные любители стиля ампир и не станут рассматривать ангела слишком внимательно.
Они появились через десять минут. По их свободной походке я понял, что непрошеные гости убедились в полном отсутствии в доме хозяев и прислуги. Однако, прежде чем отправиться наверх, оба вынули пистолеты, и я услыхал щелчки спускаемых предохранителей. Осторожные и предусмотрительные ребята! Они поднимались по неширокой лестнице один за другим. Когда первый дошел до середины, я навел арбалет в его затылок и нажал спусковой рычаг. Очевидно, стрела попала ему в мозжечок, так как он судорожно выпрямился, вскинул руки и, не сгибаясь, во весь рост рухнул к ногам идущего сзади. От неожиданности тот пошатнулся, отступил на шаг, и я принял его на нож, как когда-то мои далекие предки принимали на рогатину медведя.
Одно мгновение я колебался, не позвонить ли в полицию, чтобы они тут все убрали к приходу тех, кто станет разыскивать убитых, но потом рассудил, что мне выгоднее иметь запас времени, пока пославшие этих двоих будут ожидать результатов экспедиции, удивляясь моей стойкости под пытками. Я положил арбалет и оставшиеся стрелы на ковер, устилавший середину холла, и вышел в боковую дверь, ведущую в окружавший особняк парк. Мне предстоял неблизкий и опасный путь до конспиративной квартиры на юго-восточной окраине Осло.
6
Вагончик тронется,
перрон останется…
Поездом я доехал до Хайбротена, а потом еще прошел пешком по шоссе примерно километр до небольшого домика, расположенного на одном из участков маленького поселка между Хайбротеном и Рёйкесом. Солнце стояло уже высоко, насколько оно вообще может высоко стоять в этих северных широтах. На пустынном шоссе и ближайших участках, застроенных одноэтажными коттеджами, не было видно ни души. Очевидно, трудолюбивые норвежцы в поте лица зарабатывали свой хлеб на заводах концерна «Акерш», в цехах радиозавода «Танберг», слушали лекции в университете, сидели в библиотеках и у постелей больных, грузили на суда в порту рулоны отличной бумаги фирмы «Боррегор», опускали в холодные трюмы рефрижераторов контейнеры с мороженым рыбьим филе, с тресковым сушеным «стокфиском», и соленым «клипфиском». Праздные туристы, редкие в эту пору года, слонялись в центре города, в музеях полуострова Бюгдё. Моя одинокая фигура выглядела диссонансом на пустой улице.
Видно у моих преследователей стали сдавать нервы, потому что автоматная очередь, которой меня приветствовал гостеприимный на первый взгляд коттедж, была сделана с довольно большой дистанции и вследствие этого оказалась безрезультатной. Пули прочертили белые следы на бетонных плитах шоссе и с противным визгом ушли вверх. Я отпрянул к ближайшей изгороди.
И тут как ангел-избавитель на шоссе показался автобус. Он остановился у противоположной бровки, и из него вывалилась целая компания, вооруженная удочками, спиннингами, сачками, складными палатками, рюкзаками и прочим снаряжением. Очевидно, эти люди направлялись к озеру Луватн, расположенному примерно на два с половиной километра южнее Рёйкеса, или к озеру Эльвоген, лежащему немного дальше. Чувствуя на своем затылке окончание линии, проходящей, как пишут в наставлениях по стрелковому делу, 'через прорезь прицела и мушку', я медленно, сдерживая желание шлепнуться на живот и поползти по-пластунски, пересек шоссе и вошел в автобус.
Как выяснилось, он шел через Рёйкес, Брюн и Тейен к Восточному вокзалу. Меня это устраивало. Все складывалось действительно удачно. При несостоявшемся контакте, а назвать автоматную очередь, к тому же не попавшую в цель, контактом не решился бы даже самый исполнительный агент, маршрут, рассчитанный компьютером, вел меня далеко на север, в Тронхейм. Туда можно было добраться и самолетом, поскольку Осло и Тронхейм соединяет авиатрасса, идущая затем дальше до Нарвика. Но в аэропорту Форнебу меня, очевидно, один раз уже засекли, поэтому я решил использовать запасной вариант, предусмотренный компьютером на случай нелетной погоды, и добраться до северного побережья Норвегии поездом. Хотя солнце светило по- прежнему ярко, погода, на мой взгляд, была самая что ни на есть нелетная.
Я взял билет в купе, расположенное в самом конце последнего вагона, приобрел в привокзальном шопе кое-какое рыболовное снаряжение, чтобы выглядеть заправским туристом, купил теплый свитер и кейс, куда уложил большую часть снастей, и через два часа колеса уже отстукивали мне свою успокоительную чечетку. Если мои преследователи не взорвут железнодорожные мосты через реку Логен, я при любой погоде с комфортом доеду до Тронхейма. Дабы подтвердить свои предположения о комфорте, я направился в вагон-ресторан.
Я недаром выбрал поезд, идущий по магистральной линии через Эйдс-Хамар и далее на Думбос, а не другой — через Консвингер, Эльверум, Рену и Тюнсет. Кроме лучшего обслуживания, он имел в моих глазах еще то преимущество, что проходил мимо озера Мьёса, полюбоваться которым мне вдруг захотелось, когда компьютер в предварительном маршруте выдал на дисплей два варианта — более дорогой и более дешевый. Распечатка зафиксировала мой каприз, предугадать который, как я надеялся, противник не сможет.
В ресторане молчаливые норвежцы поглощали традиционные рыбные блюда, я же заказал великолепный ужин с клубникой и сыром на десерт. Мои гастрономические изыски ни у кого не вызвали ни малейшего интереса. Челюсти моих случайных попутчиков все так же меланхолически перемалывали «стокфиск» или соленый «клопфиск», когда мое внимание привлекла несколько необычная парочка, сидевшая через столик от меня. Один из них был типичный северянин: высокий рост, светлые, как спелая пшеница, волосы, глубоко посаженные глаза, тяжелый подбородок. Национальность второго — маленького, темноволосого, с быстрыми движениями смуглых рук — определить было трудно. Судя по взглядам, которые они дарили друг другу, по неуловимой нежности, с которой обменивались тихими репликами, эти двое были супругами-гомосексуалистами. Свобода нравов, ставшая давно привычной в некоторых скандинавских странах, никого уже сегодня не удивляла и не шокировала. Соседи обращали на них внимание не больше, чем на мой десерт. Прошли времена доктора Бранда, а лейтенант Глан[3] почувствовал бы себя сущим младенцем, попади он на улочки с порномагазинами в Стокгольме или Копенгагене, не говоря уж об Амстердаме.
После ужина я ушел в свое купе и принялся размышлять. События последних дней свидетельствовали о том, что преследователи прочно сели мне на хвост. Они очень быстро нашли меня в Ашере, ждали в Музее кораблей викингов, откуда, очевидно, проследили до дома Мартины. Они о_п_е_р_е_д_и_л_и_ меня в Рёйкесе! Последнее было мне непонятным. Неужели в Центре завелся «оборотень»? Такие вещи бывали и вели к грандиозным провалам. Впрочем, единичный труднообъяснимый случай с явкой, встретившей меня автоматной очередью, еще ничего не доказывал. Возможно, они давно установили наблюдение за музеем, как за удобным местом для рандеву. Возможно, хозяин квартиры в Рёйкесе «засветился» по собственной неосторожности давно, и когда они начали меня «пасти», то устроили засаду и здесь — на всякий случай. Необходимо было, однако, во что бы то ни стало оторваться от преследования, иначе я сам вывел бы их на вожделенную цель. Десять миллионов долларов, как минимум, таков был их возможный приз в этой игре. Я понимал, почему они готовы убить своего подопечного, даже не получив от него никакой полезной информации. Они слишком хорошо знали, с кем имеют дело, и боялись, что если первым получу нужные сведения я, то могу мгновенно исчезнуть, уйти по таким «подземным» каналам, что перехватить меня им не удастся.
Я услыхал, как кто-то тяжелой поступью прошел по коридору мимо моего купе. Это заставило меня насторожиться. Прошло несколько минут. Он не возвращался. Я осторожно выглянул в коридор. Тамбур был открыт, под тусклой лампочкой, освещавшей торцевую дверь вагона, стоял какой-то человек, повернувшись ко мне спиной. Сперва у меня возникло подозрение, не освобождается ли один из пассажиров от выпитого в чрезмерном количестве пива, но я его сразу же отбросил: такое возможно лишь в благословенных странах развитого социализма, а не в стерильно чистой Норвегии. Я бесшумно подошел ближе.
Он возился у дверного замка. 'А вдруг это террорист закладывает взрывное устройство?' — промелькнула у меня довольно-таки нелепая мысль. Я подошел еще ближе. Злоумышленник резко обернулся.
В глаза мне глядело черное, как бездонная пропасть, дуло крупнокалиберного пистолета. «Бергман» 1908 года, — узнал я неуклюжие очертания,
