Как умел, я задал ему вопрос на языке глухонемых: «Поможешь?», но он, все так же оценивающе глядя на меня, решительно отмежевался.
Ну и черт с тобой! Обойдусь. Бесцеремонно сбросив седока на сухое место, я подобрался поближе к выходу из тоннеля. Шум моих шагов заглушал грохот потока, низвергавшегося во вместительный отстойник, содержимое которого было густым, маслянистым и черным, как мазут. На поверхности этой жижи ясно отражались фигуры трех стражников, стоявших на берегу чуть повыше меня. Располагались они, надо сказать, тактически грамотно. Двое — шагов на десять вправо от порученной их охране дыры, третий — настолько же влево. Пока будешь заниматься той парочкой, их товарищ всегда успеет выстрелить или вызвать подмогу. Эх, имей я толкового напарника…
Ну да ладно. Не торчать же здесь вечно. Встав рядом с проводником, я разулся. Один сапог вернул хозяину, а другой до краев наполнил адским коктейлем из отравленного потока. Смертельной опасности он еще не представлял, но глаза и слизистые оболочки мог сжечь запросто.
Выскочив из своей норы, как чертик из табакерки, я швырнул сапог в одиноко стоявшего стражника, а сам бросился на двух других. Бежать пришлось вверх по крутому склону, и поэтому вместо трех прыжков я сделал все пять. Каждый из них запечатлелся в моем сознании, словно кадры замедленной киносъемки.
Первый прыжок. Сапог еще в полете. Меня заметили, но действенно отреагировать пока не успели.
Второй. Стражник, в которого брошен сапог, вскидывает руки, не то защищаясь от неожиданного подарка, не то собираясь ловить его. Двое других потянулись к оружию.
Третий. Сапог попадает стражнику в грудь, и тот с ног до головы окатывается едким душем. Его товарищи вcкидывают свои фузеи.[2]
Четвертый. Сапог свою задачу выполнил, опасность слева не угрожает. Зато справа два ствола смотрят мне прямо в лицо.
Пятый. За мгновение до выстрелов я кувырком кидаюсь на землю. Белые шарики уносятся в сторону, а я всей своей массой, помноженной на приличное ускорение, сбиваю стрелков с ног. Все! Финиш! Лежите, ребята, не дергайтесь, пока я добрый.
Проводник мой тем временем тоже выбрался на бережок, приблизился к ослепленному стражнику, которого боль заставила принимать самые невероятные позы, и ногой отшвырнул его оружие подальше. Принял, так сказать, посильное участие в боевых действиях.
И опять я оказался в глупейшем положении. Меня, видавшего виды волка, вели как собачонку на поводке, и я даже не пробовал огрызаться. И, главное, шли мы совсем не туда, куда вроде бы полагалось идти беглецам — подальше от города, в глушь, — а в противоположном направлении, к бастионам, уже обозначившимся на горизонте. Такой маневр не мог не озадачить меня.
Несколько раз я дергал моего проводника за одежду и многозначительно тыкал большим пальцем себе за спину, но он лишь ухмылялся, продолжая энергично следовать прежним курсом. При этом он тщательно обходил открытые места, придерживаясь лощин и густых зарослей какого-то полузасохшего злака. Он не забывал ободрять меня, очень забавно изображая жевательно-глотательные движения, ожидающие нас впереди, а также долженствующее наступить после этого чувство желудочного удовлетворения.
Зачем, спрашивается, я иду за этим клоуном? Кругом вольная воля или по крайней мере ее видимость. Ни люди, ни животные поблизости не обретаются. Обозримое пространство похоже на вспаханное, но заброшенное поле, только плуг, совершивший это благое дело, имел, надо думать, космические размеры: лес на склонах ближайшей борозды кажется гребенкой побуревшего жнивья. Затеряться в подобном пейзаже сущий пустяк. Сбежать, что ли? Прямо сейчас. Босому, натощак, в истлевшем тряпье. Нет, подожду. Надеюсь, еще не поздно.
Когда стена города оказалась от нас на таком расстоянии, что стали различимы покрывавшие ее поверхность замысловатые узоры — не то каббалистические знаки, не то следы давней осады, — мы спустились в неглубокую извилистую канаву и дальнейший путь продолжили ползком. В ста шагах от цели (если только стена была этой целью) среди заросших мхом и кустарником развалин, уже почти утративших всякое сходство с искусственным сооружением, нас дожидалась заранее припрятанная одежда, обувь и еда. Здесь же, как я вскоре понял, мы должны были неопределенно долгий срок дожидаться кого-то или чего- то.
Проводник мой времени даром не терял. Едва я успел переодеться и утолить голод, как он стал задавать мне вопросы — вернее, один-единственный вопрос, но на разных языках. Знал он их, надо признать, немало, но на Тропе встречаются полиглоты и позаковыристей. Временами отдельные слова казались мне смутно знакомыми, но общий смысл фразы оставался за пределами разумения. Взаимопонимание было достигнуто лишь после того, как мой визави добрался до языка лукавого племени урвакшей, давно утративших свою родину и промышлявших в разных мирах Тропы торговлей, соглядатайством, а нередко и разбоем.
— Какие побуждения привели тебя в наши пределы, добрые или злые? — приблизительно так понял я смысл первого вопроса.
— Случай. — Я долго подыскивал подходящее слово, поскольку успел основательно подзабыть язык урвакшей.
— Откуда ты родом и как прозываешься?
— Я странствую так давно, что уже позабыл родную страну. — Такой ответ избавлял меня от лишних расспросов. — В краю, из которого я попал сюда, меня звали Вахикештара, что означает: Пожиратель Рыбьих Потрохов. Есть у меня и другие имена. Артем, Клайнор, Метч, Эджер, Схинай…
— Достойному мужу приличествуют достойные имена. Меня ты можешь называть просто Хавр. Хавр Развеселый, если угодно. Я полноправный обитатель этого города, хотя и стал таким уже в зрелые годы. Жить за стенами имеет право только тот, кто там родился. Но для меня было сделано исключение. Надеюсь, то же самое ожидает и тебя.
— Не люблю исключений, — сдержанно ответил я. — И в этом городе задерживаться не собираюсь. Скорее всего я даже не войду в него.
— Позволь узнать, а куда же ты денешься?
— Пойду куда глаза глядят. Должны же здесь быть такие места, где на людей не охотятся с… огненными копьями. — На языке урвакшей не существовало слово «огнемет».
— Вокруг ты найдешь много всяких любопытных мест. Но, насколько мне известно, среди них нет ни одного, где человек бы чувствовал себя в безопасности. Особенно — чужак. Сомневаюсь, что ты сможешь перевалить через те холмы. — Он махнул рукой куда-то назад. — Самым разумным для тебя будет вернуться вместе со мной в город.
— Повторяю, я попал сюда случайно. Зачем тебе удери живать меня? Поступай как знаешь, а я пойду своей дорогой.
— Тут нет твоей дороги.
— Тут нет, — согласился я. — Но за пределами вашего мира она существует.
— Никогда не говори такого при горожанах. За пределами нашего мира существует одна только Изнанка. Попасть туда не так уж сложно, но это гораздо хуже, чем живьем лечь в могилу. Постарайся запомнить эти слова.
— Не говори загадками.
— Разве мои слова кажутся тебе загадкой? Боюсь, ты еще не в состоянии понять все хитросплетения нашей жизни.
— Может быть. Тогда хотя бы объясни мне, чего ради мы сидим в этой куче мусора?
— Нам необходимо пробраться за стены. Здесь оставаться опасно. Я жду удобного момента.
— Разве нас не впустят в ворота?
— Меня, возможно, и впустят. Хотя потом и не миновать неприятностей. Тебя же непременно постараются убить.
— За что? Почему меня преследуют с таким ожесточением? Зачем вам моя кровь?
— Ты не понимаешь вещей настолько очевидных, что мне даже трудно объяснить их. Коренные жители могли бы воспринять твой вопрос как грубую издевку. Но я сам пришлый здесь и могу как-то понять
